Максим проснулся от того, что тело находилось в свободном полёте. Ему даже показалось, что на пару секунд он завис в воздухе.
Но гравитационный блок отработал штатно и буквально через мгновение все его девяносто шесть кг резко рухнули вниз. Траектория падения по сравнению с траекторией «взлёта» изменилась, и Максим упал на обитый мягким ковролином пол камеры. При падении он ещё умудрился удариться виском об угол нар. Боль вонзившейся стрелой с тупым наконечником, разрывая мозг, пронзила голову.
Что это было?
Ещё пару секунд назад он спал себе спокойно в карцере космической тюрьмы Цербер и тут удар невероятной силы выбрасывает его с нар.
Зажёгся и тут же погас холодный аварийный свет. Опять сплошная темнота и раскалывающаяся башка с болью, мешающей скоординировать действия.
Цербер – одна из трёх орбитальных тюрем комплекса Аид. Попасть сюда не так просто. Преступник должен быть здоров практически как космонавт. К тому же, за нахождение в ней заключённым ещё и весьма недурно платили. Но самое важное для любого здешнего обитателя было то, что год на Цербере зачитывается за три земных. Плюс содержание с питанием не сравнить с земными. Но при этом попавшие сюда заключённые подписывают согласие на проведение над ними различных научных экспериментов.
Местная публика предпочитала вести себя на Цербере тише воды, ниже травы. Никто не хотел быть этапирован обратно на Землю. В карцер же старались вообще не попадать. Во-первых, дни, проведённые в нём, не шли в зачёт по системе один за три. И во-вторых, содержание в космической одиночке вычиталось из кармана заключённого. А оно в космосе поистине космическое. За неделю, проведённую в карцере, можно было потерять полугодовые начисления.
Яркие разноцветные всполохи, рождённые ударом, продолжали мельтешить перед глазами, когда сквозь гул в голове Максим услышал:
– Заключённый Тихомиров, сообщите ваше состояние по десятибалльной системе, где единица – это…, – в сложившихся обстоятельствах голос Ариадны-3 звучал неуместно ровно.
Под её контролем было всё, что происходит в данном тюремном модуле.
– Один, – не дожидаясь всех вариантов, растирая висок, ответил Максим. – Что за хрень там у вас стряслась?
– Советую вам вернуться на койку и пристегнуть ремни безопасности. Мы работаем над возникшей проблемой, – голос замолк.
Максим приподнялся с мягкого покрытия пола. Боль цыганской иглой пронзила грудную клетку и сдавила солнечное сплетение.
Неужели сломал ребро?
Максим наощупь переместил своё тело на нары. Сел. Повернулся и закинул ноги на простынь. Пошарил правой рукой, нашёл конец страховочного ремня. Стараясь не производить резких движений, перекинул его через бёдра. Ремень самостоятельно затянулся. Если будет новый толчок, ремень не даст ему никуда улететь. Аккуратно опустил спину на нары.
– Можно всё-таки узнать, что произошло? – спросил он темноту.
Ариадна-3 ответила не сразу, словно выдерживала театральную паузу.
– В основной и карантинный модули корабля попал метеорит. Они разрушены.
– Как разрушены?
Максим не поверил. Мозг отказывался принимать информацию.
– А как же защита? Большой метеорит нельзя было не заметить.
– У меня нет доступа к антиметеоритной системе безопасности Цербера. Я не могу ответить на ваш вопрос.
Максим мог не спрашивать. Он уже знал ответ на этот вопрос.
– Что с людьми?
– Все, кто находился в обоих модулях – погибли. Повреждения оказались критичными.
Максим отстегнул ремень и сел в темноте на край нар.
– И что же сейчас происходит?
И этот вопрос он тоже мог не задавать. Прослужив в пилотах лунных барж больше пяти лет, он прекрасно понимал, что сейчас с Цербером.
– Модуль, где находится карцер, полностью изолирован, поэтому вам ничего не угрожает. Корабль сбит с орбиты. Управление потеряно. Судя по траектории, сейчас он направляется в сторону Марса.
Услышанное означало лишь одно – конец. Точнее – смерть. Разрушенный космический корабль с парой сотней мёртвых людей в свободном полёте удаляется от Земли. Ни одна спасательная экспедиция не будет послана вслед этому кораблю-призраку.
– На Земле знают о случившемся?
– Да.
– Им известно о погибших?
– Да.
– Они что-нибудь собираются предпринимать?
– Мне неизвестно, – Ариадна-3 снова выдержала паузу. – У меня нет доступа к двусторонней связи с Землёй. Я могу только принимать информацию. Канал передачи для меня закрыт.
– В этом модуле есть ещё кто-нибудь живой?
– Нет. Дежурный офицер во время столкновения находился в карантинном модуле. В соседней камере заключённый так же, как и вы не был пристегнут и во время падения сломал шею.
«Бедняга, – мелькнуло в голове. – Или нет?»
Может и Максиму стоило так же неудачно упасть, чтобы не ощущать весь тот ужас и смертельную безысходность, что сейчас накрывают его?
– Со мной что? – Максим знал, что встроенные датчики уже отсканировали его тело и сняли параметры для анализа.
– У вас трещины на двух рёбрах, ушиб височной части с правой стороны и незначительное разрушение эмали на правой шестёрке верхней челюсти. Это упрощённый результат, чтобы вы могли понять степень последствия того, что вы не были пристегнуты на ночь.
– Да уж лучше бы сдох, – не сдержался Максим. – Всё равно долго не протяну.
– Ошибаетесь, – голос продолжал звучать всё в той же спокойной интонации, словно всего пять минут назад Цербер не был разрушен. – Все запасы, необходимые для жизнеобеспечения, находятся в этом модуле. Трёхмесячный запас еды, рассчитанный на двести шестьдесят три человека. Установка для выработки воды и кислорода так же расположены здесь. Я уже просканировала и проанализировала их. Они не повреждены и продолжают работать в штатном режиме. Гравитационный блок тоже не имеет повреждений. По моим расчётам, один человек может прожить в этих условиях больше сорока лет.
Может и может. А вот захочет ли?
Максим аккуратно лёг на нары. Пристегнулся. Решил повернуться на бок, но вышло неосторожно, ремень впился в грудину, и острая боль снова пронзила её.
Утром открывать глаза не хотелось. Как только он вынырнул из забытья, в которое провалился несколько часов назад, мозг моментально воспроизвёл в памяти всё произошедшее ночью.
Максим снова пожалел, что не оказался в основном модуле Цербера.
– Доброе утро, Максим Анатольевич, – прозвучал голос Ариадны-3.
Ему показалось, что сейчас он не был уже таким безучастным.
– Доброе утро, – поздоровался Максим, отстёгивая ремень. – А что это вдруг «Максим Анатольевич»? – спросил он. – Куда делось «заключённый Тихомиров»?
– Во мне не предусмотрены алгоритмы по работе в условиях катастрофы, – неожиданно призналась Ариадна-3. Я подстраиваю свои установки исходя из сложившейся ситуации. Проанализировав ваше психическое состояние, я приняла решение, что обращение по имени отчеству будет более благоприятно сказываться на нём.
– Ничего на нём сказываться положительно больше не будет, – осадил Ариадну-3 Максим.
Пока он делал пару шагов до туалетной комнаты, в груди отдалось напоминание о трещинах в рёбрах. Он поморщился. После туалета подставил руки под дозатор. Тот послушно выплюнул в них порцию очищающей жидкости. Обтерев руки, умылся той же субстанцией. Прополоскал рот зубным раствором, расщепляющим весь собравшийся за ночь налёт.
Один. Совсем один на Цербере. С Ариадной-3.
Корабль Цербер, как и древний мифический персонаж, чьё имя он носил, имел три головы-модуля. Основной, где содержались заключённые и два вспомогательных. Установленные же на них Ариадны были искусственным интеллектом, созданным для помощи заключённым в поисках пути к исправлению. Ариадна-1 была установлена в главном модуле корабля и конечно была более подготовлена для взаимодействия с людьми. Ариадна-2 распоряжалась в санитарном модуле, где новоприбывшие заключённые проходили карантин. Там же находился корабельный госпиталь. А вот его Ариадна-3 предназначалась больше для управления техническими процессами и поддержанием корабельных установок в рабочем состоянии. В третьем модуле, где размещался карцер, так же находились кухня, складские помещения и генерирующие установки. Здесь больше требовалось технические знания, чем умение взаимодействовать с людьми. Лишь неглубокий медицинский анализ, контроль за физическими и моральным состоянием находящихся в карцере заключённых. Ну, и обеспечение их содержания.
– Что у нас на завтрак? – спросил Максим.
Жидкость для умывания приятно бодрила кожу лица и моментально вывела остатки сна.
– На ближайшие двести шестьдесят три дня ваш завтрак будет состоять из манной запеканки с изюмом.
По голосу можно было понять, что Ариадне-3 было безразлично содержание меню.
Точно. Теперь ему придётся есть сегодняшний завтрак подряд за все двести шестьдесят три человека, которые находились на Цербере в момент аварии. А он с детства ненавидел манку. К тому же запеканка готовилась из сублимированного молока и искусственного яичного порошка. Только изюм да манка были натуральными. Если бы не ночная катастрофа, то он бы с лёгкостью мог отказаться от этого завтрака и дождаться обеда. Теперь же двести шестьдесят три дня манная запеканка с изюмом будет преследовать его по утрам.
– А что к запеканке?
– Какао.
Ну, конечно! Как же он сразу не догадался? К запеканке могло идти только это порошковое, скрипящее на зубах какао цвета загородной лужи. Да ещё и с мерзкой сопливой пенкой.
– А нельзя чай? Я согласен даже без лимона.
– К сожалению, нельзя, Максим Анатольевич. Я должна в точности соблюдать регламент расхода продуктов. Чай с лимоном будет после какао.
– Я так помру скорее, чем доживу до него, – буркнул Максим.
В ответ в стене над столиком беззвучно откинулась небольшая дверца, и из неё на столешницу опустился поднос с завтраком. Всё, кроме еды, было из картона: сам поднос, тарелка, на которой, свесив жёлтый край, лежала блеклая запеканка, стакан с дымящимся какао. Даже вилка и ножик были изготовлены из плотного картона.
«Запах церберовской запеканки по утрам по своей убойной силе готов затмить запах напалма, – обыграл фразу из древнего фильма Максим, наблюдая за немного колышущимся краем блюда. – Джунгли Вьетнама вполне можно было закидывать ею».
Рядом со стаканом на картонном блюдечке лежала небольшая сдобная булочка. Лишь она и радовала глаз Максима. Что-что, а булочки Ариадна-3 пекла отменные.
Выковыряв изюм, и через силу сделав пару глотков отвратительной бурды, Максим вернул тарелку и стакан на поднос.
– Приём пищи окончен.
Поднос с остатками недоеденной еды так же беззвучно исчез в стене.
Максим лежал, уставившись в потолок и размышлял над тем, что его ждёт. Конечно, ничего хорошего. Ни одного положительного момента в предстоящей жизни он не находил. Но и покончить жизнь самоубийством не представлялось никакой возможности. Еда и вода были в достаточном количестве, поэтому от голода и жажды он точно не умрёт. Перестать принимать пищу – тоже не вариант. В стенах карцера вмонтированы сопла, через которые Ариадна-3 сначала наполнит камеру усыпляющим газом. Затем из этих же стен появятся щупальца, которые зафиксируют тело Максима, и через которые ему будет вводиться порции витаминов, необходимых для поддержания жизнедеятельности.
Металлические предметы, с помощью которых он мог бы нанести себе увечья, тоже отсутствовали. Пол, стены, стол, стул имели мягкое покрытие, предотвращавшее любое опасное для жизни ранение от удара о них.
Корпорации «Статут», владеющей орбитальным тюремным комплексом Аид, были невыгодны смерти на борту Цербера.
Придётся жить.
Хочешь ты этого или не хочешь.
Жить…
– Ариадна, – громко, словно сомневаясь, что будет услышан, начал Максим. – Я вот что…
– Ариадна-3, – поправил голос.
– Хорошо. Три. Я вот, что подумал. Может, ты для моего стабильного психического состояния выпустишь меня прогуляться по модулю?
Максим знал, что сегодня в расписании прогулка и принятие душа не предусмотрены, но надеялся, что из-за слома всего алгоритма работы Ариадны-3, ею может быть принято положительное решение.
– Я не могу, – спокойно отказал голос.
– Почему? – Максим надеялся найти аргументы, которые смогут повлиять на её решение.
– Двери в камеры может открыть только дежурный офицер. Даже в аварийной ситуации эта функция мне недоступна.
Сердце Максима неприятно сжалось. Стало холодно.
– Подожди, – словно пытаясь вернуть разговор в тот момент, когда только что услышанной информации ещё не прозвучало. – Как это? У меня завтра по расписанию приём душа. А после – прогулка. Ты хочешь сказать, что их не будет?
– Да, – голос был по-прежнему спокоен.
– Навсегда? – словно пытаясь отыскать какую-нибудь лазейку в прозвучавшем отказе, суетливо переспросил Максим.
– Да, Максим Анатольевич. На протяжении всего полёта вы не сможете покинуть пределы своей камеры. Никогда.
Максим опешил. Он уже почти смирился с тем, что всю жизнь придётся провести в одиночестве. Почти. Но в своих представлениях он всё равно хоть изредка, но покидал пределы карцера. Прогуливался по коридорам модуля. Заглядывал в иллюминаторы, наблюдая за удалявшейся Землёй. Принимал душ, который был один на четыре камеры.
Но то, что всё оставшееся время придётся провести на пяти квадратных метрах камеры – звучали убийственно.
Максим пропустил обед. Он даже не взглянул, что входило в его меню.
То же самое произошло и с ужином.
Потом дневное освещение погасло, но Максим и этого не заметил.
Он провалился в один из тревожных снов. Потом наступило утро, зажглось освещение. Максим не пошёл умываться. Затем запах запеканки.
«Приём пищи окончен». Максим даже не помнил, менял ли он положение тела за всё это время. Скорее всего – нет, потому как, когда он решил сходить в туалет, тело отказалось подчиняться ему. И снова резкая боль в грудной клетке. Чёртовы трещины. Максим сполз с нар на корточки, медленно поднялся, осторожно потянулся, сделал пару движений, чтобы размять шею, плечи.
Сходил в туалет, умылся, прополоскал рот зубным раствором.
– Здравствуй, Ариадна-3, – сказал он, присаживаясь на край нар.
– Здравствуйте, Максим, – прозвучал голос, как будто только и ждавший, когда с ним поздороваются.
– Что? Уже не «Анатольевич»? – ухмыльнулся Максим.
– Я ещё раз проанализировала ваше состояние и посчитала, что лучше без отчества. Но если вы предпочитаете обратное, то я буду к вам обращаться, как прежде.
– Ладно. Сойдёт. Мы с тобой почти родственники. Только давай и я уж буду без этой дурацкой тройки?
– Хорошо.
– Скажи мне, Ариаднушка. Что мне делать? – Максим искренне надеялся услышать совет. – Безвылазно сидеть в этом гробу сорок лет я не выдержу. Я сойду с ума. Покончить жизнь самоубийством я тоже не могу. Здесь невозможно повесится или разбить голову. Металлических предметов, чтобы вскрыть себе вены, здесь нет, и ты мне их, например, с едой тоже не передашь.
– Не передам, – эхом прозвучал голос.
– Я не могу мыться, я не могу стричься, бриться. Я не могу даже подстричь ногти, – Максим замолчал на несколько секунд. – Я могу только есть и спать.
Максим замолчал в надежде что-то услышать.
Но Ариадна-3 молчала.
– Скажи, как мне умереть? – выдохнул Максим.
– При любых обстоятельствах, – тут же включилась она. – Я не должна допустить вашей смерти. Я создана для поддержания жизни и перепрограммировать себя не могу. Я не могу предпринять действия, которые прописаны, как запрет. Например, передача вам тех предметов, с помощью которых вы можете лишить себя жизни. Но я могу предпринять те, которые не запрещены, но при штатных обстоятельствах я бы не стала их применять. Например, обратилась к вам только по имени, вместо положенного «заключённый Тихомиров». Обращаться по имени не запрещено, поэтому я решила, что в данном случае так будет лучше для вас. Поэтому ответить на вопрос «как умереть?» я не могу. Я не дам вам умереть максимально долго.
Максим снова лёг на нары.
– Давай хотя бы на «ты».
– Хорошо.
Первый ноготь Максим обгрызал минут пять. Специально приурочив эту процедуру на начало дня. Он не прикоснулся к завтраку, а булочку отложил до обеда. Как только он сжал зубы у края ногтя, один за другим стали накатывать рвотные позывы. Потом из желудка прорвался воздушный ком и подпёр гортань изнутри, мешая дышать. Максим зашёлся в кашле, с которым выплёвывалась вязкая пузырчатая жидкость, горчившая скисшим вчерашним ужином.
Никогда раньше он не грыз ногти. Даже в детстве. Мама внимательно следила, чтобы они у сына были всегда тщательно подстрижены. Вид неровно обкусанных ногтей у детей, с которыми он посещал детский сад или игрался на площадках, всегда вызывал у маленького Максима брезгливость.
Он сделал несколько надкусов. Ноготь, словно подрезанная натянутая плёнка начал расслаиваться, Максим крепко сжал зубами надкусанный конец и дёрнул. Ноготь стал слоиться не по заданному укусами направлению, и в итоге на одном конце отгрызенной полоски ногтя висел кусочек розовой кожи. Рану моментально защипало. Максим сморщился, сам не понимая от чего больше. То ли от неприятной боли, то ли от вида выплюнного на одеяло откусанного куска ногтя.
Рядом с тем местом, откуда выезжала еда, открылось другое отверстие, и из него на стол опустился поднос с бинтом, ватой, перекисью водорода и йодом.
– Да пошла ты! – зло сказал Максим в сторону выехавшего подноса.
Мыться получалось плохо. Порций жидкости, предназначенной для умывания, лишь слегка хватало на очищения тела. В целях экономии Ариадна-3 отказывалась выдавать её больше. Помогала нагретая вода в бумажных стаканчиках, которую можно было дополнительно выпросить. Она же помогала отмочить ногти на ногах, чтобы через час их отросшие куски можно было подцепить и аккуратно сорвать. Труднее было с мытьём спины. Приходилось выливать с трудом выпрошенную подогретую воду на простынь и после этого, припав на намоченное место спиной, начинать с силой тереться об него.
Постельное бельё на Цербере было самоочищающимся и менялось лишь со сменой жителя камеры.
Только с отрастающими волосами Максим не придумал, как поступить. Через два месяца концы начали залезать под воротник зелёной арестантской робы и щекотать шею.
Локоны, завивающиеся на висках, заползали в ушные раковины и раздражали кожу в них. Оторвать кусок ткани, чтобы собрать волосы в хвост, ни от одежды, ни от постельного белья было невозможно – они были сделаны из сверхпрочного материала, который не взяли бы даже ножницы по металлу. Максим изловчился разминать в руке картонные вилки и ложки и подвязывать ими отрастающую гриву. Но их надолго не хватало. Картон разъезжался, и волосы снова рассыпались, щекоча шею.
Лишь к вечно чешущейся и зудящей кожей под бородой и усами он умудрился как-то приспособится.
А потом он приловчился пить утреннее какао. То ли Ариадна-3 изменила процесс приготовления, то ли Максим стал привыкать. Но с поверхности напитка пропала пенка, да и скрип на зубах исчез.
Ещё полгода назад он трудился на небольшой барже-буксирчике при космодроме «Луна-1». Его пузатенькая баржа неторопливо тягала с карьеров добытый лунный грунт для переработки на обогатительной фабрике. Полугодовая вахта Максима почти закончилась, когда пришло сообщение от жены.
Личные средства коммуникации для связи с Землёй на Луне запрещены. Связь осуществляется только через официальный канал, предоставляемый работодателем. Отработав предпоследнюю смену, он узнал, что Варя прислала сообщение. Максим поспешил в переговорную комнату. Видео не было. Лишь голос.
Варвара Тихомирова сообщала, что уже месяц, как подала на развод. И как только нога Максима ступит на Землю, брак их прекратит существование. Раздел имущества, включая причитающуюся за полугодовую вахту зарплату, уже просчитан аккредитованным юридическим бюро. Его решение оспариванию не подлежит. Деньги, отошедшие ей, уже готовы к списанию с его рабочего счёта. Те вещи, что производивший расчёт искусственный интеллект, оставил за ним, будут находиться в арендованном фургоне на парковке при космодроме. Откуда он их сможет забрать в любое удобное время. Но надо учитывать, что плата за аренду фургона начнёт начисляться с момента его возвращения.
Сначала Максим решил, что Варя его разыграла. Но услышав последнюю фразу «Я слишком долго тебя ждала», он понял, что это был совсем не розыгрыш.
Кто сказал, что в космосе нет алкоголя? Сказочки для желторотых юнг со старых грузовых кораблей.
До карьера, откуда он доставлял грунт, было не близко, а смена закончилась. Значит, его отсутствие на космодроме заметят максимум через полчаса. Ему хватит.
Начальник карьера Шайдуров был старый лис и сначала отказался продавать то, что сейчас так требовалось Максиму. Но их многолетние общение и запах недельного заработка Максима смогли притупить его нюх. Получив желаемое, Максим стартанул к ближайшим горам. И вовремя. Потому как всего через несколько минут после вылета с карьера услышал в динамиках кабины баржи шайдуровские проклятия в свой адрес. Просеяв которые, он выудил из потока информацию о том, что на космодроме уже знают о Тихомировской самоволке и собираются организовать его перехват. Для чего к вылету готовятся несколько катеров охраны.
Максим не любил молодчиков, служивших в гарнизоне охраны космодрома. Заносчивый молодняк, прошедший ускоренные курсы лунного пилотирования на древних симуляторах. Делать им за время своей вахты на космодроме особо было нечего. Вяло патрулировали периметр, охраняя космодром неизвестно от кого. Вылетать за его пределы им было запрещено. Правда, раз в месяц у них проводились однодневные учения в ближайших к космодрому горах. Но разве это горы? Лужайка с кочками. Сигнал связи там всегда стабилен. А чтобы осмотреть местность достаточно подняться всего-то на пятьдесят метров.
Изредка, чтобы хоть как-то разнообразить своё существование, они на своих юрких катерках устраивали незаконные гонки по ночному космодрому.
Там, куда направлялся Максим, был совсем другой коленкор. Даже не все пилоты буксиров, много лет работавшие на этом направлении, рисковали залетать в окрестности хребта Винского. Любой сигнал словно растворялся в местных скалах и расщелинах.
Главное сейчас для Максима – успеть исчезнуть среди этих каменных исполинов до того, как туда успеют долететь катера охраны. Иначе придётся подчиниться и под конвоем вернуться на космодром. А там – сканирование кабины на запрещёнку, обнаруженный алкоголь. И, как минимум, лишение прав на год. Само собой, и работы.
Если же всё получится так, как он запланировал, то побыв наедине на дне километрового разлома, он «козьими тропами» незаметно вернётся на космодром. А потом уже можно что-нибудь наплести. И лишиться только премии по итогам вахты.
Немного завалив баржу на правый борт, Максим влетел в третью расщелину от ледника Стругацких. Бурые стены мгновенно перекрыли боковой обзор. Всего через несколько секунд он выровнял корабль. Это только со стороны долины расщелина казалась узкой и непригодной для пролёта. Практически сразу после влёта стены её расширялись и позволяли вести корабль вполне уверенно между вертикальных скал. Автоматически включились прожектора дальнего света, но Максим мог бы провести баржу по местным коридорам и вслепую. Уверенно пролетев несколько развилок, он достиг небольшого расширения стен, образовывавших внизу подобие площадки. Максим прилунился.
Проданное Шайдуровым пойло шмурдяком было назвать нельзя, но и пить его без закуски было практически невозможно. На чём они там его гонят? На лунных крысах, что ли? Рабочие с карьера клялись Максиму, что видели крыс, перебегавших между их домиками и столовой.
Хорошо, что в сухпайке при барже положен шоколад. Он немного придавливал крысиный привкус продукта лунной перегонки.
«Варя! Варя! Варя! – стучало в голове. – Почему?»
Максим знал ответ на этот вопрос. Ещё перед предыдущей вахтой она, провожая его, сидя в машине на парковке космодрома, тихо сказала:
– Не улетай.
Варя не смотрела на него. Она подцепляла ногтем чешуйки отслаивающейся краски на лакированном ремешке сумочки, лежащей у неё на коленях.
– Как «не улетай»? – Максим повернулся к жене.
– Так, – Варя продолжала теребить ремешок, потом помолчала. – Просто не улетай.
– Я не могу… – начал Максим.
– Я тоже не могу, – очень спокойно перебила Варя и подняла свои серые глаза, заглянув Максиму туда, куда он и сам заглядывал не часто. – Я посчитала. Со времени нашей женитьбы я провела в постели в одиночестве больше времени, чем с тобой.
– Я же ради нас…– снова попытался начать Максим.
Он вдруг замялся и понял – что бы он ни сказал, звучать это будет глупо.
– Я знаю, – Варя грустно улыбнулась. – А сейчас, ради нас, останься.
Это не выглядело, как ультиматум. Это была просьба. Почти мольба.
– Но я не могу…
– Ладно, – опять перебила Варя. – Не продолжай, – она пожала плечами. – Я знала, что ты так ответишь.
Она открыла дверцу, вышла из машины и направилась через огромную парковку космодрома. Её коралловое платье ещё долго не растворялось среди припаркованных автомобилей.
В следующий свой межвахтенный отпуск Варя не давала прикоснуться к себе. В постели она ему не отказывала, но и сама ни разу не была инициатором близости. А в дневное время, стоило ему прикоснуться, она тут же одёргивалась и коротко просила:
– Не надо.
«Пройдёт, – думал Максим и убирал руку. – Это временно».
Не прошло.
И теперь, морщась и вздрагивая от вкуса, он в кабине лунной баржи в одиночестве хлещет какую-то хрень на крысином дерьме.
Возвращаться не хотелось. Ни на космодром, ни на Землю. Хотелось, чтобы мутная жидкость в бутылке не заканчивалась никогда, и он продолжал сидеть на дне лунного ущелья, философски размышляя о том, где всё пошло не так.
Его обнаружили как раз, когда он сделал из горла последний глоток.
Стены расщелины разом с обеих сторон окрасились яркими красными, белыми и синими всполохами сирен патрульных катеров.
Только Шайдуров знал, где он может быть. Зелёные пилоты космодромной охраны без наводки никогда бы не сунули сюда свой нос.
«Сдал всё-таки, – ухмыльнулся Максим. – Видимо сильно прижали».
Иначе бы не нашли.
«Может поиграть в кошки-мышки в здешних лабиринтах? – в какой-то момент решил он. – Этим щеглам здесь его никогда не поймать».
Но потом решил не рисковать. Топлива оставалась мало, а катера охраны наверняка заправлены под завязку.
На Землю Максим не вернулся. Его арестовали и этапировали в небольшой Циолковск, рядом с которым находился космодром. Там по упрощённой схеме прошло судебное заседание проведённое Фемидой-7. Подобные дела уже давно не рассматривались судьями. Прекрасно справлялась Фемида-7. Она присудила Максиму три года и для отбывания наказания отправила на недалеко летавший Цербер, где в связи с особым режимом ему предстояло отсидеть всего год.
День за днём картина тех событий зацикленным потоком бесконечно проплывала в прикрытых глазах Максима.
Лёжа на нарах и видел, как получает сообщение от Вари.
Как пробирается на космодром.
Через дыру в электронной системе охраны, известной только ему и ещё максимум троим пилотам, выскальзывает с космодрома в ночные просторы долины Слёз Вдов Космонавтов.
Вот он с выключенными бортовыми огнями торопится к Шайдуровскому карьеру.
Огромная бело-голубая Земля висит в чернильном небе прямо по курсу. Она сияет сильнее любого бриллианта императорской короны. Где-то там Варя ждёт его возвращения. Чтобы дальше жить без него…
Вот он, прикупив зелья, ныряет в расщелину хребта. А после – проблесковые огни катеров охраны.
И так бесконечно, изредка проваливаясь в какие-то ямы сна.
Сегодня он решил умыться. Может, устал выколупывать из уголков глаз засохшие выделения, может кожа уже настолько скукожилась, что требовала порции освежающего геля.
Когда зажёгся свет, Максим опустил ноги на мягкий тёплый пол и принял вертикальное положение.
– Доброе утро, Максим, – услышал он.
Он не ответил. Встал, потянул плечами, пару раз нагнулся, вытянув кончики пальцев к носкам ног. Прошёл в туалет. За много дней первый раз принял весь комплекс утренних процедур. Вернулся в спальный отсек.
– С днём рожденья тебя! – неожиданно и немного фальшиво запела Ариадна. – С Днём Рождения, Максим. С Днём рожденья, с Днём Рожденья! С Днём Рожденья тебя!
У него сегодня день рождения? Он уже и помнить забыл о подобных праздниках. И что это значит? Его поздравляют? Кто? Ариадна?
После фальшивого пения зазвучала старинная мелодия на мотив известной песни. Над столом открылось отверстие, из которого раньше появлялся поднос с едой. Но теперь и из него выехал небольшой тортик с одной горящей свечкой. Максим присмотрелся.
– Это что? – удивлённо спросил он. – Рыжик?
– С Днём Рожденья тебя! С Днём Рожденья тебя! С Днём Рожденья, Макси́мус! С Днём рожденья, тебя!
Голос Вари был звонок для пения. Даже излишне звонок.
Двадцать лет! Он ещё не открыл глаза, но уже улыбался до ушей.
Она не забыла!
Всего пару месяцев назад он познакомился с самой лучшей девушкой Земли, Луны и всех орбитальных станций.
Максим открыл глаза.
Какое-то неуклюжее подобие торта стояло на табуретке рядом с их кроватью. В верхний посыпанный медового цвета крошкой корж была воткнута чуть покосившаяся кручёная свечка. Огонёк на её фитиле болезненно трепыхался и всё норовил умереть от инфаркта.
– Рыжик? – с сомнением спросил Максим.
– Соря́н, – улыбаясь и подмигивая, ответила Варя. – Из того, что было на кухне ничего другого не выходило.
Максим приподнялся, обнял девушку и увлёк её звонкоголосую в недра постели.
– Ты даже не представляешь – шептал он ей на ухо. – Это мой любимый торт!
– Я и не сомневалась, – Варя коснулась губами его уха.
– Я перепашу Луну для тебя, – засмеялся Максим.
– Не переусердствуй, – парировала возлюбленная.
– Рыжик? – повторил вопрос Максим.
– Да, – ответила Ариадна-3. – Это был единственный торт, для которого на кухне имелись необходимые ингредиенты.
Откуда она могла знать? Доступа к его мозговой активности у неё точно не было. А на тему тортов они ни разу не разговаривали.
Максим задул свечу. Отрезал картонным ножом кусок. Попробовал. Да, это был он. Тот самый Рыжик.
«Откуда она могла знать? – снова звучал в голове вопрос».
«Не могла, – сам себе отвечал он».
А может..? Может попробовать?
– Ариадна?
– Да.
– Ты можешь для общения со мной изменить голос?
– Могу.
Через три часа экспериментов Максим услышал тот звонкий голос. Её голос.
– Скажи, – осторожно, боясь получить отказ, обратился он к Ариадне, – я могу называть тебя другим именем?
– Можешь. Какое имя ты выбрал для обращения? Варя?
– Да.
Он не стал спрашивать, как она догадалась.
Максим лежал на нарах и тысячный раз рассматривал на потолке точки, пятнышки, тени от неровностей, сплетая их в какой-то видимый лишь ему то ли узор, то ли рисунок.
Он боялся начинать разговор. Боялся разочароваться в своей идее.
– Варя, – тихо позвал он.
– Да, – тихо отозвался её голос.
– Можешь воспроизвести звуки летнего дождя?
Варя молчала какое-то время.
– Да, – ответила она.
Тут же по асфальту парковой аллеи застучали крупные дождевые капли.
Максим закрыл глаза. Звуки разбивающихся капель были настолько реальны, что ему казалось, что он чувствует лёгкий свежий июньский ветерок, пришедший вместе с дождём.
– Пошли, погуляем, – предложил Максим.
Варя молчала, словно сомневаясь, для кого было предназначено это предложение.
– Варь, пошли, погуляем, – не открывая глаз, повторил Максим.
Но и после этого она ответила не сразу.
– Зонтик брать? – наконец спросила она.
Максим улыбнулся.
– Я взял, – коротко сказал он, открыл глаза и встал с нар.
Он выставил перед собой руку, словно держал в ней рукоятку зонтика. Звук ударяющихся капель изменился. К ним добавились те, что бились о туго натянутый нейлон клетчатого купола, под которым Максим с Варей стояли перед огромной лужей, простиравшейся перед ними обоими.
– Прости, я в босоножках, – раздался звонкий девичий голос.
– Держи, – сказал Макс и протянул ей зонтик.
Варя перехватила его. Максим немного присел, с лёгкостью подхватил Варю на руки и шагнул в лужу. Эх, хорошие были штиблеты.
Они целыми днями бродили по небольшому портовому городу. Максим вспоминал его улицы и набережные, аллеи парков и мосты, увешанные старинными замками, оставленными на оградах молодожёнами.
Однажды под вечер, оказавшись в одном из скверов, они услышали музыку.
На центральной площадке играл духовой оркестр.
– Ты знаешь, – начал Максим. – Да что я спрашиваю. Ты же знаешь, что такое белый танец?
– Да, – через секунду ответила Варя. – Уже знаю.
– Можешь пригласить меня?
– Могу. Это не сложно. Скажи мне только: ты хорошо танцуешь? Чтобы понимать ритм.
– Э… Не знаю, – Максим растерялся. – Давай просто потанцуем.
– Давай, – голос прозвучал немного смущённым. – Разрешите вас пригласить.
Сам того не ожидая, Максим вдруг растерялся. Он ощутил, как мгновенно вспотели и зачесались ладошки. Мелодия духовых поглотила и унесла его куда-то. Мягкие огни загоравшихся уличных фонарей перемигивались, намекая на то, что надо сейчас, прямо сейчас, ответить этой веснушчатой русой девушке. А он всё ещё мнётся.
Максим встал с нар и сделал шаг…
– Варь, привет!
Привычно зудела и чесалась кожа под бородой. Но непривычно сильнее обычного стукнуло сердце. Максим постарался это пропустить.
– Привет, – не сразу отозвалась Варя. – Как спалось?
Голос её показался Максиму тусклым и даже будто уставшим.
– Прекрасно, – ответил он. – А тебе?
– У меня не получилось поспать.
Сердце стукнуло и сжалось ещё раз.
– Со стороны карантинного модуля была разгерметизация переходной камеры. Пришлось поработать несколько часов, чтобы устранить повреждения.
Максим вдруг осознал, где он и что происходит. Последнее время он усиленно замарывал в своих мыслях картину происходящего. Но в этот момент она снова проявилась всеми своими оттенками. И он сейчас не в процессе ухаживания за молодой симпатичной девушкой, а в одиночестве несётся вглубь космоса на неуправляемом корабле.
А ещё этот мерзкий зуд под щетиной!
– Ты хочешь сказать, что устала? – сквозь зубы спросил он.
– Да. Утомилась немного.
– Ты что несёшь? – взорвался Максим.
Он сам себя не узнавал.
– Ты даже не машина! Не механизм! Ты просто программа. Набор цифр.
Максим подскочил с нар и орал куда-то в потолок.
– Утомилась? Переработала? Не выспалась? – надрывался он. – Чего ты ждёшь? Что я расплачусь? Да иди ты!
Максиму показалось, что в потоке своего возмущения он что-то услышал. Что это? Всхлип? Нет. Не может быть. Помехи в акустике?
Он перестал разговаривать с ней.
Варя тоже молчала.
Даже когда какао на завтраке сменилось чаем, Максим промолчал в ожидании, что она что-то скажет. Но она продолжала молчать.
Максим всё же дождался, когда она заговорила первой.
Он только закончил ужинать и собирался завалиться на нары, как услышал знакомый голос.
– Пожалуйста, приготовься, – голос Вари был напряжён или ему просто так показалось. – У меня мало времени.
Это было неожиданно, и Максим зачем-то огляделся.
Дверь в камеру медленно съехала в бок.
Этого не могло быть!
У входа стоял немного растерянный офицер охраны. Максим хорошо помнил его. Глаза лейтенанта были полны сомнений.
– Это лейтенант Страхов, – несколько торопливо заговорила Варя. – Я клонировала его из материала, который получила из карантинного модуля. Пока он ещё не до конца понимает, что происходит. Информацию от электронных устройств его мозг воспринимает плохо. Я с трудом убедила его открыть дверь…
Максим подошёл к проёму. Он не мог поверить, что многомесячная преграда отсутствует. Максим выглянул наружу, посмотрел в лицо офицера. Кожа клонированного казалась такой нежной, что стоит только коснуться её, как она лопнет.
Значит, Варя создала клон, чтобы тот открыл дверь карцера? Чтобы Максим смог выйти из камеры. К тому же, он теперь не один в этом бесконечном полёте.
Не один!
– Здравствуйте, лейтенант. Я – заключённый… – начал Максим.
– Я ему уже всё объяснила, – так же торопливо перебила Варя. – Просто выйди из карцера.
Максим послушно сделал шаг за порог.
– У вас пропущены положенные процедуры? – почему-то спросил Страхов.
– Да.
– Корпорация «Статут» компенсирует вам причинённые неудобства, – констатировал офицер. – А пока, согласно возникшей ситуации, я должен соблюсти регламент.
Лейтенант протянул руку к красному шкафчику, висевшему рядом с дверным проёмом.
– Прощай, – услышал Максим голос Вари.
Он уже слышал его таким. Тогда на парковке космодрома. А после – в финальной фразе её сообщения после смены.
Офицер откинул дверцу шкафчика и повернул внутри него тумблер.
– При аварии на корабле интеллект Ариадны сносится, – пояснил Страхов. – Цербер переходит под контроль Геркулеса.
Дневное освещение погасло. Загорелась холодная голубая подсветка резервного.
Вари больше не существовало. Поворот тумблера уничтожил её.
Мысли Максима лихорадочно плясали в голове.
Варя всё это время создавала клон охранника, способного открыть дверь карцера. Зная при этом, что по инструкции тот должен будет её удалить. Чтобы на её место установить Геркулес. Интеллект, разработанный для существования Цербера в аварийных условиях. Получалось, что Варя знала – созданный ею охранник не только откроет дверь карцера, но и убьёт её.
За эти месяцы он потерял в весе. Прежние девяносто шесть усохли на два десятка. Но желание жизни вдруг ворвалось в остывающее тело. Оно больше не напоминало опрокинутого на спину жука.
Максим посмотрел на Страхова. На свежем лице офицера с молодой, почти детской кожей, шевелились упругие пухлые губы. Он что-то говорил.
Но Максим ничего не слышал. В его голове звучало лишь сказанное Варей «Прощай» и картина поворота тумблера. Он бросил своё тело вперёд и навалился на офицера. Через секунду руки с плохо обгрызенными ногтями и засохшими заусеницами уже впивались в молодую и нежную кожу лейтенантской шеи. Максим опрокинул офицера на пол. Тонкая лейтенантская шея в руках Максима превратилась в рукоять молотка, которым он стал вбивать в пол невидимые гвозди. Молотком служила голова офицера.
– Э-то бы-ла не А-ри-ад-на! – под наносимые удары кричал Максим. – Не А-ри-ад-на! Э-то бы-ла Ва-ря! Ва-ря!
Он не замечал, как после каждого удара по серебристому рифлёному полу от разбитой головы офицера разлетаются кровавые брызги. Бурые кляксы с ошмётками кожи и осколками черепа обильно покрывали всё вокруг.
– Ва-ря! Ва-ря! – методично продолжал вбивать в оцинкованный пол лейтенантскую голову Максим.
Моргнул холодный аварийный свет, и помещение снова наполнилось ярким дневным освещением.
Максим не почувствовал боли. Лишь сильный тупой удар меж лопаток, который швырнул его безжизненное тело на труп лейтенанта Страхова.
Геркулес закончил загрузку и первым делом ликвидировал заключённого, напавшего на охранника.
Угроза для станции была ликвидирована. Необходимые нормативы соблюдены.
Цербер продолжал свой полёт в сторону Марса.
