1.
Мама сказала: «Сиди смирно. Я сейчас…» Но как усидишь, если на глаза попались камешек, стеклышко, а на рельсе вспыхнул вдруг солнечный зайчик?
Из-за поворота показался поезд. Он идет точно по графику, минута в минуту. Дежурный с жезлом стоит в противоположном конце перрона, немногие пассажиры собрались у здания вокзала.
Девочка в форменке ремесленного училища идет по обочине. В руках — книжки. Она проходит здесь каждое утро. Ей привычен грохот поездов, знакомы голоса тепловозов и паровозов. Девочка с книжками, улыбаясь, думает о чем-то своем. А на рельсах — человек четырех лет. И поезд. И никого близко!..
«Да что же это?!» Рассыпались книжки. На насыпь брошен форменный бушлат. Бросок, как крик. Поезд не остановить. Вряд ли успеешь добежать вовремя. Но она бежит.
Солнечный зайчик на рельсе блеснул и погас. Руки схватили человека четырех лет. В его глазенках не испуг — удивление. Он не знает, что такое смерть.
Девочка падает между рельсами и вместе с маленьким человеком плотно прижимается к шпалам. Состав обрушивается ревущим чудовищем. Над головами проносится смерть. Всего в нескольких сантиметрах.
2.
Кто смотрит на стрелки часов, когда совершает подвиг? Да и равна ли минута подвига шестидесяти астрономическим секундам? Она вмещает в себя годы, даже целую жизнь.
— Доченька ты моя!.. Да я на минутку…
— Совсем невеличка — и не устрашилась…
— Доченька ненаглядная… Век тебя помнить буду… Кто ты?
Голоса… Голоса… Она слышит и не слышит. В ушах — гул поезда. Но ведь он прошел! Значит, все позади, все в порядке!
— Граждане, прошу разойтись. Идет восьмичасовой.
«Восьмичасовой? Ой, да я же опоздаю! Пока на трамвай, пока доеду… А сегодня как раз практические!»
Бушлат застегнут на все пуговицы. В руке книжки. Она смотрит на прижавшуюся к матери девочку.
— Как тебя зовут, малышка?
Четырехлетний ребенок молчит.
— Маринка, Маринка она,— говорит мать.— А тебя как звать-величать?
— Оля.
Олю провожают взгляды многих людей.
Прежде чем спуститься с насыпи, она оборачивается, машет рукой.
— Оля-Олюшка, большого тебе счастья! — шепчет мать Маринки. И тут же разводит руками:
— Да кто же она, люди? Как фамилия? Чья дочка?
3.
«Оля, я пишу на станции, перед отходом поезда. Люди дали карандаш и бумагу, только не знаю ни адреса твоего, ни фамилии. Олечка, ты спасла мою дочку и ты навсегда в моем материнском сердце. Нет слов, чтобы сказать тебе про мою любовь. Спасибо, тысячу раз спасибо! Мать А. И. Березовенко».
Женщина заклеила конверт и надписала: «В редакцию городской газеты». Потом вспомнила что-то, досадливо поморщилась. Вопреки почтовым правилам, она добавила прямо на конверте: «Редакция, найди Олю и расскажи всем о ее подвиге».
…В этот час трамваи шли, как обычно, переполненные. Девочку в форменке притиснули в уголке задней площадки. Пассажиров все прибавлялось — люди спешили на работу.
Разноголосый говор.
— Девочка… Говорят, фезеушница. Бросилась под самый поезд…
— Жива осталась?
— Жива, и ребенок жив.
Она слушала спокойно, будто ее это не касалось. «Только бы мама не узнала…» Оля на миг закрыла глаза. Маме нельзя волноваться: скоро будет седьмой. «А что я скажу в училище? Мастер говорит: опоздание — преступление. И в комитете дала слово стараться. Не рассказывать же об этом!..»
…Мастер посмотрел строгими глазами.
— Надо уметь рассчитывать время. Сейчас опаздываете в училище, а потом, чего доброго, и на завод будете приходить когда вздумается?
— Постараюсь быть аккуратной.
— Займите рабочее место.
Мастер неторопливо проходит вдоль рабочих столов, за которыми трудятся его питомцы. Первые задания. Совсем несложные. Но человеку, воспитавшему не один десяток квалифицированных станочников, хорошо известно, как важны эти робкие, ученические и в то же время уже самостоятельные работы. Они приучают к порядку, собранности, сосредоточенности. Михаил Федорович останавливается возле Оли. На столе порядок, все лежит на своих местах. Ученица занимается делом, но что-то мешает ей сосредоточиться, войти в общий ритм.
— Случилось что?
Оля отвела глаза.
— Нет, ничего… Что-то голова болит…
Рука мастера ложится на Олино плечо.
— Вот что… Ты иди, отдохни. Завтра займемся отдельно.
Ее искали. Железнодорожники. Работники милиции. Горком комсомола. Редакция. Искали на Никеле, в ремесленном училище № 2, техническом, в первом строительном…
Дольше других не давало ответа пятнадцатое ремесленное.
По всем приметам выходило — она. Но неужели такая слабенькая на вид?.. И сама давно могла бы рассказать.
Наконец Оле передают:
— Просит зайти директор.
В кабинет вошла настороженно.
— Вы меня вызывали?
— Да.— Взгляд у директора мягкий и пристальный.— Скажите, Оля, это вы были третьего дня на станции?
«Узнали? Но как? Я же никому не говорила». Густая краска залила лицо.
— Да…
Директор встал, крепко обнял ученицу.
— Что же бы молчапи? Ведь этим надо гордиться!..
4.
…Поздравления, цветы… Она пришла домой позже обычного. Уже вернулись с работы отец и Юра. Большая семья сидит за столом. Мать, как всегда, заботится обо всех.
— Что так поздно? Поди, проголодалась?
— Мама, помнишь, ты говорила о девочке, которая… ну, в общем… спасла ребенка?
— Как же, помню. Что, отыскали?
Разговор внезапно перебил голос из репродуктора:
— Внимание, говорит Москва! Передаем «Последние известия»…
Малыши подняли шум.
— Да тише вы, сороки! Москва про Орск говорит!
И уже ничего не надо рассказывать. Вся большая семья горячо поздравляет Олю.
5.
Когда рождается подвиг, о человеке, его свершившем, хочется знать все. От самого начала. От самых первых шагов.
Еще не приземлился Юрий Гагарин, а люди уже стучались в дверь маленького домика в старом русском городе Гжатске. Стучались не только с поздравлениями, но и с расспросами.
«Восток-2» совершал первые обороты вокруг планеты, а на Алтае осаждали и родителей Германа Титова, и его учителей, и всех, кто мог хоть что-то о нем рассказать.
Не праздное любопытство кроется в таком интересе. Знать, чтобы подражать доброму. Знать, чтобы следовать героическому…
Я не ставлю знака равенства между поступком девочки-ремесленницы и подвигами века — первыми в истории человечества космическими полетами. Но кто возразит, что надо иметь подлинное мужество и большую, щедрую любовь к людям, чтобы броситься наперерез смерти, отвести ее? И я хочу знать, откуда это, я ищу истоки Олиного геройства.
…Уже невесть сколько дней не видела Оля отца. Просыпается — на работе. Засыпает — еще не вернулся.
Без папы скучно. Он всегда придумает что-то веселое, забавное. Лежал да лежал себе без пользы простой деревянный чурбак, а взялся за него папа — и получилась совсем настоящая кровать для куклы. От старой, еще Юриной, пирамидки осталось одно колесико. Попалось ему на глаза — и вдруг оказалось всамделишной, разве что маленькой, тачкой…
— Где папка?
— На комбинате.
— Почему долго?
— Так надо… Работа…
— Срочный заказ,— солидно, как и подобает мужчине, поясняет пятилетний Юра.— Новая печка будет.
— Зачем печка?
— Чтоб никель варить…
Юрка знает все. И про войну знает. Он даже рассказывал о салютах, которые «передавали по радио». Однажды Оля сказала, что тоже слышала салюты, когда Берлин взяли.
Папа и мама засмеялись.
— Слышала. Правда. Только тебе, курносая, был тогда всего один месяц.
6.
…Вот сломают наш барак — дом построят!
— Большой-большой?
— Большой, Олюшка. Красивый.
— Ура! И все там будут жить?
— Кто — все?
— Женя. Аня. Валя. Люся. Коля…
— В одном доме? Вряд ли. Пожалуй, не поместятся.
И вдруг:
— Я не хочу…
— Чего не хочешь?
— Чтоб ломали…
— Но он же тесный, грязный!
— Где — грязный?
— Вот… Смотри какие стены…
Разговор начался в комнате, а продолжался во дворе. По дороге в детский сад — Оля шла вместе с мамой — он не возобновлялся. Но окончание у него все же было.
Валентина Федоровна договорилась с соседками вместе провести побелку комнат. Приготовили известку, кисти. Вернулись с работы, торопливо взялись за ведра, но… они оказались пустыми. В поисках разгадки женщины обратили внимание на то, что поверх грязной стены барака легли свежие полосы. Правда, они были только в нижней ее части и положены неумелой рукой.— Кто это озоровал?
— Оля! Олюшка! Ты не знаешь?..
Но первый же взгляд, брошенный на дочку, объяснил все.
— Так это ты?
— Я…
— Зачем?
— Ты же сама говорила, что он грязный. И что сломают…
— Ну, и что же?
— Я не хочу, чтоб его ломали. Не хочу уезжать.
— В большой, красивый дом?
— А ребята?..
…Через несколько дней жильцы устроили воскресник. И если после этого барак не стал менее ветхим, то, во всяком случае, грязные пятна со стен исчезли.
Оля у двери клуба. Она поглядывает то на новую контролершу, то на Танюшку. Танечке удобно на руках у сестренки. Даже не подозревает, что из-за нее Олю не пропускают в зал.
А кино вот-вот начнется….
— Она тихая,— убеждает Оля.
Но надежды на успех нет.
— Это кто там? Оля? — вдруг слышится голос старой контролерши тети Паши.— Олю пропускай. А где твой «детский сад»?
Оля улыбается. За спиной стоят двое малышей со двора. Все проходят в дверь.
— Нянька, что ли? — пожимает плечами помощница, все еще недовольная тем, что ей не дали настоять на своем. Правила есть правила!
— Зачем нянька? Просто серьезная девчонка. И детей любит. Не иначе как учительницей будет. Или воспитательницей…
А «воспитательница» смотрит картину о партизанах. Смотрит с затаенным дыханием, глубоко переживая происходящее на экране. Впрочем, она не забывает глянуть, удобно ли Танюше, и время от времени наклонится то к одному, то к другому из своих подопечных, торопливо объясняя, что к чему.
8.
…Костер разгорается сильнее, ярче. Весело потрескивают сухие сучья. Ночь и лес… Так кажется. А на деле — пустырь за школой. Школа рядом, вот ее стена, за деревьями. Деревья сажали сами. «Каждый пионер должен посадить дерево!» Она посадила два. Теперь их не узнать. И удивляться нечему: все растет. И они тоже выросли. Позади седьмой класс. Костер именно по этому поводу. Прощальный, а весело!
— Ну-ка, живее…
— Темп, темп, ребята!
— Девчонки, гляньте на Володьку… Ой-ой!
— Наддай жару, Оля, покажи наших!..
— Давайте петь!
— Эх, картошка, объеденье, пионеров идеал…
Задорная, веселая «Картошка», есть ли песня звонче и лучше тебя? Игры, песни, беседы. Беседы о будущем, будущее — главное. Для большинства это — восьмой класс. Им и говорить не о чем, все пока на своем месте. Герои дня — те, кто идут в техникумы.
— Я пойду в ремесленное. Правда! — говорит Оля.
Ей нелегко сказать так твердо. Дома по-прежнему уговаривают поступать в медицинское училище. «За станком тебя не видно будет, без подставки не дотянешься».
…Воспоминания. Непередаваемо большое, теплое чувство охватывает при мысли о первой учительнице.
Клавдия Семеновна… Это она ввела их в загадочный мир букв и цифр, раскрыла безбрежный горизонт знаний, подружила с науками. А разве не она преподала первые уроки дружбы?
…Гори веселее, последний пионерский костер!
Первым был тот, на котором им повязали алые галстуки. Рослая, веселая девушка с тугой длинной косой стояла рядом с Олей. Потом они вместе шли домой, и девушка рассказывала ей о цехе, о своей работе на станке. Оказывается, она совсем недавно сама была пионеркой. Теперь, конечно, комсомолка. Комитет посылает ее вожатой в школу. Вот бы такую вожатую к ним, в их отряд!..
К ним она и пришла.
И чего только не придумывали вместе! На школьном смотре самодеятельности выступает кукольный театр — это их театр: сами шили костюмы и лепили маски, сами придумывали пьесу, сами играли… Одно дело — сбегать после уроков за тюльпанами, а совсем другое — настоящий цветочный поход, когда собираешь букеты не для себя, а для комсомольского бала. Пионерские сборы. Беседы о пионерском галстуке, о честном слове, о любимых героях… Любимый герой, кто он? Оле хочется рассказать и о Зое, и о Саше Чекалине, и о молодогвардейцах. Говорить об Уле Громовой. Все нравится в ней: и храбрость, и скромность, и девичье достоинство… Экскурсия на комбинат… Она чуть было не сорвалась: вожатую неожиданно вызвали в цех. Но она прислала в класс подругу, та принесла коллективный пропуск. Оля увидела Наташу у станка. А станок… станок был рядом с тем, за которым трудился отец! Это, кажется, поразило больше всего. Значит, комбинат, цех, станок — не только для папы, не только для Юрки, но и для нее?
Не тогда ли родилась мечта о заводской работе?..
…А ведь этого костра могло для Оли и не быть.
Прошлым летом она едва не утонула.
Плавала Оля неважно, однако все в излюбленном месте было знакомо, и она бросалась в воду без опаски. Но вот однажды Оля почувствовала, что почва под ногами исчезла, дно будто расступилось. Она сопротивлялась изо всех сил. Открыла глаза уже на берегу. Ей делали искусственное дыхание. Вокруг были люди.
— Если бы но этот человек…
Говорили о том, кто вырвал ее из водоворота, спас от смерти. Где он? Кто? Она так и не увидела его. Человек исчез. Сделал доброе дело — и ушел. Расспрашивала, пробовала искать, но безуспешно. Долгое время спаситель виделся чуть ли не в каждом прохожем. Но как распознать его среди тысяч людей, если не сохранилось никаких примет, а, главное, сам он не желает быть узнанным?
Спасибо тебе, Неизвестный Человек!
…И вот последний костер. Веселый и немного грустный. Прощай, школа! Прощай, пионерская пора!
В последний раз повязала сегодня галстук, а до комсомольского значка еще не доросла. Комсомолкой она может стать только через год. Да и примут ли? Заслужит ли на новом месте?
9.
Теперь Оля чистосердечно признается: было такое — смалодушничала. Казалось, совсем уже твердо решила подавать заявление в пятнадцатое ремесленное, но… проехала на одну остановку дальше. То ли мамины уговоры подействовали, то ли доводы, что будто в училище отбирают постарше и порослее, но Оля оказалась в медицинском. Однако уже на обратном пути сама же себя и упрекнула. «Сдалась без боя. Не проявила упорства. Отступила… Наташа так не поступила бы. Как ее уговаривали быть старшей пионервожатой в школе! Мое призвание,— ответила она,— завод. Пойду в вечерний техникум, потом в институт, а завод не брошу. Сегодня про Наташу в газете пишут, портрет напечатали. А может, мне все равно, где работать: на заводе, в больнице? Может, то был просто каприз. Но почему же так бьется сердце, когда смотрю на заводские корпуса, когда слышу перекличку гудков? Нет-нет, нельзя быть малодушной!»
Билет она взяла до конца маршрута, а вышла у здания ремесленного. У входа прохаживалась группа ребят. Парни были коренастые, рослые. Их смех звучал на весь проспект Мира. Снова вспомнилось: нужны постарше да порослее. Но не остановилась, смело вошла в училище. Крепко взялась за ручку двери, открыла и шагнула через порог.
Директор, как показалось Оле, смотрел на нее так, будто видел перед собой не самостоятельную гражданку с законным свидетельством о семилетке, а девчонку-пятиклассницу, удравшую с урока. Она не молчала, нет. Решила к станку — и все.
— Значит, твердо решила?
— Да.
— Где документы?
Она сказала, что привезет через полчаса. Этого хватило, чтобы забрать документы в медицинском и сдать их в ремесленное.
10.
Часто теперь все трое выходили из дому вместе. Отец и Юра шли на комбинат, Оля спешила на трамвай, чтобы ехать в училище.
— Гвардейская бригада,— шутила Валентина Федоровна, глядя на маленькую девчоночью фигурку рядом с коренастым братом.
Оля держалась бодро. Но материнское сердце не обманешь. Валентина Федоровна видела: ученье дочке дается нелегко. И это было так на самом деле.
Новое место, непривычная обстановка… Незнакомые люди вокруг. Иные, не похожие на прежние, требования… Чего стоила одна только спецтехнология!
Слушала. Читала. Перечитывала. Даже зубрила. Но пришло время ответить и — не смогла. Так бывало с ней и в школе, когда уроки не укладывались в голове, не доходили до сознания.
Начала говорить, утратила нить, стушевалась — и совсем сбилась.
Двойка была неприятна во всех отношениях. Во-первых, сама по себе. Во-вторых, тем, что с нее начались училищные отметки. И особенно потому, что в тот именно день возник разговор о комсомоле.
Оля почему-то была уверена, что это произойдет ближе к выпуску. Представлялось так: заводской цех, длинный ряд станков и за одним из них — она. В синей, чуть замасленной спецовке, с комсомольским значком на груди. Но разговор произошел раньше. И вот теперь… «Путь в комсомол закрыт. Нарушителям дисциплины. И двоечникам тоже. Меня не примут. Да разве позволит совесть писать заявление, если случилось такое. Надо сначала исправить двойку. И сна это сделает как ни трудна спецтехнология!»
Двойку Оля исправила через неделю.
11.
Сколько стоит она на сцене? Долго, очень долго. Подружки уже комсомолки. «Может быть, в ней сомневаются? Исправленная двойка — это, конечно, не сила воли, никакой тут заслуги вовсе нет. Двоек больше не будет, она постарается. Да ведь этого мало, очень мало! Что можно сделать еще? Для комсомола, для людей?..»
— Какие газеты читаешь?
— «Комсомольскую правду», «Пионерку»… «Почему они улыбаются? Может, потому, что назвала «Пионерку»?
— Какое поручение хочешь выполнять?
— Какое дадите.
— Ну, в сама как считаешь?
— Хочу в народную дружину. По наведению общественного порядка. Против тех, кто нашим законам не подчиняется…
«Опять смеются. Думают, что маленькая, не справлюсь?»
Оля упрямо сжимает губы.
И сразу голос:
— Принять!
Потом еще и еще:
— Принять! Принять!
— Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы принять Ольгу Скопцову в ряды Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи, прошу поднять руку…
12.
Не было первого письма. Писем пришло сразу много.
Взбухли сумки орских почтальонов. На сотнях конвертов, открыток, треугольников: «Оле Скопцовой».
«…Незнакомая, милая девочка Оля! Сегодня я прочитала в газете о твоем поступке. Даже страшно себе представить, что ты чувствовала, когда поезд грохотал над твоей головой. Но ты преодолела страх во имя жизни ребенка. Как ты мужественна, как сильна духом! Такие люди могут быть только в нашей стране. Этим и сильна наша Родина. И никогда духовная сила народная не иссякнет! Будь здорова и счастлива. О. И. РОЗИНА. Ташкент».
«…Олечка, разреши с тобой познакомиться. Меня зовут Марией. В этом учебном году — 17 сентября мне тоже вручили комсомольский билет. Я хожу в десятый класс. Закончу 10 классов и пойду на самостоятельную линию жизни. Прочитав в газете о твоем подвиге, я почувствовала, что ты настоящая комсомолка. Ведь спасая девочку, ты не думала о своей жизни. Я очень довольна, что ты осталась жива. Я вполне уверена, что ты и на своей работе себя оправдаешь. Только с такими людьми, как ты, можно построить коммунизм. С пламенным приветом к тебе.
М. БУЙНЕВИЧ. Дер. Таклинов, Гомельская область».
«…Привет, Оля! Сегодня в газете «Комсомольская правда» я увидел твой портрет. И вот мне, человеку, которому 56 лет от роду, состоявшему в славном комсомоле с марта 1919 года, захотелось тебе послать свой привет и самые лучшие пожелания в жизни. Будь верной дочерью своего народа, и ты станешь достойной воспитанницей нашей великой партии Ленина. А это самая высокая честь! По-отцовски целую тебя.
А. С. ЖЕРЕБЧЕВСКИЙ. Днепропетровская область, г. Верхнеднепровск».
Письма со всех концов страны. От Черновиц и Бреста до Якутска и Магадана. Из столиц и безвестных сел, из республик и областей.
13.
Оля Скопцова… По-разному произносят это имя китайцы и румыны, корейцы и чехи, вьетнамцы и поляки: Олга, Олянка, Олиночка…
И эти письма оттуда, из-за рубежа, тоже ей? Да-да. На разных языках, с разными марками.
«…Дорогой друг! Я в газете прочел, что Вы спасли девочку. Вы таким героическим поступком заслужили любовь всех. Поэтому сегодня я пишу Вам письмо. Мы с большим вниманием читаем о жизни советского народа, о строительстве коммунизма в Вашей стране. Мы гордимся дружбой с Вами и стараемся равняться по Вашему народу. Примите привет из Китая! ГАО ТЯНЬ-И. Куаньмин. КНР.»
«„.Милая Олиночка, Пишет тебе еще не знакомый друг. Я слышала много-много о твоем героическом подвиге и потому решила написать тебе. Давай дружить! Мне исполнилось 15 лет, а в мае будет шестнадцать. Учусь в школе, в десятом классе. Хочу быть хорошей, полезной гражданкой нашей свободной страны. Жду ответа, как луна ракету! МОНИКА ДОЛИНСКА. Капушани, ЧССР».
«…Удивительная весть о спасении ребенка, игравшего на полотне железной дороги, потрясла у нас в Корее сердца тысяч людей. Наша молодежь говорит, что в своей жизни будет подражать твоему героическому примеру… КИМ ЧХОН СУН. Пакчхунри, провинция Северная Хамгендо, КНДР».
…Письма, много писем. И все адресованы ей, простой девушке из ремесленного училища, дочери рабочей семьи, комсомолке.
14.
Комсомольский билет ей вручали у памятника Ленину. Щелкали затворы фотоаппаратов. Вспыхивали аплодисменты. А она, до крайности смущенная, сжимала в руке дорогую книжечку и не находила сил сказать хоть слово. Потом ошеломляющая новость. Знаменитый московский диктор, чей голос знаком каждому, торжественно прочел:
— Указ Президиума Верховного Совета СССР. За смелость и самоотверженность, проявленные при спасении ребенка, наградить учащуюся ремесленного училища № 15 гор. Орска, Оренбургской области, тов. СКОПЦОВУ Ольгу Ивановну медалью «ЗА ОТВАГУ».
«Ослышалась? Но вот и свежая газета. Тот же Указ и под ним слова: «Москва, Кремль»…
Она никогда не была в Кремле, даже не видела Москвы, так как за всю свою небольшую жизнь ни разу не выезжала из Орска. А в столице, в сердце Родины, думали о ней, знали о ее поступке.
«За отвагу»… Боевая, солдатская медаль!
И снова поздравления, телеграммы и письма.
Слава — не только приятная, но и тяжелая ноша. Немало людей её осилило. А ты как, Оля? Ты не окажешься перед нею слабой? Не возгордишься от высоких слов и почетных наград? Не забудешь, что это не только признание, а и доверие?
Верю, что с тобой этого не случится.
Трудным был этот большой и радостный год…
Как откажешься посетить пионерский сбор, если с гордостью носишь пионерский галстук? Как не согласишься пойти к заводским комсомольцам, если сама мечтаешь быть в их семье? Как не ответишь на письма, если написаны они от чистого сердца?
Но на сборе, среди тех, которые не спускают с тебя восторженных глаз, ты задумываешься о предстоящих занятиях, а на вечере, сидя в президиуме, мыслями своими вдруг оказываешься над еще не законченным чертежом. И в письме, отвечая незнакомом/ далекому другу, пишешь не о том, что испытывала тогда, спасая маленькую Маринку, а о сегодняшнем своем дне, сегодняшних планах. Они — в ученье. Они — в овладении ремеслом. Они — в завтрашней самостоятельной работе.
Нелегко, очень нелегко человеку, когда имя его вписано в золотую книгу ВЛКСМ и вышито на знамени городской комсомольской организации, когда его приводят в пример другим. О чем должен думать такой человек? О том, как оправдать любовь, быть достойным доверия.
Совсем не от Оли узнал я, что на втором году обучения она вышла в число лучших по группе. Мастер с видимым удовольствием показал мне безупречно отфрезерованные ученицей сложные детали для радиально-сверлильных станков. Из мастерских училища станки расходятся по всей стране.
…Я заканчиваю свой короткий невыдуманный рассказ в дни, когда Оля Скопцова готовится к поездке в Москву, на XIV съезд Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи. Ее избрали делегатом Оренбуржья — края поднятой целины и ударных новостроек.
Доброй дороги, славная наша героиня!
Счастья тебе, Оля-Олюшка!
И до новых встреч!
