Блюмпин Гудль выпил стакан горячего молока, поправил маскирующий пояс, нацепил галстук-бабочку и, наконец, убедившись, что тот не испачкан, водрузил кепарик на свою лысую зелёную голову. День обещал быть просто преотличным.
Пританцовывая, он заправил рубаху в штаны, глядя в зеркало перещёлкнул тумблер на поясе, удовлетворённо кивнул при виде своего человеческого амплуа, схватил чемоданчик и выпорхнул из квартиры. В подъезде неприятно несло кошкой. Закрыв дверь на ключ, Блюмпин достал флакончик духов, брызнулся сам и опрыскал подъезд. Запахло розами вперемешку с морским бризом. Удовлетворённый результатом, он вприпрыжку спустился по лестнице и вышел во двор.
Погоды стояли расчудесные. Солнце грело, приятный ветерок сквозил, и где-то неподалёку даже ворковал голубь. На недавно покрашенной лавочке у подъезда о чём-то шушукались двое – Липа Арвильевна и Гера Степановна, женщины весьма почтенного возраста.
– Доброе утро, милые дамы! – громко сказал Блюмпин Гудль, памятуя о проблемах со слухом у первой. – Прекрасные сегодня погоды стоят, не правда ли?
Бледное морщинистое лицо Липы Арвильевны налилось краской и стало похожим на залежавшееся яблоко. Гера Степановна только странно хмыкнула.
– Как раковина, Гера Степановна? Больше не засоряется?
– Твоими молитвами, – сухо сказала она.
Почему кто-то может молиться за чужие раковины и как это может спасти их от засора, Блюмпину было непонятно. Засор в раковине Геры Степановны Блюмпин прочистил при помощи вантуза, но если пенсионерка хочет думать, что он за её раковину ещё и молится и что эти молитвы, в свою очередь, вызывают какое-то профилактическое действие, то пусть она остаётся при своём мнении. Он раскланялся с женщинами и бодрым шагом двинулся через двор к проспекту.
Во дворе не убирали уже пару недель – дворника, с которым Блюмпин любил при возможности обменяться парой дружелюбных фраз, давненько не было видно. Уж не приболел ли старичок? Пейзаж любимого дворика вызвал в Блюмпине Гудле смешанные чувства – окурки, жестяные банки, стеклянные бутылки разных цветов и плотный настил из скорлупок семечек. Блюмпин снял кепарик, задумчиво почесал макушку и поплыл дальше.
На перекрёстке ненадолго задержался у интереснейшей социальной группы. Трое мужчин в оранжевых комбинезонах, скрестив руки, стояли у приличных размеров ямы в асфальте подле тачки с лопатами и перетаптывались с ноги на ногу. По другую сторону ямы стояли двое – дородный мужичок в костюмчике и маленьких прямоугольных очках и делового вида девушка с зелёным планшетом. Заметив, что шнурок на шузах вот-вот развяжется, Блюмпин остановился, чтобы исправить эту угрожающую жизни оплошность, и невольно подслушал разговор:
– Что-то мне припоминается, – задумчиво сказал мужичок в очках, – что мы эту яму уже заделывали. Риточка, что вы думаете?
– По сметам заделывали, Пётр Петрович. В прошлом году, – деловито заявила Риточка.
– Вот и мне что-то припоминается, что заделывали. Откуда же она тут тогда?
– Так ведь цементу не хватило, – подал голос один из мужчин в оранжевом. – Недовоз.
– А по бумагам хватило, – сказала Риточка.
– А почему же не сообщили? – повысил голос Пётр Петрович.
– Сообщали, когда вы цемент забирали.
– Что-то припоминается, – смутился Пётр. – Риточка, хватит бюджета в этом году?
– Зависит от диаметра асфальтного отверстия.
Другой мужчина в оранжевом извлёк из кармана рулетку и произвёл замер.
– Метр, – выпалил он. – На метр бюджету хватит?
– Метр… – задумчиво сказала Риточка и принялась считать.
Блюмпин уже закончил со шнурками, но всё ещё занимал полусидячее положение и слушал.
– Нет, на метр никак не хватит, – заключила девушка. – Все средства уже распределены, тендера разыграны, а резервные средства, соответственно, зарезервированы.
– На что это? – осведомился Пётр Петрович.
– Как на что? На обновление административного автопарка.
– Это дело важное, да, нужное… Долго ты что-то считаешь, – покачал головой Пётр Петрович. – Сегодня же из казённых выдели на калькулятор.
– А как же цемент? – взмолился третий в оранжевом.
– А цемент, быть может, в следующем году. В этом пояса надо подзатянуть, с бюджетом совсем туго – дворников и тех пришлось посокращать. Что-то мне припоминается… Ах, точно, отчёт!
Мужчины взяли лопаты, и Риточка сфотографировала их возле ямы. Затем Пётр Петрович сел у ямы с задумчивым видом, и его тоже щёлкнули несколько раз. Затем один из мужчин сфотографировал Петра и Риточку вместе – девушка расправила волосы, приняла модельную позу и приобняла Петра.
– Хорошо поработали, – сказал Пётр, рассматривая снимки. – Ну что ж, мы поехали. – Он было протянул руку для рукопожатия, но тотчас отпрянул. – Не прощаемся! – сказал он и поспешно удалился.
Мужчины в оранжевом растерянно посмотрели на яму, собрали лопаты в тачку и покатили её прочь.
Блюмпин взглянул на яму, пересёк дорогу, чуть не угодив под колёса автомобиля, завершающего манёвр, и сел в трамвай до центра. Устроившись на сиденьи, он стал с превеликим наслаждением разглядывать сначала пассажиров, затем старенький салон, а потом густые застройки однотипных девятиэтажек за окном, так залюбовавшись, что чуть не пропустил свою остановку. Покинув транспорт, Блюмпин вскорости прискакал к солидному трёхэтажному государственному зданию на окраине города. Дождавшись своей очереди на проходной, Блюмпин с гордостью протянул паспорт и расплылся в улыбке, ожидая, пока новенькая вахтёрша сравнит его лицо с фотографией в документе.
– Добромыслов?
– Да. Блюмпин Гудль Добромыслов.
– Странное у вас имечко.
– Я родом с Аборогинарских островов.
Эта была давно заготовленная Блюмпином Гудлем фраза. Люди всегда проявляли нездоровый интерес к его имени, но как только он говорил про заморское происхождение, то интерес мгновенно шёл на спад, даже несмотря на то, что никаких Аборогинарских островов не существовало вовсе.
– Ну-ну. Вы в БЗДУ?
– Нет, я в БЗДА.
– Ну-ну. Проходите.
Бюро Земной Долгосрочной Акклиматизации занимало скромный уголок в четыре кабинета на втором этаже здания. Сотрудники остальных отделов, хоть и косились с подозрением на работников БЗДА, тем не менее понятия не имели, чем, собственно, занимается бюро, и не подозревали, что почти все его служащие – инопланетные пришельцы.
Устроившись на своём мягком креслице, Блюмпин несколько раз украдкой лизнул маркер, выложил на столешницу письменные принадлежности и собирался уже приступить к работе, как вдруг вошёл товарищ Щукин с чёрной папочкой. Блюмпин невольно поёжился – визиты товарища Щукина не сулили ничего хорошего. Товарищ Щукин работал в бюро специалистом по ненаходу – предотвращал раскрытие личностей пришельцев, а значит, Блюмпин Гудль опять что-то натворил.
Товарищ Щукин некоторое время пристально смотрел на Гудля оценивающим взглядом, затем сел напротив и начал издалека:
– Как ваши дела, Добромыслов?
– Не могу жаловаться, товарищ Щукин, – вымолвил Блюмпин. – Тружусь потихоньку.
– Над чем трудитесь?
– Ну, знаете, – смутился Блюмпин, – «Инструкция по акклиматизации и поведению на планете Земля» сама себя не напишет.
– И что, всё сами пишете? – Щукин положил чёрную папочку на стол. Папочка была плотная.
– Под контролем редактора, чтобы избежать ошибок.
– Понятно, понятно. – Щукин, словно и не слушая, открыл папку и стал просматривать содержимое. – Понятно.
Тянулось это несколько минут. Щукин копался в папке, Блюмпин тревожно поглядывал на Щукина, ожидая худшего, и боролся с желанием лизнуть маркер.
– Характеристики на вас в целом туда-сюда, – вздохнул Щукин. – Чего же на вас тогда заявление-то написали?
– Как заявление? – испугался Блюмпин Гудль. – На меня? От кого?
Щукин зачитал.
– «Дорогой и уважаемый участковый такой-то такой-то и так далее… Я, Смолова Гертруда Степановна, проживающая в квартире под номером шесть третьего дома по улице Мира, сообщаю о готовящемся покушении на моё личное имущество с целью хищения и дальнейшего пользования». – Он умолк и поднял взгляд от бумаги. – Вам это, Добромыслов, о чём-нибудь говорит?
– Ничего не понимаю, – растерялся Блюмпин.
– «Второго дня этого месяца, – продолжил специалист по ненаходу, – мой сосед, некий уроженец из заграничья Блюмпин Гудль Добромыслов, нанёс мне визит с целью переложить плитку в ванной комнате и прочистить раковину». Такое было?
– Было.
– Угу, было. «Сообщаю вам, что данный весьма подозрительный гражданин и весьма мутный тип ремонт осуществил, но от поставленного на стол пузыря наотрез отказался, в связи с чем у меня возникли резонные подозрения в том, что он – домушник, производивший в моей квартире разведку». – Щукин отложил лист и внимательно посмотрел на Блюмпина. – Почему же это вы, Добромыслов, отказались от поставленного на стол пузыря?
– Так я это, водку не люблю. Горькая.
– Мало ли что вы не любите – видите, какие ваша привередливость к земной пище вызывает проблемы! Надо было выпить. Зачем вы Смоловой с ремонтом помогли?
– Да я так, по доброте, – стыдливо ответил Блюмпин. – Немолодая ведь она уже.
– Вот что, Добромыслов. Вы в следующий раз либо от пузыря не отказывайтесь, либо вовсе не помогайте. Нехорошо это.
Блюмпин виновато опустил голову. Специалист по ненаходу товарищ Щукин встал и собирался уже уходить, но у двери замешкался.
– Добромыслов, давно хочу узнать. Это ваш псевдоним или у вас на планете взаправду такие фамилии?
– Псевдоним.
– А имя?
– А имя моё.
– Бывайте, – сказал Щукин и вышел.
Больше в тот день товарищ Щукин не появлялся. Так было всегда – на рабочем месте он оказывался только для того, чтобы провести беседу с кем-нибудь из пришельцев (чаще всего с Блюмпином), оповестить о совершённых ошибках и предостеречь от новых. В прошлый раз он отчитал Гудля за покраску старой облупившейся приподъездной лавочки, а до этого – за открытую в самом подъезде форточку. Выяснилось, что табачное задымление кому-то из соседей вовсе не мешает, а вот от сквозняка он мёрзнет; кто-то, кто собирался посидеть на лавочке, был вынужден в одно утро постоять и тоже ужасно обозлился. Участковому часто писали заявления на Блюмпина Гудля, но товарищ Щукин их перехватывал. Чем же специалист по ненаходу занимался всё остальное время, что отсутствовал в БЗДА, никто не знал.
Остаток смены Блюмпин Гудль в смешанных чувствах корпел над пустым листом. Вот тебе и помогай старшим. Написав за всю смену всего пару предложений, Блюмпин собрался и пошёл домой. Вечер был ещё тёплый и светлый, и он с удовольствием двигался по узким улочкам города.
Зайдя в сетевой магазинчик, Блюмпин набрал оливок, перчиков, рыбьего жира, молока и переспелых бананов для своего любимого блюда родной внеземной кухни. Уж что-то, а оно точно исправит этот день. Уже идя к кассе, Блюмпин обнаружил прилавок с алкоголем, взял одну из бутылок и прочитал вслух маленькую надпись:
– «Чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью».
– Чрезмерное! – вскричал взявшийся непойми откуда немолодой, заросший и тёмненький от недостатка гигиены пухлый человечек. – Чрезмерное! А мы понемногу – понемногу даже полезно, у меня друг врач! Третьим будешь?
– Я буду Блюмпин Гудль Добромыслов, – ответил Блюмпин.
– Да я не про то. Выпить хочешь?
– Я водку не люблю. Горькая.
– Ну и дурак. – Человечек махнул рукой и пошёл по своим делам.
Почти у самой кассы Блюмпина остановили пара детишек.
– Извините пожалуйста, вы нам не поможете? – пролепетали они в один голос.
Что может быть лучше в конце тяжелого и не самого удачного дня, чем маленькая помощь?
– Конечно помогу. Что случилось?
– Нам сигареты не продают. Купите?
Блюмпин снял кепарик и почесал макушку.
– А почему не продают?
– Паспорта нет.
– А где же он?
– Нет ещё. Маленькие мы.
– Так маленьким же курить нельзя.
Один из малышей махнул рукой и заковылял прочь, второй покрутил пальцем у виска и проследовал за другом. Блюмпин пробил товары и вылез на улицу. Было ещё не поздно, и строительный через дорогу ещё работал. Приобретя там мешок цемента и лопату, Блюмпин дождался темноты и под покровом ночи сделал своё отчаянное доброе дело.
Утро следующего дня, как и обычно, началось со стакана горячего молока. Предвкушая лица радостных автомобилистов, Блюмпин выскочил из дома и пошёл к знакомому перекрёстку. На перекрёстке образовалась пробка – на перекрытой дороге орудовали отбойные молотки, раздирая залатанную Блюмпином ночью дыру. Пётр Петрович, тряся своими несколькими подбородками и то и дело хватаясь за объёмный живот, брызгал слюной куда попало:
– По какому это праву? Кто позволил? Найти! Привлечь к ответственности! Что-то я не припоминаю распоряжения! Вся отчётность к чертям, все сметы коту под хвост!
Риточка стояла рядом и кивала. Мужчины в оранжевом дырявили асфальт, и Блюмпину показалось, что дыра стала больше, нежели до ремонта.
– Мы это так не оставим, – лепетала Риточка и записывала что-то в новенький телефончик. – Всех причастных найдём.
– Произвол! Самоуправство!
Риточка взяла Петра Петровича под руку и потянула его в припаркованную рядом с местом происшествия новенькую иномарку с маленькой синей мигалкой на крыше.
Блюмпин снял кепарик и почесал макушку – как же так? Хотел доброе дело сделать, а у них сметы, планы, тендера. Нехорошо как-то вышло.
Трамвай задерживался. На остановке сидели пожилая пара, женщина с ребёнком и крупный бородатый мужчина. Мужчина курил, и было трудно дышать.
– Извините, – обратился к нему Блюмпин, – вы знаете, что вы на остановке?
– Знаю, – отозвался мужчина. – Я трамвай жду.
– Вы знаете, что курить в общественном месте нельзя?
Пожилая пара засуетилась, женщина с ребёнком отодвинулась и недовольно взглянула на Блюмпина.
– Не нравится – стой в другом месте, – сказал куряка.
Блюмпин Гудль хотел объяснить мужчине, что тот неправ, но прибыл трамвай, и он, швырнув окурок на землю и оттолкнув Блюмпина, уселся на свободное сидение. Блюмпин проводил трамвай озадаченным взглядом и решил пойти пешком.
На самом подходе к зданию, где располагалось БЗДА – место работы Блюмпина Гудля – внимание его привлекла машина, стоящая посреди выезда со двора. Машина мигала жёлтыми огоньками, и Блюмпин, воодушевлённый до предела, подскочил к автомобилю и постучал в стекло.
– Чего надо? – спросил водитель.
– Я вижу, у вас авария. У меня неплохие познания в технике – может, я смогу вам помочь?
– У нас всё в порядке.
– Вы уверены? У вас же горит аварийный сигнал!
Водитель посмотрел на Блюмпина как на сумасшедшего.
– Тебе чего надо?
– Просто хочу помочь.
– Иди куда шёл.
– Но…
– Улепётывай, я сказал!
И снова в смешанных чувствах Блюмпин явился на рабочее место, отсидел своё время и побрёл домой. Работа не шла, а скоро сдача материала. Проковыляв мимо злополучной ямы, Гудль оказался у дома. В подъезде опять несло кошкой. Взяв из квартиры ведро и швабру, Блюмпин скорёхонько отмыл лестницу и стены с моющим средством. Поздоровался с выглянувшей из-за своей двери Герой Степановной, но та тут же скрылась. Вернулся домой и просидел в смешанных чувствах до самой ночи, пока не вспомнил про двор. Вооружившись парой резиновых перчаток и мусорными пакетами, Блюмпин вышел на дело.
Когда он, держа в зубах фонарик, собирал уже второй мешок, к нему подошли два сотрудника в полицейской форме.
– Что это вы тут делаете? – осведомился один из них.
– Убираюсь, – объяснил Блюмпин.
– Это ваши бутылки? Вы распивали на детской площадке? – спросил второй.
– Не мои. Я их просто убираю.
– Вы из какой-то службы?
– Нет.
– Зачем же вы тогда это делаете?
– Хочу, чтоб двор был чистым, – растерянно сказал Блюмпин.
Сотрудники с недоверием посмотрели сначала на Блюмпина Гудля, затем на мусор, потом на мешки. Не найдя, что сказать, они вернулись в патрульную машину и остаток ночи продолжали слежку за подозрительным гражданином.
Утром счастливый и принявший чашечку горячего молока Блюмпин Гудль Добромыслов спустился по чистому и свежему подъезду, неся с собой собранный мусор. На лавочке, как это часто бывало, сидели Гера Степановна и Липа Арвильевна. Увидев битком набитые мешки, Гера Степановка с сомнением спросила:
– Это ты, что ль, мусор убрал?
– Я! – радостно ответил Блюмпин.
– Никак в управдомы метишь? Показуху разводишь?
Блюмпин в смешанных чувствах направился к мусорке. Там мусоровоз уже как раз собирался менять полный контейнер на пустой.
– Доброе утро! – сказал Блюмпин. – У меня тут мусор!
– Хорошо, – почесал бороду водитель мусоровоза, – закидывай.
– Я всё рассортировал! – сообщил Блюмпин.
– Молодец. Закидывай.
– Где у вас тут контейнер для бумаги?
– Вот, – водитель показал на забитый доверху контейнер.
Гудль забросил пакет.
– А для пластмассы?
– Вот, – водитель указал на тот же контейнер.
– Но он же для бумаги!
– И для всего остального. У меня всего два контейнера – один оставить, другой забрать.
– Но как же сортировка мусора?
– Всё отсортируем, слово даю. Кидай.
Немного сомневаясь, Блюмпин положил мешки в контейнер и посмотрел вслед мусоровозу. Ну, раз уж водитель дал слово, то должен сдержать. Побрызгавшись духами, Блюмпин посеменил на остановку.
На остановке опять смолил вчерашний нарушитель порядка. К этому Гудль подготовился – в чемодане лежал сборный вентилятор на батарейках. Блюмпин встал вплотную к курильщику, достал своё орудие свежести, собрал его и включил. Стало шумно и засквозило.
– Ты чего это делаешь? – крикнул бородатый курильщик.
– Вентилирую, – ответил Блюмпин. – Дым отгоняю.
Мужчина покрутил пальцем у виска, постоял некоторое время, а затем, тихо выругавшись, ушёл с остановки. За ним, сначала поодиночке, а чуть позже группами, уходили остальные ожидающие. Когда Блюмпин выключил вентилятор, то стоял на остановке в полном одиночестве.
Работа опять не шла – голову кружили конфузы последних дней. Ну вот в упор не понимал он землян. Ты им добро, а они с подозрениями. Стоит ему улыбнуться, те сразу думают, что он чего замыслил. Блюмпин Гудль живёт на Земле чуть ли не дольше всех инопланетян в бюро, но так и не смог понять суть человека.
Почему если люди борются за равенство, то уравнивают обязательно кого-то определённого? Почему если в правилах разрешается заканчивать манёвр при жёлтом сигнале светофора, то все считают, что нужно на этот сигнал ехать? Почему при доказательстве своей правоты необходимо ругаться и переходить на оскорбления? Зачем нарушать общепринятые правила? Почему люди толкаются, заходя в общественный транспорт? И, наконец, почему все крутят пальцами у виска при каждом хорошем и правильном поступке Блюмпина Гудля Добромыслова?
До самого дома всё шло спокойно, но во дворе его встретили неизвестные ему люди в зелёных майках. Вид у них был весьма недружелюбный, но Блюмпин Гудль не привык судить книгу по обложке.
– Добрый вечер! – сказал он. – Как ваши дела?
– Работаем, – отозвался один из них. – Покажите-ка карманчики.
– Зачем?
– Проверка.
– А вы кто будете?
– Союз бдительных граждан. Сегодня Пётр Петрович учинил. Говорят, ночами какие-то личности мусорят, дорогу портят, пугают жильцов. Вот, проверяем, нет ли чего запрещённого.
– А, ну это пожалуйста, – сказал Гудль, вытаскивая содержимое. Это были документы, несколько маркеров, горстка мелочи и проездной.
– Ничего запрещённого, – печально вздохнул второй, до этого молчавший.
– А маркеров вам столько зачем? На стенах рисуете? – спросил первый.
– По работе, – сказал Блюмпин.
И Союз бдительных граждан, учинённый Петром Петровичем, отпустил Блюмпина Гудля. Мелочь, правда, забрали – для сверки отпечатков.
Творить добро в рамках действующего законодательства становилось всё труднее. Надо, наверное, залечь на дно. Но тут Блюмпину пришла другая идея.
В конце следующего рабочего дня (в тот день работалось неплохо), Блюмпин стремглав поскакал в строительный. Схватив по мешку цемента подмышки, он расплатился с продавцом и помчался в администрацию. Администрация уже закрывалась, Пётр Петрович и Риточка уже шли к своим иномаркам, когда перед ними выскочил довольный как слон, с улыбкой до ушей Блюмпин. Улыбаясь всеми своими сорока девятью зубами, он положил перед Петром Петровичем мешки:
– Вот!
– Что это? – подала голос Риточка.
– Цемент. Я слышал, что у вас денег не хватило. Вот вам от меня.
– От вас? – покраснел Пётр Петрович. Жировые складки заколебались от напряжения. – А вы, собственно, кто?
– Блюмпин Гудль Добромыслов из БЗДА, – сказал Блюмпин. – Чем смог, тем помог.
– БЗДА? – процедил Пётр Петрович. – Что-то припоминается…
На следующий день в бюро земной долгосрочной акклиматизации на втором этаже государственного здания опять заявился специалист по ненаходу с чёрной папочкой. Блюмпин радостно помахал ему, но тут же сник – во взгляде товарища Щукина доброты не было.
– Это что же вы вытворяете, Добромыслов? – спросил он с порога.
– Что-то случилось, товарищ Щукин? – буркнул Блюмпин.
– Случилось, случилось. Отбоя от заявлений на вас нет, всю неделю как рыба в неводе бьюсь. В подъезде жилого дома чёрт знает что устроили – Гертруда Степановна чуть не упала на скользкой лестнице!
– Но я ведь там помыл… Воняло в подъезде…
– И чего же теперь, каждый вонючий подъезд отмывать?
– Но ведь ночь была, – попытался оправдаться Блюмпин, – спали все, до утра должно было высохнуть.
Товарищ Щукин заглянул в чёрную папочку и внимательно что-то прочитал.
– Гертруда Степановна вышла посмотреть, что вы там, Добромыслов, такое подозрительное в подъезде с ведром и шваброй делали. Торопилась, чтобы вас обличить, ступила на мокрую ступеньку, так чуть не поскользнулась.
– Виноват. – Блюмпин грустно посмотрел на оранжевый маркер. Самый вкусный.
– Это ещё не всё, Добромыслов. В полиции вас взяли на карандаш из-за ваших ночных гуляний. Чего вам дома не спится? Чего под кустами ползаете?
– Двор прибирал.
– А у патрульных совсем другие подозрения возникли. Приличные люди по ночам меж кустов с фонариками не лазают! – Щукин потряс толстой чёрной папочкой. – Это разве нормально? Да этим же котельная полгорода смогла бы обогреть!
– Тогда, может, отдадим бумаги в котельную? – с надеждой предложил Блюмпин.
– Вы мне тут не ёрничайте, Добромыслов. Знаете сами, не положено. На Петра Петровича вы зачем напали?
– Я? – испугался Гудль. – Напал?
– «Вывалил строительный мусор у здания администрации, бросался на сотрудников, критикуя их деятельность. Чуть было не уронил двадцатипятикилограммовый мешок на ногу Петру Петровичу, который успел отскочить лишь чудом», – зачитал товарищ Щукин. – Было или не было?
– Я же просто цемента пожертвовал… По доброте…
– Доигрались вы уже, Добромыслов. Из администрации настоятельно просят выдворить вас на родину, а на ваше место посадить кого-нибудь менее деструктивного. Дурно вы на наш город влияете, Добромыслов!
– Но ведь я же как лучше…
– Ну вот вы сами поймите, Добромыслов. Вы за одну эту неделю набедокурили больше, чем иной инопланетянин за год. Ну вот как можно доверить вам составлять «Инструкцию по акклиматизации и поведению на планете Земля»? Ежели все ваши будут себя как вы вести, что с планетой станет? Всё же под откос полетит!
– Но я ведь как лучше старался! – не выдержал Блюмпин.
– Вы на меня голос не повышайте, Добромыслов! – Щукин угрожающе потряс чёрной папкой. – Вы это оставьте! Вам, как инопланетянину, может, и лучше, а землянам от ваших «добрых дел» одни беды. Слышали такое выражение – «что землянину хорошо, то пришельцу смерть»? Вот и наоборот так же получается. Всю округу на уши поставили! Если каждый, кому чего, как вам, не нравится, станет подъезды мыть, мусор убирать, с ремонтом соседям помогать – так это что же тогда с обществом станет? Своим делом надо было заниматься, Добромыслов, своим. А вы чёрт знает что. А на свалке вы что учудили, Добромыслов?
– Ничего я не учудил. Не было меня там, товарищ Щукин.
– Ах, не было? – специалист по ненаходу открыл папочку и пробежался взглядом по писанине. – Да там же полдня бардак стоял! Начальник свалки, услыхав от водителя мусоровоза про сортировку мусора, сначала хохотал как сумасшедший, потом побледнел весь, бедный, перепугался и приказал срочно сортировать. Рабочие все в грязи вымазались, нечистотами извонялись. А через пару часов начальнику совсем поплохело – инфаркт, кое-как откачали. Испугался внеплановой комиссии – кто окромя них мог про сортировку сказать?
– Ну а я-то чего?
– А вас, как всё успокоилось, описал водитель мусоровоза. Существуют у них там свои правила и порядки, существуют уже давно. А вы всё с ног на голову перевернули неосторожным словом. Вы же вообще не думаете, что делаете и говорите!
Блюмпин совсем сник. Товарищ Щукин посмотрел на него с состраданием.
– Вы уж меня поймите правильно, Добромыслов, решения здесь не я принимаю. Но вы своими действиями уже никакого выбора не оставили. Я лично против вас ничего не имею, но хулиганства ваши уже перешли все грани. Сегодня же летите домой, откуда вы там родом.
Блюмпин хотел было по привычке сказать свою заготовленную фразу про Аборогинарские острова и чуть не заплакал. Товарищ Щукин покачал головой и вышел. Гудль лизнул оранжевый маркер, собрал свои вещи и, не дожидаясь конца смены, побрёл домой.
Он неторопливо продвигался по тёплым улочкам, мимо сетевого и строительного, мимо злополучной ямы, от которой по асфальту пошли новые трещины. Протопал через любимый дворик, где у детской песочницы двое мужчин потягивали пиво. Допив, один из них разбил опустевшую стеклянную тару о камень.
– Ты чего это? А если порежется кто? Урна ж есть, – спросил второй.
– Есть такая профессия – уборщик, – философски рассудил первый. – Если я не буду мусорить, то уборщик умрёт с голоду.
Блюмпин хотел было сказать про то, что уборщик тут больше не убирается, но решил не хулиганить. Лавочка у подъезда была пуста, и Гудль со смешанными чувствами заметил, что кто-то ободрал краску. Лестницу в подъезде посыпали песком и землёй – видимо, чтобы соседка Гера Степановна ни в коем случае не соскользнула со ступенек.
Остаток дня Блюмпин потратил на уборку служебной квартиры и сбор вещей. Какого-то избытка у него не наблюдалось – несколько комплектов одежды, чемодан, вентилятор, пакет молока да коробка с маркерами – очень уж он их любил. Гудль закрыл квартиру, спрятал ключи под коврик и поднялся на крышу, где уже давно стояла без дела его летающая тарелка в режиме невидимости – официально опознанный летающий объект.
Уложив пожитки в багажник, Блюмпин Гудль взял в зубы маркер, переключил тумблер маскирующего пояса, приобретя родной зелёный цвет кожи, и подступил к краю крыши, чтобы напоследок взглянуть на любимый город. Далёкая серая площадь у администрации, густые девятиэтажные застройки, редкие зелёные деревья, небольшой парк, густой чёрный дымок, валящий от котельной; бесконечно сигналящие друг другу машины, грохот мусоровоза и звон очередной разбитой бутылки.
Блюмпин Гудль Добромыслов любил этот городок. Городок не был идеальным, но Блюмпин Гудль искренне пытался сделать его лучше. Искренне он пытался понять и землян – странного Петра Петровича с его секретаршей Риточкой; любящую просить помощи сварливую соседку Гертруду Степановну вместе с её тихой подружкой Липой Арвильевной; специалиста по ненаходу товарища Щукина; остановочных курильщиков; водителей исправных машин на аварийке; пытающихся купить сигареты детей; и умеренно потребляющих, заросших, тёмных от проблем с гигиеной, опухших человечков. Хотел понять – но так и не понял.
Блюмпин Гудль, набрав земного воздуха в лёгкие в последний раз, уселся в тарелку, пристегнул ремень и завёл мотор. Тарелка беззвучно оттолкнулась от крыши и так же беззвучно полетела вверх, куда-то к далёким звёздам, где-то среди которых вращалась в космическом вакууме родная планета Блюмпина.
Инопланетянин Блюмпин Гудль в последний раз взглянул вниз, на человеческую жизнь, на крошечных людей, занимающихся своими маленькими привычными делами, на оранжевые комбинезоны, на дыры и осколки цветного стекла, на сигаретный дым и огоньки синих сирен.
– Ну вот и всё, – прошептал он, утирая навернувшуюся слезу носовым платочком. – Прощайте, земляне!
