Охотник камчадал Ичалов не отличался ничем особенным от камчатских охотников. Это был человек лет сорока восьми, с круглым лунообразным лицом, с редкой, в несколько кустиков бородкой, с маленькими серьезными глазами. Смотрел он умно и прямо, не был молчалив, говорил всегда в меру и с толком.
Одевался Ичалов в серую самодельную тужурку, подпоясанную патронташем, с кожаным нагрудником, повешенным на шее и спущенным до пояса. В нагруднике имелось несколько отделений, вмещавших нож, стальное огниво, кремень, трут, нитки и игольник.
На ногах Ичалов носил нерпичьи торбаса с моржовыми подметками, крепко прошитыми оленьими жилами. За плечами покоилась двухстволка, которую он берег пуще глаза и чистил каждый вечер.
Он был среднего роста, с короткими ногами и удлиненным туловищем, ходил немного сутулясь и сгибаясь, скользящим шагом, не поднимая ног. Походка определяла в нем человека, долгое время пользовавшегося лыжами. Ичалов на лыжах ходил всю зиму и оставлял их только на короткое лето.
Он происходил из племени камчадалов, ительменов, составлявших когда-то основную часть населения Камчатки. Ичалов говорил по-русски, но некоторые буквы произносил неверно.
Ичалов любил тайгу, тундру, свой край и особенно — охоту. Но, попадая в тайгу или тундру, Ичалов не был только охотником, он всегда что-то искал, выслеживал и высматривал. Весной или летом он не упускал случая, чтобы заметить и разглядеть какие-нибудь особенные травы, цветы, деревья.
***
Мы шли по берегу озера Дальнего, направляясь к сопкам — Вилюинской, Опальной и Кошелевой, которые тянутся по всему восточному побережью южной части Камчатского полуостровa.
Спускаясь по низменности заливного берега озера, мы неожиданно попали в джунгли густых зарослей шаломайника. Это травянистое растение поднимается до двух метров высотой. Его зонтообразные листья тихо качались над головой. Мы пробирались с трудом.
Ичалов объяснил мне, что камчадалы срезают молодые стебли шаломайника и приправляют ими пищу.
Когда шaломайник созревает, становится стар и теряет свои питательные соки, камчадалы выкапывают его корни. Сушеные и растолченные корни употребляются для приправы к рыбьей икре.
Поднимаясь на возвышенность, Ичалов разглядывал и срезал траву кипрей. Это растение из семейства ослинниковых. Он растет по лесосекам и лесным пожарищам, венчики его цветов темнорозовые. Цветы кипрея высушиваются и завариваются, как чай.
Из кипрея варят разные напитки — квас, брагу, сластят ягоды. Листья и молодые стебли идут на приправу к супу с мясом или рыбой.
Встречаясь с медвежьим корнем, Ичалов объяснял его полезные свойства как лекарственного растения, помогающего от ломоты спины. Ромашка применяется как целебное средство от горловых болезней. Вяжущий сок «пьяной травы» употребляется против внутренних кровоизлияний. Трава «майор» — как лекарство от ранения. Дрис – как слабительное для желудка, а черемша — как самое верное и испытанное средство против цынги.
Солнце склонялось к вечеру, спряталось в тучи, и закат его вызывал беспокойство у Ичалова.
Тучи розовели от последних лучей уходящего солнца. Особенно яркорозовой казалась маленькая полоска, где облака раздвигались и образовывали небольшую щель. Она то тускнела, то с новой силой загоралась, пока совсем не угасла.
Ичалов недовольно кряхтел, нагнувшись, что-то искал, внимательно приглядывался и разводил руками траву, чтобы лучше рассмотреть землю. Когда я спросил, в чем дело, он пробурчал себе под нос, что на этом месте, по его убеждению, должна быть старая тропа.
— Плидеце искать нацлег. Будет погода плаxoй!- серьезно предупредил он.
Тропу мы стали искать оба, но кругом все так заросло травой, что никаких следов, ни старых, ни новых, не было видно.
Ичалов сделал два круга, отходя то вправо, то влево, и каким-то чудом обнаружил еле заметную маленькую выбоину. Это и была старая охотничья тропа, которая приводила к шалашу, где из переходах останавливались и ночевали охотники. Вот почему ее с таким упорством искал Ичалов.
Пройдя около ста метров, мы действительно наткнулись на одинокий небольшой шалаш, похожий на туземную юрту.
Он состоял из воткнутых в землю по кругу нескольких жердей, верхними концами переплетающихся в виде купола. Вверху была сделана небольшая дыра для дымохода, посредине – место для очага. Сверху шалаш был покрыт травой корьем и тростником.
Ичалов, осмотрев крышу, предложил нарезать травы, ветвей и сделать ее прочной. Он обтянул крышу несколько раз лозовыми скрученными жгутами, чтобы трава и ветви прилегли плотней.
Он к чему-то готовился, предугадывая дурную ночь, и советовал как можно больше заготовлять дров. Мы заготовили много топлива, потом резали траву для подстилок, чтобы мягче было спать.
Ичалов разжег костер внутри шалаша. Бледный свет озарил небольшое логовище, но сразу стало так дымно и темно, что мы еле-еле видели друг друга, несмотря на то, что сидели почти рядом.
Ичалов сосредоточенно возился с котелками и дичью, которую мы настреляли днем. Собака Ласка сидела возле, вся застыв в позе напряженного внимания.
Я чувствовал большую усталость, ноги деревенели, плечи ломило, голова становилась тяжелой. Пригибаясь к земле от дыма, я незаметно заснул, свернувшись у костра, но был разбужен Ичаловым.
Костер уже горел ярким пламенем, в шалаше стало уютней и веселей, в котелке кипела дичь. Ичалов заставил меня ужинать.
Я с наслаждением принялся есть. Но что за оказия? Утка пахла самой настоящей бараниной. Ничего не понимая, я решил, что это мне кажется спросонья. Но ни во сне, ни наяву – нигде я не видел ни барана, ни бараньего мяса.
В похлебке оказался лук, какие-то корни, напоминающие свеклу, и листья с кислотой шавеля.
Откуда это все? Что за неожиданное превращение?
Я припомнил слова Ичалова, когда он говорил, что охотник должен знать травы. Сейчас секрет для меня несколько раскрывался. Ичалов знал не только лечебные травы, но и такие, которые можно употреблять в пищу.
Наш ужин, как ни странно, состоял из трав баранника, лилий сараны — круглянки и овсянки, из стеблей кипрея и листьев так называемой кислой розы. Оказывается, на лугах Камчатки растет трава, называемая «баранник». Трава имеет разительный запах баранины, отчего и получила свое название. Когда эту траву кладут даже в рыбную уху, она приобретает зaпax супа из баранины.
Два вида дикой лилии – сараны-круглянки и овсянки — давали прекрасные луковицы. Они шли в пищу в разных видах. На вкус вареные лилии приятны и немного сладковаты. Их иногда поджаривают с салом, как картофель.
Я положительно поражался поварскому искусству охотника Ичалова. Он умел приготовить из диких трав вкусный и приятный ужин.
Меня все больше начинал интересовать этот человек. Укладываясь на ночлег, мы долго еще разговаривали с Ичаловым, пока нас не одолел сон. Возле меня, свернувшись клубком, легла Ласка, уставшая от дневной беготни.
***
Среди ночи нас неожиданно разбудил шум, поднятый Лаской. Она неистово и грозно рычала, металась и рвалась, словно кто-то бегал вокруг шалаша и дразнил ее. В шалаше было темно, как в могиле. Костер погас. Я схватился за ружье, щелкнул затвором и взвел курок. Тотчас в темноте я услышал голос Ичалова:
— Стреляц не нада, плохо будет! Волика ходит!
Ичалов поспешио высек стальным огнивом о кремень огонь. Искры то вспыхивали, взлетая, то гасли, пока не загорелся трут. Тогда он взял шматок заготовленной сухой травы и стал дуть, приложил к ней горящий трут, пока не вспыхнуло пламя. Костер разгорелся, затрещали дрова, свет озарил убогий шалаш.
Я увидел заспанное, но спокойное лицо Ичалова. Его как будто ничего не волновало.
— Волика ходит … Плохой жверь … Ноцью покой целовеку нет! — досадливо качал головой Ичалов. И принялся объяснять, почему ночью нельзя стрелять в зверя. Ночью в волка трудно попасть, промажешь, а зверь от выстрела становится нахальным и злым, и от него бывает трудно избавиться. Единственное спасение от волков на Камчатке – это костер,- огня зверь боится.
Когда костер разгорелся, Ичалов взял несколько головешек и вылез из шалаша. Я последовал за ним. В нескольких шагах от шалаша мы действительно заметили в темноте две пары светящихся огоньков.
Это искрились алчные глаза волков.
Сделав несколько шагов, Ичалов бросил горящую головешку. Головня фейерверком пролетела в воздухе, оставляя позади себя искры. Две пары огоньков немедленно подались назад, но не ушли. Ичалов тогда бросил вторую головню. Звери еще подались назад. Теперь они наблюдали издали.
Ичалов оказался прав. Погода резко изменилась. По небу ползли тяжелые густые облака. Горы скрылись, исчезли даже их очертания. Спустился липкий, мокрый туман, называемый на Камчатке «бусом».
Мeльчайший, как пыль, дождик мочил нас. От «буса» слипались глаза, дышать приходилось водянистой влагой.
— Плохой вець!.. — ворчал недовольно Ичалов.
Мы залезли снова в шалаш. Спать теперь было невозможно. Мы сидели у костра и клевали носом. Ласка продолжала рычать. Это означало, что волки приближаются к шалашу. Несколько раз мы вылезали из шалаша и горящими головнями отгоняли зверей.
Днем моросил «бус». На деревьях набухала влага. Капельки воды свисали на ветвях и траве, под их тяжестью склоняли свои чашечки цветы.
Мы сидели, как прикованные к шалашу. Вылезать из него нельзя было. Спать не хотелось. Лежать и ничего не делать надоело. Я положительно томился, не зная, как убить время. «Бус»- самое скверное на охоте. Сидишь целыми днями на одном месте, почти без движения.
***
Ичалов с самого утра что-то сосредоточенно и молчаливо мастерил. Его нож проворно ходил по дереву. Согнувшись, Ичалов выстругивал что-то вроде фигур зверей. Раскаляя на костре проволоку, выжигал ею черные линии на маленьких фигурах. Одни фигуры он обжигал до черноты, оставляя на них едва заметные беленькие полоски, другие оставлял белыми с черными полосками.
Когда своеобразная коллекция зверей оказалась готовой, он достал из нагрудника белую оленью кожу, выделанную как замша. Кожа была в полметра длиной и шириной. На ней Ичалов искусно разрисовал слегка раскаленной проволокой кружки, квадратики, кривые, ломаные и прямые линии, углы и ромбы.
Он был увлечен своей работой. Я взял две фигурки зверей, напоминавшие медведей. Ичалов, отвлекшись от работы, заметил:
— Тебе мишка хорошо игирай!
— Как играй?- ничего не понимая, спросил я.
— Айя! Тебе цего не понимать? — недоумевая, спросил Ичалов.- Тебе мишка игирай, рашамаха — игирай, волика-игирай, жайца — игирай!.. Высе игирай. Цего не пони мать?..
Но, видимо, решив, что я плохо усваиваю его объяснения, он расставил фигуры на коже, на двух полях. С одной стороны стояли белые звери с черненькими полосками, с другой – черненькие звери с беленькими полосками. Два поля ограждались границами, к которым вели прямые, кривые и ломаные линии. С каждой стороны стояло по одному медведю, по одной росомахе, по два волка, песца и по пяти зайцев.
Ичалов взял фигуру медведя с моей стороны и начал ею водить по полю игры.
— Тебе, мишка, так. Тайга — ходи, тундра — ходи, шопка не ходи. Рашамаха — тайга ходи, тундра — ходи, шопка — ходи,- горячо объяснял Ичалов.
Наглядный показ игры открывал передо мной ее секрет. Она состояла в том, что звери моей партии должны сражаться со зверями партии противника. Победа состояла в том, чтобы звери одной партии вытеснили зверей из поля противника, съели их.
Главную роль в партии занимала фигура медведя. По утверждению Ичалова, это хитрый и сильный зверь — хозяин над зверями. Росомаха тоже хитрый и умный зверь, ее роль сводилась к хозяйке зверей. Волк занимал пост командира в тундре, песцы стояли на позициях наступления в качестве сторожевых постов, зайцы представлялись чем-то вроде рядовых бойцов. Каждая фигура в игре имела свое название, назначение и особые ходы. Поле звериной игры представлялось полем охоты в тундре, в тайге, в сопках. Медведь имел свой ход. Он мог передвигаться по тайге и тундре, но на сопку хода не имел. Росомаха имела ход в тайгу, тундру и на сопоки. Ходы волков ограничивались двумя в тайгу и тундру. Зайцы имели один ход — в тайгу.
Смысл игры на первый взгляд казался простым. Сложным было поле. Кружки на поле игры изображали сопки, квадратики — тундру, ромбики — тайгу. Линии прямые, кривые и ломаные указывали направление ходов. Вся хитрость игры заключалась в первой стадии — как расставить фигуры. Если будут умело расставлены фигуры, то игра может принесен победу. Плохо расставленные фигуры быстро погибают, и партнер проигрывает. Игроку необходимо расставить фигуры так умело, чтобы предохранить свое поле от вторжения зверей партии противника.
Расставив фигуры зверей, я всячески пытался преградить путь вторжению зверей Ичалова.
Моя росомаха стояла на главной линии и ограждала вершину сопки.
Медведь занимал тайгу. Все остальные звери были разбросаны в тайге, тундре и возле сопок. Но уязвимым и плохо защищенным местом у меня оказались две сопки.
Россомаха Ичалова, проходя сначала ломаной линией, неожиданно приблизилась к моей границе, заняла одну из моих сопок и по пути «съела» двух зайцев. Затем Ичалов россомаху повел по кривой линии и сразился с моим волком, который стоял на страже у подножия главной сопки.
Чтобы спасти волка, я направил его поглубже в тайгу и оголил путь к песцам. Воспользовавшись этим обстоятельством, россомаха Ичалова напала на моего песца и оказалась у подножья главной сопки.
Тогда я выставил поближе медведя и только этим спас положение.
Россомаха моего партнера вынуждена была оставить поле и уйти на прямую линию.
Пододвинув волков к границе, я думал окончательно спастись от вторжения. Но Ичалов обнаружил на моем поле с правой стороны две свободных линии и направил по ним двух своих волков. Они атаковали с тыла моего медведя.
Спасая медведя, я отвел своих волков с границы, чтобы прекратить движение в тылу волков Ичалова и оставил границу под прикрытием одного песца и зайцев.
Россомаха Ичалова, напав с прямой линии на мою границу, унесла у меня второго песца и взяла трех зайцев. Освободив себе путь к главной вершине сопки, россомаха Ичалова сделала хитрый маневр по кривой линии и оказалась сбоку моего медведя.
Я отодвинул моего медведя. В это время волки Ичалова сразились с моим волком и сбили его с поля. Я остался с медведем, волком и россомахой, атакованный волками и россомахой Ичалова. Они все ближе подкрадывались к моему медведю.
И я не выдержал боя, и оказался битым мой последний волк. Я остался без армии. Мой медведь был окружен со всех сторон россомахой, волками песцами, зайцами Ичалова. Он был схвачен и растераан…
— Айя! Плоха думай, плоха игирай!.. – заметил Ичалов после игры.
Было понятно. Я плохо думал и плохо игра. Следующую партию я лучше думал, но результаты оказались те же. Секрет игры был более сложным, чем я себе представлял.
Фигуры для Ичалова являлись не просто игрушками, которые нужно двигать по линии и занимать чужие поля, а фигурами живыми. Поле игры моему партнеру представлял ось настоящей тайгой, тундрой и сопками, он хорошо знал обстановку, сноровку зверя, его хитрости и уловки.
К тому же, мой партнер имел способности к глубокому мышлению, обладал силой воображения и имел дисциплинированную волю. По тому, как умно он расставлял фигуры и делал ходы, как знал до мельчайшей подробности условия тундры и тайги, я понял, что он хорошо ориентировался и изучил «шахматное поле» далекого Севера. Но откуда эта высокая культура свободной игры у Ичалова?
Я припомнил историю развития шахматной игры. Она возникла задолго до христианской эры в Индии. В Европу шахматы были занесены арабами в эпоху их завоеваний. В Россию шахматы проникли с Востока.
3а время истории развития шахмат правила игры подверглись значительным изменениям, точно так же, как изменились и отдельные фигуры.
У меня закралась мысль, не является ли игра Ичалова отзвуком старой шахматной игры, распространенной среди племен Востока, которые раньше не знали ни королей, ни королев, ни офицеров, ни тур.
Я задал несколько наводящих вопросов Ичалову о происхождении этой интересной звериной игры.
Ичалов в ответ рассказал интересный случай из своей жизни. Оказалось, что этот удивительный человек прошел тысячи километров по безлюдным снежным просторам тундры вожаком-следопытом красноармейского отряда, боровшегося с белыми бандами в условиях дикого севера. Но вспомнив, что Ичалов ничего еще не сказал мне о секрете своей игры, я задал ему вопрос:
— Как же с игрой?
— Айя, цего не понимать!- сердито воскликнул Ичалов,- красноармейца меня учил!..
В дни больших остановок, когда отряд отдыхал после операций или спасаясь в палатках от затяжных пург, красноармейцы научили Ичалова играть в шашки. Но эта игра не понравилась ему, он не понимал ее. Ему хотелось настоящей игры в обстановке тундры, тайги и сопок, игры сложной, хитрой и серьезной. Тогда они вместе с другим охотником-шорцем изобрели сложную свою игру со зверями.
— Жверь хитрый, много ходи, много думай, мало попадай, — сказал Ичалов, завертывая в кожу фигуры зверей и засовывая их в нагрудник.
По очерку П. Калинченко из журн. «Наши достижения», 1935 г.
Погоня за «вором»
Июнь 1774 года. Предг ория Урала. Дорога все еще тянулась лесом. Но вот к полудню распахнулись широкие степи с ковылем. Вдруг все увидали верстах в пяти, на открытом месте, темнеет огромная толпа.
— Деколопг!- от радости подскочив в седле закричал подполковник Михельсон.- Ребята! Корпус генерал-порутчика Деколонга! ..
— Урра! .. — заорали солдаты.
Михельсон перекрестился. На глазах навернулись слезы. Наконец-то истомленный отряд его усилится свежими войсками: ведь люди Михельсона сорок дней преследуют врага без отдыха, у многих опухли, стерлись ноги, иные на ходу валятся от слабости.
Подзорная труба в его руках плясала. — Тревогу!- приказал он, живо слез с коня, и, пристроив трубу на треноге, жадным глазом стал прощупывать толпу.
— Не вор. И это, вашскородие? — несмело заметил бородатый казак. — Сдается, это злодейское войско ..
— Какой, к чортовой матери, вор!- И Михельсои, чтоб лучше видеть, сдвинул шляпу на затылок.- Пугач под Троицкий крепостью разбит и бежал … Ему в месяц не оправиться … А тут тыщи две-три … Хорунжий Попов … Бросьте полсотни в разведку …
Казачий разъезд па рысях двинулся вперед;. Михельсон на всякий случай построил войско к бою.
Вдруг, к немалому изумлению всего отряда, из толпы вырвалась сотня всадников И поскакала навстречу казацкому разъезду. А вся толпа с двумя развернутыми знаменами двинулась в боевом порядке на отряд Михельсона, стараясь обогнуть его левый фланг.
— Ребята! Пугачев! — громко кричал Михельсон, проносясь на коне перед своими войсками.- Не трусь, молодцы! Подтянись! Жарко будет!
Он быстро перестроил отряд лицом к врагу ввел в дело артиллерию. Дружно загремели пушки. От пугачевцев тоже раздался единственный орудийный выстрел.
— Очень хорошо,- сказал Михельсон адъютанту:- либо у злодея пушек мало, либо в порохе нехватка. Но как он мог столь быстро скопить сил.,.?!.
У Михельсона 700 человек регулярных войск, небольшую часть он отделил для прикрытия обоза больных и раненых.
Пушки гремели и гремели. Густая толпа пугачевцев, поражаемая картечью, ядрами, наполовину спешилась в версте от врага и, невзирая на сильный урон, бросилась к орудиям, ударила в копья. Все заволокло дымом, завоняло тухлыми яйцами. В этот миг чернобородый Емельян Иванович Пугачев, в обычнам сером казацком кафтане, на черном диком скакуне несся с конницей на левый фланг врага, тенористо кричал, размахивая саблей:
— Де-е-е-тушкиl .. С нами бог … Кроши! .. Его конница живо смяла, опрокинула команду мещеряков. Те, как цыплята от стаи ястреба, с писком бежали и замертво падали.
— Пушки, пушки забирай, атаманы! Артиллерию кроши!- кричал Пугачев, подбадривая своих. Но большинство башкирцев, заводских крестьян и мужиков, видя как дрогнул и бежит левый фланг врага, уже считали себя победитедями. С воинственным воплем они бросились врассыпную на обоз — гробить. Ни злобный окрик Пугачева, ни очаянные попытки атамана Перфильева, полковника Белобородова, старшин и яицких казаков-пугачевцев задержать их, сгрудить в один кулак, не помогли новые толпы народной армии еще плохо подчинялись дисциплине.
Опытный Михельсон,стоявший в стороне с эскадроном изюмских гусар, сразу оценил опасное положение врага и молниеносно воспользовался этим.
Встав во главе эскадрона, он приказал всей кавалерии быстро ударить на пугачевцев с разных пунктов.
— Изюмцы!- скомандовал он своему эскадрону, высоко подымая блеснувшую на солнце саблю. — Помни присягу, изюмцыl .. Рази врага, лови злодея Емельку и — по домам …. Кто живым словит вора?
— А где он?- неслось по рядам.- Его и вязать. Они все на одну рожу …
— За мною, изюмцы! .. С нами бог …
Эскадрон гусар ринулся сквозь сизый дым, сквозь крики, стоны, рев — прямо на отряд яицких казаков, окруживших Пугачева.
Взбешенные лошади сшиблись грудь с грудью. Ржанье,треск, блеск сабель, кровавая работа пик. Сеча была коротка, но упорна. Казаки-пугачевцы дрогнули и, окружив своего вождя, с гиком помчались в степь.
Воздух в степи чист, ковыль,трава мягка. По всему простору, пригнувшись к шее лошадей, летят, как птицы, всадники.
— Держи, держи! .. Вон он скачет! От своих отбился…
— Пугачевl .. Пугачев! — орали изюмцы, настегивая своих изнуренных лошадей.
Впереди них, не вмах, а только шибкой рысью бежал рослый черный жеребец, унося на себе широкоплечего мужицкого царя, золотую десятитысячную приманку.
— Лови!.. Чего ж отстали?- Пугачев осадил жеребца, круто повернулся взмокшим лицом к погоне. Под обычным казацким его кафтаном голубела генеральская через плечо лента со звездой.- Эх, детушки! Видать, Михеl’ЬСОН плохо кормит и вас и клячонок ваших. А ну! — и всадник под самым носом изюмских гусар, как ветер, умчался вдаль.
Погоня злилась, кони в мыле, выбиваются из сил. Молоденький, щуплый, похожий на девушку прапоршщик Игорь Щербачев, позабыв и смерть и жизнь, лупит нагайкой свою кобылу-полукровку, кричит:
— Настигай, настигай! .. Дави его! .. Дуй с боков, бери напересек!
Он всех опередил, вот-вот подскачет к Пугачеву, в руках пистолет, метит в спину — раз!
Пугачев резко повернул к нему коня, несколько секунд проскакал рядом с офицером:
— Худо, барин, цедишь … А ну, чей конь быстрей … — и, распустив поводья, с гиком унесся прочь. Оглянулси, опять приостановился.
На пригорке, возле леса, отряд яицких казаков, от которых отбился Пугачев, с любопытством наблюдал опасную затею своего командира.
— И чего это он игру завел,- сквозь зубы пробурчал хромой Белобородов. И громко:- А что, казаки· молодцы.» Не ударить ли нам на выручку государя-императора? .
— Ни черта,-успокоил Творогов.- У него конь ученый, не дастся …
Меж тем сзади, на позициях, снова загремели пушки, пуская картечь вслед удиравшим толпам пеших пугачевцев. Батареей командовал и наводил орудия сам Михельсон.
А погоня за Пугачевым все дальше, дальше. К изюмцам пристала часть чугуевских казаков. Вместе с ними скакал и волонтер поляк Врублевский. Горячий офицерик Щербачев надрывался в крике:
— Братцы! .. Неужели упустим … Нажми, нажми!
Вдруг Пугачев вымахнул в сторону и, сделав по степи крутую дугу, стал кружить возле скачущей погони.
— Детушки!- взывал он наскаку, черный жеребец под ним ярился желтым глазом.- А нет ли среди вас, детушки, барина Михельсона? Нетути? Ну, так сказывайте ему поклон от государя-императора. Шли бы, детушки, ко мне … Я до простого люда шибко милостив …
Всадники, как охотники за волком, одурманенные звериной страстью, раздувая ноздри, тараща закровенелые глаза, наскакивали на Пугачева, до сипоты ревели:
— ИмаЙ! Имай! .. Стреляй в коня …
Но черныil жеребец, топча ковьль, копытами швыряя землю, карьером мчал по степи …
Из романа «Ем, Пугачев», Вяч. Шишкова
Красный снайпер
Побелели края неба. Молочные клубы тумана начали медленно откатываться к лесу. Забрезжил рассвет. Утренняя сырость насквозь пронизывала тело. Бойцы зябко сжились, плотнее закутываясь в шинели.
— Наблюдатель, посмотрите, что делается у противника, — послышался голос командира взвода.
Наблюдатель приблизил лежавшую рядом картонную голову к амбразуре бойницы. Предосторожность не была лишней. Едва светлое пятно макета показалось в еле заметной щели, звук винтовочного выстрела разорвал тишину. .Голова глухо упала на дно окопа. Аккуратная дырочка чернела на месте ее правого глаза.
— Повторите наблюдение.
Вторичная поверка дала тот же результат. Картон выставили у другого окна. И снова пуля пробила его насквозь.
Прошел час. Легкий ветерок нежно трепал высокую траву зеленой равнины. Вставало солнечное летнее утро. Казалось, ничто не нарушало его величавого спокойствия. далеко вокруг поля не было видно ни одного человека.
— Наблюдатель, давайте еще раз.
Темная дыра бойницы забелела. Почти в тот же миг резкий выстрел про резал воздух.
— Снайпер!
Глухой шепот пронесся по окопу. Взводный недовольно поморщился. А дальше было то же самое. Таинственный снайпер парализовал всякое наблюдение., Не представлялось никакой возможности выглянуть из окопной бойницы. Малейшая попытка в этом отношении влекла за собой неизменный выстрел. В течение трех часов снайперовские пули пробили около двадцати картонных голов и других Мишеней.
— Ну, что же, товарищ командир взвода, придется играть отбой. Снайпер победил. Давайте кончать. На сегодня хватит.
Находящийся в окопе посредник улыбнулся и отдал распоряжение заканчивать полевое занятие. Над бруствером появился красный флажок, взвод вылез из окопа. На противоположной стороне показались фигуры бойцов «неприятельского» отряда.
— Молодец, снайпер! Ну, где он у вас? Покажите нам его, — подюбопытствовал посредник.
Командир неприятельского взвода усмехнулся и задорно ответил:
— Он тут, близко. Попробуйте найти его, товарищ командир.
— Задача не из сложных. В открытом поле мы его быстро отыщем.
Посредник быстро вскочил на бугорок, приложил руку к козырьку и зорко начал осматриваться по сторонам. Пристально вглядываясь в какой-то предмет, он показал на него пальцем и только хотел что-то сказать, как земля под ним стала осыпаться. Холмик зашевелился, и чей-то глухой голос, словно из-под земли, проговорил:
— Осторожно, товарищ командир, вы мне оптический прицел сломаете.
Стоявший на бугре изумленно отскочил в сторону и с удивлением взглянул на степенно вышедшего из искусно замаскированного блиндажа красноармейца.
— Лукин. Наш снайпер. Вы нечаянно встали на него, — представил стрелка командир взвода.
Красноармейцы обступили товарища. В третьем полку N-ской дивизии Лукина знали все. Отличный снайпер, мастер дальней дистанции, он не раз своей меткой стрельбой, блестящей маскировкой и железным хладнокровием приводил в восхищение всю дивизию.
В этом же полку есть не мало таких же сверхотличных стрелков, как и Лукин.
Лагерный день, полевые занятия лишний раз подтвердили никчемность старинной солдатской поговорки: .Пуля — дура, штык — молодец».
У красных снайперов советская пуля — умница.
″Правда»
Нет такой крепости …
Свинцовые, цинковые, серебряные и золотые копи могучего комбината Риддера на Алтае разрослись в большой город. Его запросы не могла удовлетворить энергия двух небольших речек с капризным водным режимом.
Разведчики, забравшись на высоты Малой Ульбы нашли здесь ключ. Это разрешило сложную энергетическую проблему Риддеровских рудников и заводов.
Необычайно смелый проект новой гидростанции имел в виду замкнуть грандиозной плотиной реку Малую Ульбу, образуя искусственное озеро площадью в 15 квадратных километров.
Чтобы получить нужные десятки тысяч киловатт электроэнергии, надо было отсюда, из-под вечных снегов Южного Алтая, швырнуть талые воды Малой Ульбы, бросив их с бешеной скоростью вниз к деревянному трубопроводу длиной в тринадцать тысяч человеческих шагов. В жерле невиданной трубы могли бы разъехаться два автомобиля.
Но путь воды к трубе преграждала гора. Через нее, хочешь — не хочешь, приходилось прокладывать тоннель, крепостью и шириной почти не уступающий прославленному тоннелю московского метрополитена. И к этой горе, затерянной в хребтах Южного Алтая, начальник ударного строительства Спекторов привел своих людей.
С северо-востока каменистые громады горы оцепил итальянец Марчелли. Он был иностранным специалистом, чистокровным южанином, вспыльчивым, как порох, человеком, в жилах которого бурлила горячая кровь.
На юго-западном склоне горы разбил шатры своих бригад прораб выходного портала Никитин, абсолютно хладнокровный человек. Через гору решили итти тоннелем с двух сторон, навстречу друг другу и, подписав договор на социалистическое соревнование, разошлись по своим местам!
Рычали перфораторные буры, вгрызаясь в суровый камень: запальщики, закладывая аммонал, поджигали фитили, отбегая от горы, обвешанной сигнальными красными флажками: „опасно».
На встречу грохоту взрывов двигались к горе разбощики и откатчики; наступая им на пятки, тащили леса крепильщики; монтеры, цепляясь за острые выступы рваного камня, тащили в тьму забоя провод, подвешивая электрические лампочки,
Отряды Марчелли и Никитина пробивали входной и выходной порталы тоннеля к сердцу горы, истекавшему каплями хрустальных рудниковых вод.
Люди уходили все дальше в глубь горы.
* * *
Катастрофа нагрянула неожиданно, глубокой ночью. На сто двадцатом метре тоннеля вода, хлынув из скрытого подземного ручья, размыла породу, и гора села, обрушившись страшным обвалом, похоронив под собой инструмент, тачки и крепильный лес.
Прискакавший на рассвете начальник строительства установил, что обвал произошел на территории в 70 метров.
Над проходкой зияла громадная дыра, в которую зловеще просвечивало серое дождливое небо.
Каждая минута проволочки несла за собой дополнительные бедствия. Надо было немедленно подкрепить потолок и стены обвала, накрыв зияющее отверстие бетонной подушкой, и одновременно подвести шланги насосов внутрь для от качки воды.
Крепильщики хмуро переминались с ноги на ногу, — не всякому хотелось лезть навстречу смерти в злое нутро горы, угрожавшей раздавить каждого тысячами тонн зловеще потрескивающей породы.
Андрей Иванович Бывалин, признанный вожак крепильщиков выходного портала, великан-старик с 35-летним стажем крепежных работ в шахтах и забоях Алтая, засунув за пояс громадный топор пошел, переваливаясь медвежьей походкой, к черному жерлу обвала, а за ним, весело галдя и перекликаясь, исчезли среди обломков скал остальные крепильщики.
Ни один человек из смен входного и выходного порталов, не вышел из тоннеля.
Жены рабочих с детьми, усеяв подножие, в напряженном молчании прислушивались к звукам, исходившим из самых недр горы.
А в глубине двух, шедших друг к другу навстречу, тоннелей, ползая на животе, перестукивались забойщики. Они стучали молотками по выступам скалы и замирали, затаив дыхание. Им казалось, что глухой ответный стук раздается над их головой, и они бледнели, обливаясь холодным потом при мысли, что произошла ошибка в расчетах, и тоннель, разойдясь, не встретится на высоте, намеченной проектом строительства Ульбы.
Но, когда часовая стрелка придвинулась к девяти, с грохотом отвалился кусок породы, в образовавшееся отверстие просунулась рука, и в эту руку вцепился сейчас же добрый десяток других, и руку трясли до тех пор, пока из-за каменной, стены не раздался отчаянный вопль:
— Руку отпустите, окаянные, плечо вывихнете!
Каменнья стена раздалась, и перед восхищенными взорами людей предстал тоннель, и какой тоннель! Не верилось, что это — творение собственных рук, этот зализанный бетоном широкий и просторный тоннель, убегающий вдаль.
Освещенный сиянием электрических лампочек, нанизанных, подобно бриллиантам, на провода вделанные в гладкие и прочные стены хода, прорезавшего гору насквозь, — тоннель был готов хоть сию минуту принять бешеные воды Малой Ульбы и низвергнуть их в грандиозную деревянную трубу длиной в тринадцать тысяч шагов.
Наведя лоск и красоту на дело своих рук, Рокка Карлович и Семен Маркович увели свои бригады из чистенько подметенного каменно-бетонного тоннеля к снежным шапкам Малой Ульбы останавливать реки, создавать озера, воздвигать плотину.
„Известия“
Аёршот Гутерман только что дадсчитал высоту, которой достиг самый северный в мире радиозонд, пущенный им почти около 83-Й параллели. На высоту 15 километров поднялся каучушковый баллон, наполненный водородом.
Биолог Горбунов вытащил из воды трал с первыми экземплярами животных, взятых в этой широте. Трал принес ему глубоководную рыбку и несколько ракообразных. Все это очень типично для Атлантики и чрезвычайно похоже на то, что можно наблюдать в Гренландском море.
До сих пор ученые предполагали, что „порог Нансена» и ряд других причин преграждают доступ для атлантических животных к вершинной точке земного шара. Но оказалось, что здешние обитатели моря все же происходят из Атлантики.
В этом убедился и планктонолог Богров. Его последняя добыча отличалась от тех добыч, которые он получил южнее и западнее, разве только по своим размерам.
Все эти неожиданные результаты биологических наблюдений совершенно изменяют представление о жизни Ледовитого океана.
Из толстой чугунной трубы вылетает жирный, блестящий, толщиною в руку столбик грунта. Геолог Ермолаев уносит его к себе в лабораторию, бережно укладывает на длинные листы бумаги, а потом запаивает в стеклянные трубочки. В таком виде, свежий и влажный, он будет доставлен в Ленинград для изучения. Он поможет еще лучше понять историю и строение нашей планеты.
Химики Чигорин и Лактионов занимаются исследованием пробы воды, только что взятой гидрологами Березкиным и Балакшиным.
Березкин записывает карандашом глубины и температуры. На глубине в 150 метров оказалась теплая вода. Мощный Гольфштрем даже сюда донес свою струю толщиной а 600 метров; именно она, эта струя, дает возможность существовать многочисленным представителям атлантической фауны.
Убита нерпа. Биологи чуть не пляшут от радости и жмут руку удачному стрелку, подстрелившему „самую северную» нерпу. Внутри нее нашли животных, которыми она питается.
Березкин стоит на вышке с термометром в руках. Доктор Гагарин ищет в пробах воды бактерий. Жонголович вдруг радостно вскрикивает и хватается за приборы. Выглянуло солнце, а ведь только оно сможет сказать нам точно, где сейчас находится „Садко».
Несколько минут внимательных подсчетов, и Овгенов ставит точку на грязной от прикосновения пальцев карте. У Г. А.Ушакова в руках бумажка, на которой написано: 82° 40’У».
Итак, астрономически установлена широта. Тросы определяют глубину в 23,5 метров. Начальник экспедиции Г. А. Ушаков, улыбается, улыбаются и все вокруг него.
На палубе прыгает крохотная серенькая птичка — полярный воробей „пуночка».
„Садко» идет на юго запад, изучая изменения кромки и окончательно расшифровывая ряд неясностей. Кромка уводит нас на юг. Мы проходим мимо открытого нами острова, разрезая самую сердцевину белого пятна и этим окончательно стирая его с карты.
Вода покрыта блинчатым льдом — предвестником наступающей зимы. Он скоро превратится в тяжелый многометровый лед, который покроет весь путь,толь-ко-что пройденный кораблем. А пока он красиво лежит на гладкой, спокойной воде, делая ее похожей на змеиную кожу.
„Садко» идет на запад. Снова Земля Франца-Иосифа. Направляясь по кромке льда, он двигается к Архангельску.
Яуза— никудышная речонка, сток фабричных и канализационных вод в северо-восточной части Москвы — когда-то была хорошей судоходной рекой. По ней был торговый путь из Москва-реки с переволокой у Мытищ в реку Клязьму, а потом в Волгу.
В XI веке на Яузе боярин Кучка брал дань с торговых караванов, а летопись 1156 года сообщает: „Князь Юрий Долгорукий заложил град Москву выше реки Яузы».
О былой полводности Яузы можно судить и по Тому, что Петр I ставил на ней полотняные фабрики, работавшие от водяных колес.
Ныне Яуза вошла в замечательный план большевистской перестройки Москвы. Года через два она снова превратится в судоходную реку, войдя в систему грандиозного канала Вол-га-Москва. Воду она получит из водохранилища в Химках по специальному каналу, который пересечет Останкино.
Уже сейчас на расстоянии от Устьинского моста до Земляного вала Яузы не узнать. Она стала шире почти вдвое. Шести-метровыми сваями укрепляют ее берега, одевают их в бетон и гранит. Пыхтят паровые копры, рокочут бетономешалки, сотни строителей день и ночь работают над превращением гнилой речушки в новую водную магистраль, которая своими широкими набережными, арками легких мостов и быстрыми катерами украсит пять районов красной столицы.
На вершину седовласого Казбека
Сводный батальон №-ской грузинской дивизии совершил в сентябре в полном боевом снаряжении беспримерный поход на вершину Казбека, С высоты трех тысяч метров над уровнем моря началась полоса ледников. Путь преграждали ледяные трещины, образующие овраги глубиной от 100 до 400 метров. Шли медленно, вырубая ступеньки во льду.
Вдруг остановились перед огромной трещиной. Это был природный ледяной мост длиной в пять метров. По этому мосту, под которым зияла пропасть, должен был пройти весь батальон в полном снаряжении, нужно было пронести пушку. Это опасное место было пройдено благополучно.
На высоте 4 тысяч метров, у пункта Хмаура их ожидал камнепад. Решили до начала камнепада пройти его зону и шли по льду ускоренным маршем. Все же хвост колонны попал под каменный дождь и одному артиллеристу угодило камнем в бок.
К З часам дня 14 сентября батальон достиг седловины Казбека, до вершины оставалось 43 метра. Короткий привал, и с возгласом «ура!» все, как один, поднялись на последний, самый трудный переход и достигли вершины Казбека в полчаса.
Четырехлетий дрейф в Арктике
Начато проектирование деревянного полярного судна типа „Фрама». Специальная конструкция судна будет приспособлена для многолетнего дрейфа во льдах высоких широт Арктики.
Это судно должно быть закончено постройкой в начале 1937 г. В том же году намечено начать на нем ледовой дрейф, который продолжится около 3—4 лет.
Главная задача такой экспедиции — всестороннее изучение глубоких частей полярного бассейна, в течение круглого года скованных мощным ледяным покровом. Пробить этот покров не в состоянии даже самые сильные ледоколы.
Экспедиция сможет повторить в некоторой части работу экспедиции на „Фраме», совершенной Нансеном в 1893 —1896 гг.
В то время методика океанографического исследования была весьма несовершенна, и поэтому многие вопросы по океанографии Арктики остались тогда неразрешенными. Их должны разрешить советские ученые на дрейфующем судне.
Семивековой водопровод
Экспедиция Академии истории материальной культуры под руководством гидролога Данилевского произвела обследование древних водопроводов в районе Феодосии.
Некоторые из этих водопроводов частично действуют и сейчас, доставая из неведомых источников хорошую питьевую волу.
В Султанской долине, близ Феодосии, экспедиция обнаружила водосборное сооружение и магистрали водопровода, построенного, судя по найденным надписям на древнеармянском языке в XIII веке.
Водопровод, насчитывающий семь веков, может быть легко восстановлен.
