Вниз по Каме

…Палуба мерно дрожит в такт ударам колес. Прохладный ветерок обдувает наши лица. Мимо нас плывет Березниковский химкомбинат. Ярким белым, пятном высится вдали корпус теплоэлектроцентрали, вытянулись к небу стройные заводские трубы. Многоэтажные каменные корпуса чередуются с пузатыми газгольдерами. Отсюда они кажутся игрушечными, и лишь крошечные человеческие фигурки дают представление о всей грандиозности открывшегося строительства.
Это заводская панорама.
На горизонте — город Березники с целыми кварталами новых многоэтажных каменных зданий.
А совсем недавно картина была совершенно иной: — «Черные соляные амбары, соединенные холодными галлереями, ветхие варницы, производят какое-то неприятное, сумрачное впечатление… Все безотрадно, уныло… Ни на улицах, ни у амбаров никакого движения, словно в какое-то мертвое царство попал…» — Так писал когда-то об Усолье В. Немирович-Данченко.
Сейчас этот унылый, безрадостный когда-то берег дышит полной грудью!
Панорама новостроек кончилась. Последние небольшие домишки остаются позади. Надвигается лес. Темнозеленая хвоя эффектно подчеркивается желтоватой песчаной кромкой берега.
Мимо мелькают небольшие селения. У некоторых из них задерживаемся на минуту-две. Кама здесь широка и полноводна. Берега высокие, сплошь поросшие елью и пихтой. Душистый запах хвои доносится даже до середины реки.  Временами лес расступается, открывая веселую лужайку, сплошь покрытую белыми и желтыми цветами.
Проплываем расположенную на правом берегу пристань Усть-Понева, а через 6 километров от нее пристаем к Поневскому заводу.
Поневский завод примечателен тем, что здесь были построены первые в России пароходы. Строителем пароходов был местный крепостной механик-самоучка.
Пароход первым своим рейсом отправился в Казань. Оттуда пароход пошел обратно, но до Пожвы добраться не успели и зазимовали у Тихих гор. Зиму провели благополучно, а к весне случился конфуз: началось половодье, а пароход ни с места — примерз днищем ко дну реки, и в результате его залило водой.
Машины кое-как достали и увезли в Пожву, а корпус за дешевку продали.
Кстати, первый русский паровоз для первой русской Царскосельской железной дороги тоже был построен на Пожвинском заводе в 1839 году.
… Характер береговой растительности постепенно меняется: начинает появляться лиственный лес.
Сначала робко, отдельными березками или осинами, затем, как здесь говорят, целыми «сколками». Временами лес отходит от берегов, открывая весело зеленеющие посевы.
Проплываем устья крупных притоков Камы — Нытвы, затем Косьвы со старинным селением Усть-Косьва на противоположном берегу.
Меня заинтересовывает работа штурвального. Он недвижим, как изваяние. Весь—внимание и напряженное спокойствие. Весь день он направляет наш пароход по одному ему известному фарватеру.
— Теперь лучше стало плавать,— говорит он. — Баканы понаставлены, сигналы на берегу, плыви — не хочу! А раньше ничего не было. Все — в лоцмане. И теперь надо реку знать до последнего камешка, дно, как на ладони видеть, уровень воды наизусть знать. Да и то не всегда поможет. Кама-то, ох как капризна! Нынче здесь глубина, а завтра, глядишь, мель накатало. Тут и знание фарватера не спасет. Надо по цвету воды, по скорости течения все перемены в русле узнавать.
— В чем же дело? Воды почему мало стало? Климат, что ли меняется?
— Лес поберечь надо! Вот в чем дело. Раньше здесь по берегам-то лес страшный стоял, а уж про верховья Камы и говорить не приходится. Тайга! Снег в лесу долго лежал, до середины лета его хватало. Лес его от солнца оберегал. Вот тебе и причины все налицо.
— Слудка скоро,— добавил лоцман.— Родина моя. Все слудские на пароходахда баржах плавают. Так уж исстари повелось. Не бывали в Слудке? Известное село!
Слудки действительно— знаменитое место. Здесь производились археологические раскопки. Много кой-чего повыкопали: древние персидские сассанидские блюда VII века, вазы, кувшины, чаши арабские, византийские. Различная утварь чудская. Все эти находки доказывают существование Слудки много веков назад. Еще во времена персидских царей Сассанидов, в VII веке, Слудка уже участвовала в торговле южных стран с северными. Находки земледельческих орудий дают картину развития земледелия в районе Слудки и в долине реки Обвы, впадающей в Каму у Слудки.
Причаливаем к Слудке. Большое, с крепкими домами село. С чистыми широкими улицами. На противоположном берегу Камы видно устье довольно широкой реки Обвы. По ней медленно движутся плоты, вливаясь в вереницу плотов, плывущих по Каме.
День клонится к вечеру. Проплываем Усть-Гаревую, Добрянку.
Берега реки начинают резко повышаться, образуя местами совершенно отвесные утесы. Ниже Добрянки они достигают высоты 30-40 метров. На протяжении нескольких километров высится сплошная стена известняка и мела.  Здесь ведутся разработки, дающие алебастр, доломит, мел.
От Добрянки идет непрерывный ряд деревушек. Как грибы, усеяли они высокие известково-гипсовые берега Камы.
Местами береговые утесы принимают причудливые формы то колоссальных статуй, то столбов.
Ночь спускается на реку.
Стало свежо. Потянуло сыростью от воды. Палуба опустела. Мы перешли на нос парохода. Здесь темно — палубный фонарь не зажжен, а свет из салона проникает слабо, задерживаемый плотными занавесями.
Ночь стала как-будто еще чернее.
Вдруг пароход резко сбавляет ход и мы слышим с нижней палубы:
— Шесть!.. Пять!.. Пять!..
Это промеряют глубину. Место проходим сомнительное, ночь темная — ни зги не видно, вот лоцман и осторожен. Не хочет на мель сесть.
Глубина все уменьшается: „Пять… четыре,— выкрикивает матрос,—-„три… два…»
Мы замираем. Пароход чуть двигается… Вдруг мы чувствуем легкое сотрясение и какой-то едва слышный скрипящий звук…
— Чёрт!— не выдерживает лоцман,— на перекат напоролись!..
Кажется, что мы встали, но нет, легкий всплеск у колес показывает, что пароход еще двигается. Содрогание прекращается, и мы слышим уже более радостные показания:
— Четыре… пять… семь…
Пронесло… Пароход набирает ход и скоро опять мчится полным ходом навстречу тьме.
Заходим в салон. Там кипит жаркий спор. Прислушиваемся. Оказывается, разговор ведется о Каме, ее ближайшем экономическом развитии и ее будущем.
Подсаживаемся ближе, чтобы не пропустить ничего интересного.
Гражданин в роговых очках с жаром доказывает что-то слушающим его пассажирам.
— Кама имеет все данные для того, чтобы стать главнейшей водной магистралью нашей страны! Да, да! Не усмехайтесь! Это действительно так!
«Вспомните проблему Камо-Иртышского водного пути. Река Чусовая, приток Камы, соединяется близ Свердловска каналом с рекой Исетью. Длина канала всего каких-либо 30 километров. Углубляется Чусовая. Углубляется и шлюзуется Исеть. Что же получается? Гиганский водный путь: Каспийское море — Волга — Кама — Чусовая — Исеть — Тобол— Иртыш — Обь — Карске море!
«Огромный путь! Он пересечет всю нашу страну по меридиану и свяжет наш крайний Юг с далеким Севером!
Рассказчик чертит рукой по воображаемой карте, и я мысленно представляю тот поток грузов, который хлынет по этому грандиозному водному пути.
— Тысячи километров водой без перегрузки проделает азербайджанская нефть, чтобы дать жизнь нашим судам, в Северном море. Ценная пушнина, тюленьи шкуры и жир без перегрузки пойдут на юг, чтобы оттуда водой же Каспия двинуться на восточные рынки.
«А лес, продукты деревообрабатывающей промышленности, чугун, железо, изделия металлообрабатывающей индустрии, хлеб для крайнего Севера? Восколько раз разгрузится наш задыхающийся под непосильной нагрузкой железнодорожный транспорт! Во сколько раз удешевится и ускорится перевозка! Миллиарды рублей экономии, бурный расцвет нашего Севера — вот что дает нам осуществление этой проблемы.
— Но мы-то с вами едва ли по этой дорожке поедем, — скептически замечает один из слушателей.
— Как то-есть, не поедем?! — вскипает рассказчик.— Смею вас уверить, что это вопрос ближайшей пятилетки, максимум двух. Построили же мы Магнитогорски, Кузнецки, Днепрогэсы, создали Беломорско-Балтийский канал, создадим и Камо-Иртышский путь!
— Ну пока еще все это только смелые мечты,— не унимается скептик,— а насколько это будет экономически выгодно, еще ничего неизвестно…
— Как неизвестно? Во-первых, реальность и ценность создания такого пути в настоящее время вне всяких сомнений. А во-вторых, сама идея эта настолько в существе своем проста, что напрашивается сама собой. И не только эта. Есть другие, не менее интересные, варианты. Например, соединение Камы с Печорой, или с Северной Двиной путем прорытия каналов между их притоками. Эти идеи возникали уже сотни лет назад и уже в 1822 году была сделана такая попытка. Был прорыт канал между Северной Кельтьмой, притоком Северной Двины, и Южной Кельтьмой, притоком Камы, длиной в 18 километров, но косность царского правительства проявилась в достаточной мере и здесь, дело это заглохло, и канал оказался бездействующим.
— Ну ладно, поживем — увидим,— не утерпел ввернуть скептик.
— Да, да! Не поживем,  а поработаем и все это увидим,— подхватил опять первый.— Все собственными глазами увидим. А с прорытием канала Волга-Дон еще не то увидим!
«Увидим, как уральская руда поплывет в Сибирь, а кузбасский уголь на наши заводы. Инженер из Березников поедет в командировку в Архангельск по воде и рабочий Уралмаша отправится в отпуск в Крым не в душном вагоне, а в комфортабельной каюте пассажирского парохода!
…Рано утром мы подплываем к Перми. Мой товарищ еще спал, когда я вышел на палубу- Густой туман клубился над рекой. Ночная сырость пронизывала тело дрожью. Солнце еще не взошло. Пароход проходил Молотово.
Сквозь туман на левом берегу Камы виднелись темные корпуса Мотовилихинского машиностроительного завода. Над многочисленными заводскими трубами навис черный дым. Временами доносилось лязганье металла.
За заводом потянулся лишенный зелени берег, с рассыпанными по косогору небольшими деревянными домишками. Сквозь дымку тумана смутно маячила Пермь.
Город утопает в зелени садов и скверов, улицы амфитеатром спускаются к реке, заканчиваясь каменной набережной. Внизу у воды бесконечный ряд пристаней с пароходами, буксирами, баржами.
По каменным ступенькам набережной мы поднялись в город.
Сейчас Пермь-второй после Свердловска промышленный и культурный центр Урала.
Она имеет несколько высших учебных заведений, целый ряд крупных фабрик и заводов: машиностроительный завод имени Дзержинского — единственный в СССР завод, вырабатывающий сепараторы; завод имени Шпагина; лесопильный «Красный Октябрь»; деревообделочный, кожевенный, спичечная фабрика, бумажная, пищевая и т. д.
Недалеко от города строится мощная Камская гидростанция. Это будет одна из крупнейших в Союзе электроцентралей.
Вид с высокой набережной исключительный. Кама тихо катит свои воды глубоко внизу, сливаясь направо и налево с горизонтом.
В городском музее, весьма обширном и интересном, нам удалось познакомиться с историей возникновения Перми. В 1723 году, по указу Петра I, генералом де-Генниным в Егошинском овраге был построен медеплавильный завод и воздвигнуто укрепление «для охраны от инородцев». Завод работал и развивался, давая от I 1/, до 21/, тысяч пудов меди в год. В 1781 году, по указу Екатерины II, Егошихинский завод был назначен резиденцией наместника и переименован в город Пермь.
С этого времени начался быстрый рост города и постепенное умирание завода, а в 1804 году последний был закрыт.
...В этот же день мы отправляемся на пароходе вниз по Каме, на пароходе «Волга».
Опять мы на палубе и наблюдаем, как Пермь медленно уплывает вдаль.
Через 20 минут мы приближаемся к Камскому мосту.
Еще за несколько километров вдали начинают маячить его смутные очертания. Постепенно они принимают форму ажурного кружева, тонкой ленточкой переброшенного с одного берега на другой, и, наконец, глаз различает восемь железо-бетонных устоев.
Кама принимает величаво-спокойный вид. Мимо плывут высокие, покрытые хвойным лесом берега. Часто встречаются селения, лесопилки. Оживление на реке большое.
Тянутся чуть ли не непрерывной лентой плоты как бы с игрушечными тесовыми домиками, служащими убежищем плотовщикам.
Вдруг с одного из них доносится звон колокола. Пароход дает отрывистый гудок и резко сбавляет ход.
— Просят ход уменьшить,— объясняет лоцман,— а то сильное волнение на воде поднимается от парохода и может плот разорвать или к берегу прибить.
Пароход медленно огибает плот. Машина работает чуть слышно. Плот похож на гигантскую змею. Лениво изогнулась она на повороте реки, подставив яркому солнцу свою ребристую светло-желтую спину.
А вон с одним плотом приключилась беда — он сел на мель.
Плот сбило в кучу, сгрудились бревна, вот-вот лопнут связи. Два буксира суетятся около него, пыхтят и тужатся изо всех силенок, но сдвинуть не могут. Крепко, видно, сел на песчаный перекат.
Место происшествия осторожно обходит другой буксир с тремя баржами.
Что они везут?
Сверху — металл, продукцию прибрежных заводов, лесоизделия, древесину для фабрик и заводов, химикалии; снизу— топливо, нефть, фрукты, хлеб. Огромный край обслуживает Кама. На 2700 километров легла она. Миллиарды пудов грузов плавят по ней сотни заводов и городов.
После Нижних Муллов Кама резко поворачивает вправо и на правом берегу перед нами открывается панорама огромного строительства.
Это Камский целлюлозно-бумажный комбинат. Будет выпускать до 100 000 тонн бумаги и целлюлозы. Место очень удобное для постройки: сырье само по реке приплывет, — леса в верховьях Камы невпроворот. Рядом строятся фабрика Гознак и фабрика искусственного шелка. А целлюлоза, кроме того, и за границу пойдет.
— А много-ли уже выстроено?—спрашиваю я лоцмана.
— Первая очередь комбината достраивается. Да смотрите сами —отсюда — видно, сколько здесь уже настроено!
Действительно, на берегу большое оживление. Масса строительного материала. Среди штабелей леса, кирпича, бревен суетятся грузовики, подводы, тракторы, словом, характерная и радостная советская строительная горячка. Дальше видно самое строительство,— уходящие высоко в небо леса, поодаль еще не законченные отделкой, но уже освобожденные от лесов,  каменные корпуса и еще дальше — совсем готовые корпуса.
Лес кругом на большом расстоянии вырублен — видимо, подготовлена площадка для дальнейшего развертывания, строительства.
Вот и Нытва. В лощине у подножья высокого угора приютились беленькие домики. По лощине в Каму стекает речка Нытва. Рядом с ней отпристани к Нытвенскому железноделательному заводу, расположенному в 7 километрах выше, идет узкоколейка.
На берегу сложены в ожидании погрузки на баржи стопы листового железа — продукция завода. Напротив, на средине Камы— большой песчаный остров.
Через 8 километров пристань Таборы, а еще через 18 — Оханск. Город, окруженный сосновыми лесами, стоит на высоком крутом берегу.
Пристань Беляевка — у старинного села Беляевского. Село существует с 1715-года и прославилось во время пугачевского бунта ожесточенными боями. Село несколько раз переходило из рук в руки при чем защищали его Строгановские приказчики. Пугачевские отряды неоднократно пытались захватить Беляевское, но каждый раз неудачно. Еще более жестокие бои разыгрались ниже по Каме — у города Осы. Город оказал отчаянное сопротивление. Осажденные лили на головы штурмующим горячую смолу, спускали бревна, но не могли отстоять Осу. Пригород был захвачен пугачевцами с боя. Остальная часть города капитулировала, и жители, и гарнизон, раскрыв крепостные ворота, под звон колоколов, вышли встречать  победителей. Повесив гарнизонных начальников и сжегши город, Пугачев переправился у Осы через. Каму и двинулся дальше.
…Ниже Осы начинаются осиновские перекаты.
Кама мелеет, и близ пристани Частые делится на несколько рукавов. Посредине большой Частинский остров. Пароход огибает его справа по самому узкому, но глубокому рукаву. В горле рукава чуть не сталкивается с встречным пароходом. Проходим так близко от него, что, стоя на палубе, можно переговариваться с его пассажирами.
По среднему рукаву идет буксир, и отсюда кажется, что он плывет по бархатистой зелени острова, ныряя временами в кусты.
День уже кончился. Наступили сумерки. Ночью проплываем Елово, Ножевку, минуем целую серию больших и малых островов.
Ночью просыпаемся от какой-то суматохи на палубе. Оказывается сели на мель. И сели основательно. Вызванный из Сарапула буксир возится около нас уже два часа.
Зацепив нашу корму канатом, пытается сдернуть крепко засевший нос, пыхтит что есть сил, взмутил всю воду поднятым со дна илом, повернул пароход почти поперек реки, но наша «Волга» и не думает слезать с мели.
Ушедший буксир утром притаскивает баржу. Баржа пришвартовывается к борту нашего парохода и на нее устремляется поток пассажиров с нижней палубы.
Затем буксир оттаскивает баржу и вновь впрягается в наш пароход. В этих попытках проходит часа четыре.
Наконец, около полудня измученному буксиру удается сдернуть пароход с проклятого места.
Но впереди еще целый ряд перекатов, пароход не рискует проходить их при полной нагрузке, тем более, что осадка «Волги» значительная. Поэтому баржу пришвартовывают к борту, на нее перегружают кой-какие грузы и в таком «спаренном» виде трогаемся дальше.
На барже уже объявился гармонист, и там идет шумное веселье.
К вечеру, с опозданием на 10 часов, доползаем до Сарапула. Здесь конец нашего путешествия по Каме.
На Каме больше тысячи производственных участков: затонов, пристаней, пароходов, баржей. 22 тысячи рабочих, из них 1300 коммунистов и 1050 комсомольцев. Они обслуживают 5340 километров освоенных судоходных путей. Мощные потоки леса, химических удобрителей, металла, руды, нефти.
Таков профиль новой Камы.
Меняется облик живописной Камы, все ярче сверкают на ее берегах огни социалистических гигантов и бегут по многоводной реке новые советские пароходы и баржи.
Сотни ударников — знатных отличников выросли на пристанях, пароходах и в затонах. Они геройски борются за выполнение навигационного плана, успешно овладевают новой техникой речного транспорта.

РОЖДЕНИЕ КАМЫ. Очерк МЕЗОРД
…Я вышел на палубу. Встречный свежий ветер вырвал из моих рук каютную дверь и яростно прихлопнул ее.
Река беспокойно билась могучими вспененными волнами в пароходные борта. На правом высоком берегу показались уже строения села Богородского.
И вдруг Волга начала терять свои очертания. Берега ее отодвинулись от пароходных бортов, ушли вдаль.
Перед нами было безбрежное море!
Здесь Волга принимала в себя свой могучий приток. Здесь Кама впадала в Волгу…
— А я вам говорю, что Волга впадает в Каму!..
Я обернулся удивленный. На палубе никого не было. Голос долетел до меня из полузакрытого от солнца жалюзи каютного окна.
— Но, позвольте,— возразил второй голос,—как же так? Значит в Каспийское море впадает не Волга, а Кама? Значит врут учебники географии всего мира, лгут географы всех пяти стран света? Для всех нас непреложная истина что «Волга впадает в Каспийское море».
— Кама впадает в Каспийское море!— энергично возразил первый.—А географы не врут, зачем так резко, но ошибаются. Если взять бассейн Камы, то он по площади и по количеству притоков превысит бассейн Волги. Объем воды Камы с притоками также превышает объем вод Волги и ее притоков. Недаром говорят — «Кама многоводная». Что же во что впадает?..
Этот, невольно подслушанный на палубе волжского парохода разговор, и многие последующие споры о том, что произошла «великая географическая ошибка», что Волга впадает в Каму, а не наоборот, что величайшая река Европы — Кама, ярко припомнились мне, когда я, выйдя за деревню Карпушину, остановился на скате невысокого холма.
Четыре небольших ключа сбегая по наклонным деревянным желобам, падали в небольшой пруд, выложенный бревнами. Берега пруда густо заросли черемухой, рябиной, березами и липой. Здесь тень, прохлада и веселое журчание водяных струй, первых камских струй, ибо эти четыре ключа и есть начало великой северной реки — «Камы-многоводной».
Из пруда Кама вытекает снова по длинному желобу и попадает в большую деревянную колоду. Здесь она впервые служит человеку. Из этой колоды поят скот и в ней же полощут белье. А когда полоскалыциц из деревни Карпушиной соберется особенно много, то колоду, то есть Каму, затыкают деревянной пробкой.
Выбравшись из колоды, вспененная, взбаломученная, оскорбленная Кама течет мутным, жалким ручьем. Здесь в нее впадают многочисленные ключи, вытекающие из подножья все того же холма.
А через километр-полтора она теряет свой первоначальный облик ручья. Это уже небольшая речка, так называемая Кама-Карпушинская.
Я без разбега оттолкнулся ногой от одного берега и легко перепрыгнул на другой… Захотелось похвастать небывалым «рекордом»—прыжком через Каму.
В четырех километрах от деревни Карпушиной Кама-Карпушинская сливается со второй своей вершиной, называемой Камой-Якунинской, по имени деревни Якуниной, лежащей на этом меньшем истоке Камы. Здесь, вскоре после слияния, Кама впервые по-настоящему «работает» на человека. Здесь, около небольшой плотники, приютилась первая «индустриальная точка» — Верхняя мельница.
Кто бывал в низовьях Камы и в среднем ее течении, кто видел яркие огни и слышал грохот расположенных на ее берегах центров социалистической промышленности — Березников, Бумкомбината, Перми, тот должен обязательно побывать и здесь, послушать здешнюю тишину, прерываемую лишь отдаленным стуком Верхней мельницы и еще более далекими свистками поездов Северной железной дороги.
Первое селение на настоящей соединенной Каме — деревня Верхний Лып, а за деревней Пиль-Камский. Здесь Кама уже «судоходная» река, на ней появляются первые рыбачьи лодки…
Приняв затем слева свой первый настоящий приток, реку Лопью, Кама берет резкое направление на север, в беспредельные северные болота, откуда, сделав огромную дугу, появляется уже могучей рекой, про которую поэт сказал:
Селений многочисленных, заводов, городов
Поилица-кормилица за многие века,
Струится величавая средь гор, долин, лесов,
Широкая, глубокая красавица-река…
Для того, чтобы повидать истоки Камы нужно доехать по Северной железной дороге (в направлении на Вятку) до станции Кузьма, около 160 километров за Пермью. Отсюда проселочной дорогой час-полтора ходу (15 километров) до деревни Карпушиной, где и расположены истоки Камы. Лошадей до деревни Карпушиной можно достать здесь же, на станции Кузьма, или в соседнем селе Юски.