Выйти из тела легко. Достаточно просто лечь на спину и…
Хотя нет. Давать готовый рецепт я, пожалуй, не стану, дабы вы ненароком не повторили моей печальной судьбы. У всех нас есть карма, как учат буддисты, поэтому самым правильным будет не идти наперекор предначертанному.
Свой первый астральный опыт я испытал в далёком две тысячи восемнадцатом году по Грегорианскому летоисчислению. Для вас это, конечно, не больше, чем звук, как, впрочем, теперь и для меня. С тех пор минуло так много времени, что невозможно сказать существует ли галактика, откуда я родом, не говоря уже о планете и тем более городе. Как бы там ни было, я жил в стране под названием Россия и был обыкновенным госслужащим среднего звена. Что-то наподобие ваших мерв, о которых сложено такое количество анекдотов и притч, что по популярности они могли бы затмить даже истории про чукчей – небольшую народность моего плана, славящуюся своим простосердечием, если не сказать глупостью, таинственно уживающуюся в их бесхитростных душах с находчивостью и смекалкой. Как бы парадоксально это всё ни звучало.
Одним словом, я был далёк от религии и верил в загробную жизнь ничуть не больше, чем в теорию Большого взрыва. Привожу данную аналогию, так как знаю: ваши учёные одно время тоже баловались подобными изысканиями. Правда, в отличие от наших они отказались от заблуждений сравнительно быстро, впав, впрочем, в другие, не менее дикие. Что говорит, видимо, в пользу соображений о том, что наука, в каком бы из миров она ни бралась преследовать свои славные цели, служит лишь укреплению космической иллюзии в умах обывателя, ни на шаг не приближая к познанию Истины. И поэтому на одном из этапов эволюции разума будет, по всей вероятности, упразднена более эффективными, а главное благородными сферами деятельности, которые акцентируют внимание на изучении астрального плана, как главенствующего по отношению к плану физическому. Хотя, забегая немного вперёд, уточню: говорить о якобы нематериальной природе астрала – грубое заблуждение. Он так же вещественен, как и известный нам план, только материя представлена там в более разряжённом состоянии. Как вода и газ – суть одно и тоже химическое вещество, лишь поменявшее своё агрегатное состояние, точно так же и два эти мира являются составными частями Вселенной, перетекающими из одной плотности в другую, вплоть до самых разряжённых уровней, где даже нейтрино окончательно растворяются в мысли, сливаясь в единое целое с Творцом.
Я помню ночь своего первого выхода так, будто она случилась вчера. Ещё бы, трудно запамятовать такое событие, даже если с тех пор минула целая вечность. Назавтра был будний день, поэтому мы с женой легли спать по обыкновению рано. Она быстро уснула, я же ворочался без сна, обуреваемый смутной тревогой и беспокойством. Это продолжалось несколько часов, пока наконец сознание моё не начало погружаться в хрупкое, то и дело прерывавшееся пробуждением, забытьё. Сон был настолько поверхностным, что иной раз казалось, будто я брежу. И вот в какой-то момент пришло ощущение парализованности. Трупное окоченение сковало руки и ноги, в ушах же зазвучал страшный вой. Признаться, я испугался, что умираю. Поэтому, собрав волю в кулак, попытался вернуть контроль над телом. Однако, как ни старался, у меня ничего не выходило. Шум в ушах лишь нарастал, а сердце в груди билось испуганной птицей.
Положение выглядело отчаянным. Рванувшись в сторону, я попытался перекатиться через себя, и эта попытка, к несказанному моему удивлению, увенчалась успехом. Причём неожиданно легко и свободно.
Свалившись на пол, я тут же вскочил на ноги, испытав при этом пьянящее ощущение невесомости. Казалось, стоило оттолкнуться от пола – и я взмою в воздух, пройдя сквозь бетонные стены дома. С изумлением я взглянул на свои руки. Не знаю, что ожидал я увидеть. Видимо, мне захотелось удостовериться, что всё происходящее – реальность. В комнате стоял густой полумрак, но я отчётливо видел синеватые, будто подсвеченные изнутри ладони. Они были прозрачными и по их призрачным очертаниям шла лёгкая рябь, как от брошенного в воду камня. Тут бы мне прийти в панику, но странное дело, я почти не обратил внимания на необычайные особенности своего тела. Будто хорошо был с ними знаком. Даже подумал о том, что неплохо было бы сходить в туалет, а после выпить стаканчик воды – из-за ночных страхов во рту у меня пересохло.
Пройдя к уборной, я потянулся рукой к выключателю, но свет не зажёгся.
– Привет, – произнёс кто-то из мрака.
Я обернулся. В кухне виднелась мужская фигура. Опять-таки странно, но это был Павел Воля, довольно известный в нашем мире комедиант. Только он был гораздо моложе своего настоящего возраста. И какой-то придурковатый. Дав возможность хорошенько себя разглядеть, он двинулся в мою сторону ходульной походкой, словно при каждом шаге пытаясь вывернуть ступни носками назад. Однако, несмотря на то, что для удовлетворения этой цели ему приходилось поднимать ноги высоко над землёй, чуть ли не прижимая колени к груди, походка эта была неожиданно пластичной и быстрой.
– Это ты выключил свет? – спросил я незнакомца.
– Я, – произнёс он, рассмеявшись.
Смех его тоже был странен. Высокий и какой-то мультяшный. Если бы мне предложили нарисовать кардиограмму этого хохота, то получился бы рисунок с острыми, скачущими по бумаге, как ошалелые, линиями, после непродолжительного пляса которых у больного, если речь о сердце, могла наступить только смерть.
– Включи его немедленно!
– Ну, не знаю, – с нарочитой ленцой произнёс Павел Воля. – На самом деле я толстый. Тебе лучше не видеть меня при ярком свете.
Тут он весь изогнулся, опустив лицо на уровень моего живота, куда узкой полоской нисходил свет от уличного фонаря. Под электрическим освещением его черты стали меняться. Уголок губы пополз к уху, а глаз, напротив, начал съезжать к оскаливавшемуся зубами рту, словно плавясь на открытом огне.
Не став дожидаться, когда лицо окончательно утратит форму, он распрямился, нырнув в полумрак комнаты.
– Это ещё что за чертовщина? Кто ты такой? – продолжал я допрос.
– Я очень стар, – произнёс Павел Воля, переместившись к столу. Мгновение, и он взобрался на мебель, прислонившись спиною к стене. Левая нога его при этом безмятежно болталась в воздухе как у студента-первокурсника, прогуливающего в парке скучные лекции. – И у меня никого нет, – продолжал он. – Ни родственников, ни друзей. Мне очень одиноко и грустно.
– Ты говоришь о нашем времени?
Почему-то я вдруг подумал, что разговариваю с душой человека, который жил в этой квартире прежде. Может быть, многие десятилетия назад.
– Разумеется, я говорю об этом времени, – сказал он, зайдясь своим безбашенным хохотом. – Или ты посчитал, что я из средневековья? Может быть, представитель династии Мин древнего Китая?
– Откуда мне знать, как здесь всё устроено?
В этот момент по моему телу будто бы пробежала волна электричества. От ног до самого темечка. Вздрогнув, я обнаружил себя лежащим в кровати. Выходит, я всё-таки спал? Но ощущения, что привидевшееся было сном, не возникало. Наоборот, глубокое чувство реальности произошедшего лишь усилилось. Я не испытывал какой-либо разницы между своим теперешним состоянием бодрствования и тем, в котором пребывал минутою ранее. Мои чувства не обострились, а пережитый сюжет при всей его бредовости не казался иллюзией и не выветривался из памяти.
Я плохо спал остаток ночи и весь день потом клевал носом. Само собой, жена пребывала в блаженном неведении относительно моих приключений. Прежде чем рассказывать об этом, необходимо было разобраться во всём самому.
С этой целью я скачал из сети Интернет (что-то наподобие вашего информационного поля воды, только заключённое в специальном электронном устройстве, которое можно носить всё время с собой) массу материала, посвящённого теме астрала и эзотерике в целом. Теперь, когда выпадала свободная минута, я тайно читал эти тексты, удивляясь тому, насколько мой личный опыт перекликался с описанным в книгах.
Оказалось, что человечество владело сведениями о тонком мире уже не одно тысячелетие. А скорее всего, истоки этого знания уходили корнями во времена, когда люди ещё не владели письмом, возможно, к древним погибшим цивилизациям, о которых до нашего времени дошли лишь легенды. Существовали целые ордены, адепты которых посвящали жизни изучению астрального плана подобно учёным, уединявшимся в своих подземных лабораториях для регистрации гипотетических частиц. Были также и одиночки, открывавшие в себе дар путешествий по тонкому миру случайно и потом описавшими свои похождения в дневниках. Назвать выдумками эти полные удивительных, подчас чудовищных откровений тексты попросту не поворачивался язык. Ибо то были, вне всякого сомнения, документы и свидетельства очевидцев, но не художественные произведения, могшие грешить изрядной долей предположений, вымысла или откровенной лжи, к которой прибегает любой беллетрист в угоду захватывающему повороту в сюжете или раскрытию идеи. Казалось просто немыслимым, чтобы люди вокруг, зная в общих чертах об этой важнейшей сфере существования, относились к ней настолько пренебрежительно, что не удосуживались за всю жизнь ни разу не прикоснуться к таинственному.
Однако, как я убедился впоследствии, подобное положение вещей несло в себе глубокий, если не сказать возвышенный смысл. Инкубатор энергии – вот чем на самом деле являлся физический план. Все мы, претерпевая многие страдания и горести, вынужденно преследующие нас из одного рождения в другое, должны были в конечном счёте очиститься, каждый в заведомо предопределённый час, привнеся свои светлые души в общую копилку творения. Отсюда понятно, почему Высшие силы скрывали от людей правду, одновременно с тем нисколько её не скрывая. Правда была на поверхности. Но, чтобы узреть её, требовалось сперва подняться из глубины океана иллюзий, заучить на зубок преподаваемый в физическом мире урок, и только потом идти дальше.
Снова и снова я прокручивал в памяти обстоятельства той знаменательной ночи, чтобы найти секрет вне телесного опыта. Но ничего необычного не вспоминалось кроме того, что в ту ночь мне никак не удавалось уснуть. Однако сколько раз я страдал от бессонницы прежде – и ничего сверхъестественного при этим со мной не случалось.
На моё счастье, некоторые авторы мистических текстов шли так далеко в своих откровениях, что давали практические советы о том, как легче всего выйти из тела. Разумеется, я не преминул тотчас воспользоваться этими советами. Теперь томительные часы засыпания проводились мной в непрестанных попытках вызвать паралич. Я пользовался дыхательными техниками и техниками медитации, применял самогипноз, отказался от ношения золотых и серебряных украшений, так как по мнению некоторых практиков астральная проекция была неразрывно связана с электромагнитными явлениями и, следовательно, нужно было держаться как можно дальше от проводников и диэлектриков, способных каким-либо образом повлиять на заряд тонкого тела. По той же самой причине я взял за привычку спать головой на север, вдоль магнитного полюса Земли, чем вызвал у жены множество вопросов относительно причины подобного «фэншуя».
Наконец у меня кое-что начало получаться. Теперь редкая ночь проходила без того, чтобы душа не приоткрывала двери в загробное. Поначалу я, разумеется, пугался и в ужасе возвращал утраченный над физической оболочкой контроль. Но, по прошествии времени, мёртвая скованность членов и оглушительный вой в ушах перестали вызывать страх. Я доверчиво отдавался этому чувству, как лодка течению реки, с нетерпением предвкушая, куда меня вынесет поток.
Эти состояния, по всей видимости, становились более глубокими и интенсивными. К вышеописанным симптомам вскоре добавились ощущения, будто кто-то садится мне на живот и начинает что-то шептать на ухо. Или жмёт воспарившие над физическим телом астральные руки. Однако выйти из оболочки полностью всё ещё не удавалось. Паралич накатывал приступообразно, держал какое-то время в своих вибрирующих и оттого действительно напоминавших электромагнитные волны объятиях, и неожиданно отступал, оставляя после себя горькое чувство разочарования и досады. Ибо чем дольше длилась вынужденная разлука с тем фантастическим миром, куда мне украдкой удалось заглянуть, тем отчётливей я ощущал ностальгию, граничащую подчас с разрывающей душу тоской. Словно тридцать пять лет существования в физическом плане были жалкой иллюзией, пленом, а настоящая драма моего «Я» должна была разыграться совсем при других обстоятельствах, в какой-то иной Вселенной, более загадочной и прекрасной, чем та, в которой я когда-то появился на свет.
И вот как-то раз труды мои увенчались успехом. Добившись нужного квазисонного состояния, я представил, будто взмываю вверх, и вдруг действительно обнаружил себя парящим под потолком спальни. Перевернувшись в воздухе, словно пловец на воде, я увидел под собой кровать и две спящие фигуры на ней: жены и незнакомого мужчины. Лишь присмотревшись внимательней, я отождествил в этом волосатом костистом теле свой аватар. Ещё никогда мне не доводилось видеть себя со стороны, таким как я предстою перед окружающим. Без той актёрской игры, которую все мы неосознанно ведём при взгляде на себя в зеркало, а главное – без тех ложных оценок и представлений о собственной персоне, искажающих мысленный образ, как призма.
Досадно, но удивление успехом оказалось столь сильным, что моя душа мгновенно вернулась в тело, не совладав с нахлынувшими впечатлениями.
И всё же начало было положено. Уже следующей ночью мне удалось повторить выход. Выскочив из тела, как пробка из бутылки шампанского, я ринулся через стены дома и, пройдя их насквозь, полетел над залитым электрическим светом городом. Я видел сонно ползущие по улицам машины, видел редких гуляк, видел зажжённый свет в окнах страдающих от бессонницы людей. Я подлетал к некоторым квартирам и заглядывал внутрь. И тогда мне удавалось рассмотреть обстановку комнат, причём рассмотреть в мельчайших подробностях, словно я и вправду отрастил за спиной крылья, вспархивая на чужие подоконники птицей. Я даже видел людей. Всех этих сидящих перед телевизором стариков, выпивавших на кухне друзей и любовников, дарящих друг другу плотские радости.
Головокружительное чувство упоения нахлынуло на меня. Я мог делать всё, что хочу. Какого же чёрта я всё ещё здесь? И мне вдруг нестерпимо захотелось увидеть Великую китайскую стену. Не знаю, почему именно её. Наверное, подлинные мечты слишком иррациональны, чтобы подвергать их логическому анализу.
Удивительно, но стоило только подумать об этом, как астральное тело понеслось вдаль, приведённое в движение неслыханной силой. Я летел настолько быстро, что не мог различить проносившихся мимо пейзажей. Они были расплывчаты, вытянуты вдоль хода следования, как в фильмах про космические путешествия на немыслимых субсветовых скоростях.
Несколько коротких мгновений, и я очутился в пункте назначения. Светило солнце, вокруг, насколько хватало взгляда, ландшафт горбился невысокими холмами, поросшими зелёной травой. А под босыми ногами лежал шероховатый, как пемза, кирпич Великой китайской стены. Вокруг было безлюдно. Поэтому я мог полностью посвятить себя одиночеству и нахлынувшим чувствам. Казалось, я уже здесь когда-то бывал. Может быть во сне. Или в одной из прошлых жизней. Я медленно бродил по величественному сооружению и ни о чём не думал. Но где-то внутри на каком-то ещё более глубинном ментальном плане шла напряжённая духовная работа. Вот почему меня потянуло сюда как магнитом? Оставалось лишь вспомнить, каким именно образом я был связан с этим историческим местом. Почему-то это представлялось важным. Было ощущение, что вспомнив, я обрету некую целостность, гармонию с самим собой.
Как долго я пробыл здесь – неизвестно. Время в астральном плане течёт по иным законам. Бег планеты вокруг Солнца, подаривший нам представление о минутах, часах и годах, для этого мира не играл никакого значения, словно был неким внешним процессом по отношению к внутреннему, стержневому.
Как бы там ни было, ещё стоял день, когда, вдоволь насладившись открывавшимися со стены видами, я решил вернуться домой. И снова меня вдруг потянула неизвестная сила. С чудовищной скоростью мимо проносились поля, озёра и города, мелькая перед глазами так быстро, что делалось дурно. Не успел я опомниться, как оказался в собственной комнате. Только теперь пришло осознание, как сильно меня страшила промашка. Ведь улетев от дома на столь внушительное расстояние, я мог попросту не найти обратной дороги. Кто знает, как был устроен тот компас, что с такой лёгкостью привёл меня к Китайской стене? В следующий раз он мог не сработать. Или, всё же сработав, забросить меня на несколько тысяч миль в сторону. Или на несколько веков в прошлое.
Я стоял возле кровати, думая обо всём этом, и не сразу заметил, что второй «Я», должный быть всего-навсего бессознательным телом, пустой оболочкой занимался любовью с моей женой. Даже не успев задаться вопросом, как вообще такое возможно, я рванул к аватару, преследуя единственную цель – соединиться. Но в ответ меня будто ударило током, отбросив тысячевольтным напряжением через стены дома на улицу. Разумеется, я тотчас кинулся обратно, не собираясь уступать своё тело кому бы то ни было. Но и вторая, и третья, и четвёртая попытки окончились с тем же успехом. Отчаявшись, я залетел в зал в смутной надежде отыскать сущность, жившую в моей квартире, и попросить у неё помощи, но, увы, никого не нашёл.
Звуки в соседней комнате тем временем стихли. Послышался мужской шёпот и удовлетворённый смех жены. Затем протяжно скрипнула кровать и всё окончательно смолкло. Я же сидел в углу зала, схватившись руками за голову, и желал лишь одного – смерти, немедленной и бесповоротной. Вот только я и так в общепринятом смысле был мёртв. Так что деваться мне было некуда.
В этот момент в коридоре послышались шаги.
– А, ты всё ещё здесь? – спросил Павел Воля. – Ну, и как тебе наше маленькое представление?
Не отвечая, я метнулся сквозь стены в спальню к освободившемуся аватару. Но сущность предвидела этот манёвр. Опередив меня, она вошла в тело, не дав перехватить управления. Опять последовал электрический разряд и меня отшвырнуло вверх, как при ударе грузовиком. Я пролетел несколько этажей, пока сила инерции, по-видимому, так же действовавшая в этом плане, не остановила меня. Я оказался в незнакомой квартире, безлюдной и тёмной. Во всяком случае, спальня в ней пустовала.
– Так не пойдёт, – возникнув передо мной, произнёс Воля. – Ты ведь не хочешь лишать меня нового пристанища? Я так долго ждал этой возможности.
– Кто ты такой? – сквозь слёзы, прокричал я.
– По мнению твоей жены, я – это ты. Как её, кстати, зовут? Светлана? Или так звали жену предыдущего донора? – задумчиво произнёс он. – Беда с этими перерождениями. Пока найдёшь свободное тело, начинаешь забывать прошлые жизни. Но ничего. Всё дело в практике. Я ведь колдун, знаешь ли. Давно мог отправиться в Нирвану, если бы придерживался светлого пути. Но это чересчур скучно.
– Моё тело занято!
– Оно было свободно. Иначе я бы в него не вошёл. – И он расхохотался своим идиотским смехом. – Могу посоветовать поступить также. Вокруг полно неопытных дурачков, которые кажется только и ждут, когда их тело своруют.
– Я не поступлю так. Это низко.
– Ой ли? Я бы на твоём месте не зарекался. Астральный план не такое уж комфортное место для непросветлённого. Скоро ты и сам убедишься в этом. Только не занимай первый попавшийся аватар. Сперва подробно изучи его материальное положение, перечень хронических болезней. И, разумеется, познакомься с женой.
– Ах ты мразь, – прошипел я и бросился на колдуна.
Но он буквально растворился передо мной в воздухе, так что, пролетев через несколько бетонных перекрытий, я оказался на улице. Тут я вновь устремился в спальню, питаемый безумной надеждой, что, потеряв меня из виду, колдун замешкается и оставит аватар свободным. Какие наивные мысли. Конечно, он уже был внутри. Почувствовав чужое присутствие, он взглянул мне прямо в глаза и улыбнулся. За одну эту улыбку я готов был подвергнуть его самой мучительной смерти на какую только способна человеческая изобретательность. Но, увы, я был бессилен. Всё, что мне оставалось, это ждать удобного случая, когда, утратив бдительность, колдун отправится в астральное путешествие и я украду себя у него как какой-нибудь плащ. План был сомнительным. Но это всё, что я мог придумать. Спрятаться, затаиться и в один прекрасный момент напасть из-за угла.
И я стал жить в собственной квартире бесплотным духом, хоть это и приносило мне невыносимые муки. Наблюдать, как твоя жена счастлива с другим. Как каждую ночь она занимается с ним любовью. Как они ужинают, а по праздникам и выходным пьют вино, увлечённо болтая обо всём на свете. Жена, похоже, не заметила подмены или считала, что изменения не настолько существенны, чтобы поднимать панику, а мои собственные попытки сообщить правду приводили лишь к её ночным кошмарам. Действительно, разве могла она провести параллель между упавшим словно бы невзначай с книжной полки романом Стивена Кинга и теми мелкими странностями в поведении мужа, которые раньше за ним не наблюдались. То же самое относилось и к открывшейся будто бы от сквозняка межкомнатной двери и к скрипам оконной рамы безветренной ночью. А мои редкие, что обуславливалось чрезвычайной трудностью подобной практики, проникновения в её сны заканчивались как правило ничем. Удержать внимание спящего на долгое время нельзя. То и дело сознание его перемещается из одного пласта сновидений в другой, как, в общем, и мысли бодрствующего. И за этот короткий срок сообщить удаётся немногое. Да и эти крупицы знания человек, как правило, забывает при пробуждении, немедленно вытесняя их в бессознательное.
Избранная мною тактика усложнялась и тем, что колдун мог легко видеть меня, не выходя из тела, поэтому иногда мне приходилось надолго покидать место своего обиталища, скитаясь по неприютным уголкам тонкого мира. Кого и чего я только не видел за время своих скорбных странствий. Маг не обманул, сказав, что астрал не самый комфортный из возможных миров. Я встречал здесь только что умерших людей. Они бродили по ночным улицам, как обезумевшие, не понимая, что умерли. Многие искали дорогу домой, другие во что бы то ни стало желали попасть на работу или навестить близких, а мыслеформы, которыми буквально кишел этот план, спешили к ним отовсюду, на ходу принимая ужасные облики чудищ из самых страшных кошмаров. Астрал становился для таких людей адом, призванным вытравить из умерших остатки былых привязанностей. Помешанные при жизни на деньгах, попадали в иллюзию бесконечного поиска богатства. Они искали клады и никогда их не находили. Они нанимались на работу к созданным своим же воображением сущностям, которые гоняли их из одного конца астрала в другой, травя, как зверей, безобразными гончими псами, и горе тем, кто осмеливался остановиться. Злые люди, отчаявшиеся, поселялись в бесплодных пустынях, проводя там наедине с самими собой многие годы. И единственными их собеседниками были демоны, нашёптывающие по ночам те самые горькие мысли, от которых они тщетно пытались избавиться в физическом мире. У каждого здесь была своя пытка, не являвшаяся, впрочем, ни наказанием за неправедно прожитые жизни, ни попыткой восстановить справедливость. У высших сил, создавших нашу Вселенную, не было подобных намерений, они были далеки от каких-либо понятий добра и зла. Всё объяснялось проще. Не завершив земные дела, душа не могла двигаться дальше. Энергия астральной проекции должна была резонировать с божественными вибрациями, а не с грубой энергией материи.
Это соображение подтверждал и тот факт, что души чистые, изжившие за время своего земного пути все страсти и заблуждения или не успевшие их накопить, как правило, сразу же растворялись, возносясь в мир ментальный, о котором я, к сожалению, имел весьма смутное представление.
Однажды, к примеру, бесцельно блуждая по потаённым уголкам тонкого мира, я встретил девочку лет пяти. Она умерла только что, буквально несколько минут назад. Детская душа, не успевшая ещё осознать произошедшего, весело сбегала вниз по ступеням больничного крыльца, радуясь тому, что затяжная болезнь кончилась и её наконец выписали. Я содрогнулся от мысли, что ожидало её в ближайшие минуты. Бедняжка, она умерла такой маленькой, что у неё не было шанса изжить земные страсти, разорвав проклятый круг перерождений. Но внезапно девочка остановилась и с изумлением осмотрелась по сторонам. Что именно заставило её вглядеться в окружающим мир более пристально для меня осталось загадкой. Вокруг я не заметил ничего достойного внимания. Или, может быть, я так привык к тонкому миру, что более не видел нюансов?
– Я умерла? – спросила она, когда я приблизился.
– Да, – выдавил я ответ.
– И что мне теперь делать?
– Я не знаю. Но тебе нужно к Богу, наверх.
Поняла ли она меня правильно, трудно сказать. Да и что это значило «наверх»? Всего лишь абстрактный вектор на плоской трёхмерной координате. Разве Творец жил где-то там, в облаках? Он был повсюду, но как объяснить это маленькому человеку, только-только испытавшему опыт неведомого?
Грустно взглянув на меня, девочка пошла своей дорогой. Я не стал её останавливать, хоть душа и разрывалась на части от жалости. Что-то подсказывало мне, что помощников здесь быть не должно. Во всяком случае, это не удел смертных, а принадлежит к компетенции сил куда более могущественных, чем мы. Я всё ещё смотрел девочке вслед, не в силах отвести взгляда, когда её очертания начали таять. Как комета под лучами звёзды, она испускала свечение, теряя в этом горении остатки материи. С каждым шагом она становилась прозрачней и невесомей, пока наконец полностью не растворилась в пространстве. Невинное сердце!.. Какой высший смысл имела твоя короткая жизнь? Может быть, это было своеобразным прощанием с миром души древней, заслужившей своими прошлыми мытарствами бессрочную жизнь в Нирване, но пожелавшей перед лицом вечности ещё раз взглянуть на звёздное небо, вдохнуть запахи жимолости и резеды?
У меня не было на это ответа. Как, впрочем, и на многое другое, увиденное за годы странствий по тонкому миру.
Несколько раз я наблюдал картину какого-то жуткого не то ритуала, не то обычая. Среди скопления сущностей и умерших людей вдруг появлялся некто с головой хищной птицы, туловищем человека и ногами льва. В руках у него был посох с острым трезубцем на конце древка. Стоило ему появиться, как обитатели астрального плана, бросив дела, ложились на землю в шеренгу. Чтобы не выделяться, я последовал примеру других, постаравшись принять как можно более неподвижную позу.
Все замерли, не слышалось ни звука. Липкий омерзительный страх пропитал всё вокруг.
Сущность же с посохом, как и следовало того ожидать, взялась идти по нашим телам, ступая своими ужасающими лапами прямо на животы, на самое незащищённое от когтей место. Время от времени она замирала на месте, устремляя задумчивый взгляд чёрных, как бездна, глаз, на лежащих под ней бедолаг. Казалось, она прожигает их взглядом насквозь, решая дальнейшую участь несчастных. Что ожидало бы тех, кто пришёлся ей не по нраву, было жутко представить. Острые, кошачьи когти величиной с человеческий палец могли разорвать в клочья за пару мгновений. Бедолага даже не оказал бы сопротивления. Но, к счастью, тварь с посохом в конце концов отмирала, продолжая движение по дороге из живых тел. При мне она так никому и не причинила вреда, из чего можно сделать единственный вывод, что, если в тонком мире и существовало некое подобие правосудия, то преступавших закон было немного. Что вполне объяснимо, учитывая жуткое обличие местных представителей права.
Вскоре сущность с посохом добралась до меня. Сказать, что было страшно, значит ничего не сказать. Я был парализован от ужаса. «Хорошо, что у меня нет сердца, – пронеслось в голове. – Иначе его стук слышался бы за сотни метров».
– А ты что здесь делаешь? – склонившись, провыла сущность шквалистым ветром.
Непроизвольно я дёрнулся. Один раз, второй, третий. В воображение я уже ощущал себя растерзанным когтями. Но неожиданно звериная лапа сошла с моего живота и никем более не удерживаемый я рванул ввысь, пролетев наверно тысячи километров прежде, чем остановиться. Очнулся я в тропическом лесу, среди пальм и панданусов, ещё долгое время потом оправляясь от страха.
Но самой огромной загадкой была природа дверей, которые то и дело возникали передо мной на стенах. Это не были двери физического плана. Они существовали лишь в плане астральном, иначе я бы мог легко пройти их насквозь. В эти же двери нужно было именно заходить. В противном случае, я ударялся о них совсем как о материальную преграду. За дверями таились тёмные коридоры, имевшие такой вид, будто их прорыли в почве, как шахтёрские штольни. Стены и потолок были неровными, земляными, и неподалёку от входа, во мраке, виднелись деревянные переборки, видимо, предохранявшие проходы от случайных обвалов земли. Странно, но я испытывал почти непреодолимое желание зайти внутрь и узнать, куда ведут штольни. И дело было вовсе не в любопытстве. Меня тянуло туда всеми фибрами души и устоять против этого было непросто.
Поэтому, решив, что хуже уже верно не будет, я всё же набрался однажды смелости и медленно приблизился к проходу, потянув дверь на себя. Из коридора повеяло свежестью, напоённой сладковатым запахов цветов. Тогда я сделал шаг внутрь. Больше от меня ничего не потребовалось. Стоило мне оказаться в тоннеле, как неведомая сила, сродни той, что подхватывала меня во время дальних перемещений в пространстве, повлекла в кромешную тьму.
Спустя мгновение я оказался на зелёной поляне, пестревшей цветами удивительно ярких оттенков. Вдалеке виднелся посёлок. Красные черепичные крыши, выкрашенные в жёлтый, зелёный, синий цвета стены.
Мне не терпелось разведать местность, поэтому, оторвавшись от земли, я полетел в сторону поселения. Вскоре моему взору открылась картина самых обыкновенных будней любого земного города. По дорогам ходили люди, ездили машины, работали рынки и присутственные места. Вот только и люди, и машины, и город в целом при более пристальном взгляде обнаруживали довольно существенные отличия от оригинала. В целом увиденное напоминало пасторальное средневековье, каким оно показано в детских книгах. Кругом чистота, аккуратные, словно засеянные под линейку, пашни и солнце на синем безоблачном небе. Люди ходили в старомодных нарядах, сшитых исключительно из хлопка, шерсти и льна. При этом технологически, насколько можно было судить по беглому взгляду, эта цивилизация явно превосходила земную. Вернее сказать, развитие её пошло совершенно по иному пути, отчего в некоторых областях жизнедеятельности демонстрировался чуть ли не уровень первобытной общины, в других же – настолько превосходящий наш собственный, что мечтать о подобном мы могли лишь в фантастических фильмах. Например, их причудливые, изготовленные из обычного дерева автомобили, перемещались под действием электричества. Причём последнее они добывали прямо из воздуха, посредством устройств, напоминавших высоковольтные изоляторы трансформаторных подстанций, размещённых либо спереди транспортных средств в районе бампера, либо на крыше, над водительским креслом. Помимо этого в кабине имелся руль управления и рычаг, видимо, выполнявший роль переключения передач. И никаких аккумуляторов, никакого двигателя или хитроумной системы подвески заметить мне не удалось. Автомобили были напрочь лишены какого-либо внятного механизма, приводившего их в движение. Всё было предельно лаконично и просто.
То же самое можно было сказать и о прочих сферах жизни этих людей. В домах отсутствовало печное отопление, хотя, судя по бойлерам, которые мне удалось обнаружить, проникнув в некоторые жилища, зимы в этих местах были прохладными. Всюду, где только возможно, они использовали дерево. Не только в постройке автомобилей, но и жилищ, поездов, орудий труда. Предположить, что имелся дефицит железа или иных полезных ископаемых было немыслимо. Складывалось впечатление, что они по доброй воле избегали пользоваться этими ресурсами. Не сразу, а на третье или четвёртое посещение загадочного мира меня осенила мысль, что, возможно, в примитивном труде они получали известное только им наслаждение и сознательно ограничивали технологический рост цивилизации в угоду удовлетворения высших, духовных потребностей.
Не скажу, что я когда-то был социалистом. И всё же данный образ жизни не мог не вызвать симпатии. Всё больше времени я проводил в параллельной реальности, такой безопасной и доброй, что вскоре позабыл страхи, связанные с внетелесным существованием. Даже потусторонние сущности, обитавшие здесь, были красивы, чисты и полны гармонии. Они не пугали. Напротив, были преисполнены самых дружелюбных намерений, всем своим видом выказывая искреннюю тягу к общению.
И всё-таки меня влекло домой. Влекло к физической жизни. Я чувствовал, что не изжил кармы. У меня имелся предначертанный свыше путь. И вот этот путь незаконно украли, перечеркнув в одночасье опыт сотен, может быть, тысяч перерождений, посредством которых я шёл к Нирване. Разве могло быть что-то страшней подобной участи?
Колдун тем временем немало преуспел в моей жизни. Он сменил чиновничью работу на стезю частного предпринимательства, крайне успешного, если судить по постоянным поездкам к морю. Продал квартиру и купил просторный уютный дом в черте города. Но самое горькое то, что моя жена ждала ребёнка. Ребёнка от колдуна. Да, он родится, как две капли воды похожим на мою физическую оболочку. Но будет ли в нём хоть частичка моей души? Или же он переймёт злобный характер чёрного мага? Его повадки, его видение жизни, его неправедный дар? Какая мука видеть в собственном сыне чужие наклонности. Словно смотреть в кривое зеркало, не имея возможности отойти от него ни на шаг.
От этих мыслей не было спасения. И я метался от своего тела в параллельный мир и обратно, не в силах определиться. Там была безопасность, надежда на что-то новое. Здесь же всё, что я любил, всё, что помнил, всё, что приобрёл за время физической жизни. Но здесь же были страдания.
Наконец мне помогли сделать выбор.
Проникнув в одну из ночей к себе в дом, вернее, в дом, который мог быть моим, в тщетной надежде, что колдун уснул, отправившись в астральное путешествие, я стал невольным свидетелем разговора между женой и чёрным магом.
– Знаешь, ты так изменился в последнее время, – сказала она, лёжа в постели у колдуна на груди.
– Правда? Но перемены – это ведь хорошо?
– Я как раз и хотела об этом сказать. Ты стал таким уверенным в себе, таким мужественным. С тобой чувствуешь себя спокойно. И эти события в жизни. Всё, о чём мы мечтали годами, вдруг стало реальностью. Как по мановению волшебной палочки. Будто ты нашёл способ подчинить мир.
– Я просто повзрослел, дорогая, – ответил колдун. Он прекрасно знал, что я в доме и пытался сделать мне как можно больней. – Кто-то взрослеет в пятнадцать, а кто-то умирает престарелым ребёнком. И я понял, что так дальше нельзя. Тридцать пять – это, конечно, же поздно, но лучше так, чем никогда.
Ребёнок? Да, в моей, как теперь казалось, прошлой жизни, жена часто в сердцах упрекала меня в том, что я инфантилен. А я даже не понимал, о чём это она. Ведь у меня была работа, было жилье. Казалось, я прочно стоял на ногах. А на самом деле прятался за размеренным существованием, боясь выйти на открытый простор. Я ненавидел своё прозябание, но побороть малодушие был не в силах.
– Я так счастлива, – услышал я голос жены.
Больше я не мог этого слушать. Вылетев наружу, я принялся лихорадочно высматривать дверь в параллельную реальность. И почти сразу же обнаружил её на стене одного из соседних домов. Рванув на себя ручку, пулей метнулся в тоннель и, очутившись в солнечном полдне альтернативного мира, полетел наугад, не разбирая дороги. Поля сменялись лесами, леса озёрами, на берегу которых красовались величественные в простоте и умиротворённости быта посёлки. Но нигде не находил я пристанища.
Горе гнало меня всё время вперёд.
Не знаю, как долго продолжалось это странствие. Время в астральном плане, как я уже говорил, существует по иным, отличным от физического плана законам. Однако в конце концов я оказался в местности, уже как будто знакомой по путешествию к Великой китайской стене. Те же холмы, поросшие необычайно зелёной, вышиной по пояс, травой, та же безлюдная пустошь вокруг, то же шуршание ветра по склонам. Казалось, даже лучи солнца падали здесь под тем же самым углом, что и возле земного сооружения. Для полноты картины не хватало лишь самой стены.
Увлечённый идеей, что некоторые пласты физического планы пересекаются с пластами параллельных миров, я принялся рыскать по округе в попытке найти, если не точную копию, то хотя бы некий аналог известной достопримечательности.
И вскоре поиски мои увенчались успехом. Вдали я увидел монументальную, длиной во весь горизонт, постройку. Разумеется, она имела некоторые отличия от оригинала. Причудливые островерхие башни с треугольными бойницами, а от них, словно лапы гигантских чудищ, шли ощеренные острыми зубцами стены. Недалеко от стены виднелся город, внешне повторявший архитектуру защитного сооружения. Те же острые шпили, вознамерившиеся в своём легкокрылом порыве ввысь, казалось, проткнуть само небо, выйдя за пределы атмосферы Земли, туда, где светили звёзды. Не родственные ли чувства двигали архитекторами этих построек с теми, что испытывал Циолковский, в кабинетной тиши конструировавший летательные аппараты, способные победить проклятое притяжение планеты?
Я имел мало сведений об уровне технического развития здешней цивилизации. Владели ли они знанием, позволявшим подниматься в космос? Но тот факт, что наш путь начинался из одной и той же отправной точки, немало меня приободрил, дав уверенность, что если я смогу каким-либо чудом материализоваться в этой реальности, то несомненно уживусь в местном обществе.
Истосковавшись по общению, я спустился на улицы города, принявшись с жадным любопытством пришлого человека наблюдать за незнакомым укладом. Теперь этот мир должен быть стать моим миром, я это твёрдо решил. И мне не мешало обзавестись минимальными о нём сведениями.
Так, проникнув в один из домов, я стал невольным свидетелем чужого несчастья. Молодая чета оплакивала больного сына. Я застал их в детской, плачущими у кровати с ребёнком. Мальчик же лежал, словно мёртвый. «Кома», – поставил я сразу диагноз. Такое случалось, когда вследствие полученных травм душа человека отрывалась от тела и, не успев понять, что происходит, терялась в астральном плане, как в глубоком неосознанном сне. Только проснуться от этого сна было непросто. Сперва нужно было понять, что ты спишь. Человек, всю жизнь погружённый во внутренний диалог, справлялся с подобной задачей редко, практически никогда.
Не знаю, что нашло на меня, но я вдруг испытал настойчивое желание соединиться с оболочкой ребёнка. Не успев даже подумать о последствиях своих действий, я подлетел к кровати и лёг на мальчика.
– Дорогая, мне кажется Вергилий пошевелился.
– Не нужно, милый. От этого становится только больней.
– Нет же, он вправду пошевелился, – воскликнул мужчина, коренастый бородач с добрым взглядом крестьянина. – А теперь открыл глаза. Разве я стал бы обманывать после всего, что мы пережили? Посмотри сама, если не веришь!
Я смотрел на них, а они во все глаза таращились на меня. Страдание в их взглядах постепенно сменилось надеждой, потом удивлением. Наконец, они засияли ничем не разбавленным счастьем, лучистым, как солнечный свет за окном.
– О, Вергилий, ты наконец-то проснулся?
Женщина бросилась меня обнимать. Я чувствовал её слёзы на шее и на щеках. Чувствовал её дыхание. Чувствова, с какой неистовой силой она прижимала моё тщедушное тело к груди, словно пытаясь защитить от болезни, однажды уже забравшей меня и, возможно, ещё не смирившейся с тем, что жертва от неё ускользнула. Эти ощущения пьянили. Я живой. Я был снова живой!
– Констанция, полегче. Ты делаешь ему больно.
– Ах, да. Извини, Вергилий.
И отстранившись, она попросила:
– Скажи что-нибудь, милый. Я хочу услышать твой голос.
– Мама? Папа? – произнёс я.
– Ты помнишь нас? Помнишь, кто ты такой? – с текущими по щекам слезами принялась допрашивать женщина. Слёз было так много, что казалось они текли потоком, а черты лица лежали где-то на его дне, изменчивые и размытые.
– Я ничего не помню, – честно признался я.
Не хотелось причинять боль этим замечательным людям, но неискренность могла породить множество трудностей в моей новой жизни.
– Где я? Как называется этот город? Какой сейчас год?
Женщина заплакала с удвоенной силой, а мужчина, приобняв её правой рукой, начал шептать на ухо слова утешения.
– Ничего. Доктор предупреждал нас об этом. После пробуждения возможны некоторые нарушения в функции мозга. Но со временем это проходит. Вот увидишь, мы справимся. Милосердный Господь нас услышал и вернул сына. Неужели ты думаешь, он постоит за такой малостью, как память?
Это продолжалось, наверное, с минуту, в течение которой я не осмеливался произнести ни слова. Я деликатно молчал, впервые задумавшись о нравственности совершённого мной поступка. Должен ли я был это делать? Имел ли право вселяться в чужое тело, давая родителям ребёнка лживую надежду на счастье? Или нужно было всё оставить, как есть? Ведь хоть и редко, но все же заблудшие души находили дорогу обратно. А раз так, значит я уподобился чёрному магу, обманом укравшему мою собственную оболочку. Я совершил зло и все мои оправдания – лишь попытка облечь это мерзкое деяние в рясу благочестивости. Но менять что-либо уже было поздно. Мне оставалось только играть роль до конца, делая всё возможное, чтобы эти люди были счастливы. И надеяться, что настоящий хозяин тела никогда не вернётся.
Тем временем женщина успокоилась и, вытерев слёзы ладонью, улыбнулась лучезарной улыбкой. Так в пасмурный день выходит из-за облаков солнце.
– Добро пожаловать домой, Вергилий…
И я стал жить у этих людей, быстро идя на поправку. Обессиленное долгой неподвижностью тело стремительно осваивалось, вспоминая забытые навыки. Навыки ходьбы, навыки владения ложкой и письменными принадлежностями, навыки завязывания шнурков, управления велосипедом, стрижки ногтей. И ещё тысячи и тысячи прочих, которые мы привыкли выполнять неосознанно и о существовании которых практически не подозреваем, воспринимая их как само собой разумеющиеся.
Через несколько месяцев я уже пошёл в школу. Одним словом, зажил жизнью обыкновенного мальчика. За исключением трудностей, постигших меня с физической адаптацией, моё вливание в общество прошло без осложнений. Оказалось, что различий между укладами жизни миров не так уж много и все они, так или иначе, сводились к способу добычи энергии. Благодаря дармовому электричеству, им удалось построить коммунизм. Причём именно в той форме, как он изначально предполагался теоретиками. У них не было государства, не было полиции и судов. Всё строилось на взаимодействии вольных коммун, львиная доля власти в которых была передана в частные руки. Человек был предоставлен самому себе. Он имел полное право заниматься любимым делом: творчеством, наукой, ремеслом или физическим трудом, являвшимся здесь не суровой необходимостью, а скорее блажью, выбираемой людьми добровольно, в зависимости от своей конституции.
Разумеется, так было далеко не всегда. На уроках истории нам, школьникам, говорили о том тёмном времени, когда людям приходилось бороться за выживание. Во главе обществ стояли жадные, бессердечные люди, короли и президенты, которые внушали своим подданным, что они должны работать, чтобы поддерживать жизнь. Труд в те времена был по большей части бессмысленным. И все его плоды шли на обогащение государства, вернее той немногочисленной прослойки людей, в чьих руках была сосредоточена основная власть в обществе. Обыкновенным же гражданам доставались лишь сущие крохи, которых едва хватало на пропитание. Именно во времена государств и была построена «Стена длинною в десять тысяч клетей». Стремясь обезопасить награбленные у народа богатства от иноземных захватчиков, правители древней Цуситской империи сгоняли на её постройку миллионы крестьян, многие из которых впоследствии умирали от болезней и ран, от непосильной физической нагрузки. И это длилось на протяжении столетий. Поэтому чтобы воочию представить ужасы прежней жизни, достаточно просто посетить памятник, сами камни которого, казалось, до сих пор вопили от боли и страха.
Я слушал подобные экскурсы в историю, не в силах сдержать улыбку. Их святая наивность порой поражала, а искреннее недоумение относительно природы зла выглядела наигранной. Однако я был не против мира и безопасности.
Предоставленный самому себе, я решил посвятить жизнь духовной работе. Я медитировал, читал мантры и непрестанные молитвы. Я до одури просиживал над священными книгами, извлекая их них по крупицам зёрна истины, как старатель золотой песок из породы. Я бичевал себя. Я постился. Я облачался в рубища из крапивы. Я отправлялся в изнурительные паломничества к святым местам. Когда же мне исполнилось восемнадцать, я принял обет молчания. Слова – вот источник всех бед. Причём не только слова, произносимые вслух, но и тот неостановимый поток мыслей, что денно и нощно вращается в голове, заглушая собой голос «Я», голос Бога. Именно слова создали материальное. Всё из ничего. Вернее, всё из энергии. Они объективизировали волю Бога. Материя – вынужденный шаг назад, от безусловного к ограниченному, от абсолютного к конкретному, от идеи к предмету. Побочный эффект творения. И чтобы выйти из этого плена, требовалось заручиться молчанием, единственной доступной формой противоядия, посредством которой возможно вернуться к истокам, в Нирвану, в Эдем, в наш отчий дом.
И, осознав это, достигнув абсолютного безмолвия, неразъединимого тождества с Господом, я стал вспоминать. Вспоминать прошлые жизни. От земляного червя, этой слепой твари, проводящей свою короткую жизнь в мокрой грязи, начинался мой земной путь. Я эволюционировал подобно самой Вселенной, от одной формы жизни к другой, и восхождение это было немыслимо долгим. Я пережил тысячи перерождений, прежде чем мне было позволено стать чем-то большим, чем омерзительным слизняком. Я был доисторической морской тварью, я был динозавром, был бабочкой и саблезубым тигром. Я принимал такие обличья, от которых стыла кровь в жилах, а разум выходил из безмолвного равновесия, приводимый в ужас всплывавшими перед ним картинами.
Увы, движение это было не только вверх, но зачастую и вниз, от более высших форм жизни к низшим. И тогда мне приходилось начинать восхождение заново. Ступень за ступенью, то и дело соскальзывая в бездонную эволюционную пропасть. Как нерадивый школьник, принуждаемый кармой снова и снова зубрить ненавистный урок. И либо ты сдавал предмет на отлично, либо оставался на второй год.
Наконец, пройдя через миллионы смертей, я впервые родился в человеческом облике. Это было ещё в те времена, когда люди не ведали хода времени, не сеяли злаков и не приручали животных. Но вместо заветного освобождения меня ждала новая череда испытаний. Я был и рабовладельцем, и воином, и рабом. Меня убивали, и я убивал. Предо мной пресмыкались, но и я сам угождал, вылизывая грязь с чужой обуви. Если сложить все прожитые мною годы, все изжитые страдания и удовольствия, все совершённые преступления и благоденствия, то, верно, не хватило бы места во всех когда-либо написанных человечеством книгах, чтобы рассказать историю моих злоключений. И вот теперь, вспоминая всё это, я чувствовал невероятную усталость от прожитого. Разве можно желать физической жизни? Добровольно тянуть эту лямку, зная, что в силах в любой момент прервать адское круговращение сансары?
Нужно лишь отдать все долги, которых, к слову сказать, у меня накопилось великое множество. Особенно, как я сейчас отчётливо помнил, за время моего предпоследнего воплощения. Никогда ещё не совершал я столько гнусностей, как тогда. Будучи правителем Цуситской империи, именно я отдал приказ начать одно из самых массовых строительств в истории мира. Опьянённый мечтой о великой стране, я не гнушался жертвами. Тщеславие, вот что двигало мной. Тщеславие новых побед и страх потерять завоёванное. Денно и нощно шла стройка. Каменоломни, на которых из горных пород вырезались многотонные скальные блоки необходимые для возведения стены, становились настоящими концлагерями, тюрьмами смерти. Примитивный физический труд без воды и пищи забирал жизни, словно чума, но что мне было до этого? Ведь гибли рабы. Недостойные жизни, они подвергались безжалостному истреблению. Я убивал их сотнями тысяч, прекрасно зная, что недостатка в людях не будет. Один победоносный поход – и в страну хлынет новый поток невольников, здоровых и сильных, лучина их жизни будет вновь тлеть с первозданною силой на благо моей великой империи.
Не скажу, что я получал от страданий других удовольствие. Но в дни торжественных инспекций стройки, которые я исполнял как правило лично, там же на местах казня провинившихся и награждая предприимчивых и расторопных, меня охватывала ни с чем не сравнимая дрожь катарсиса. Неужели эта монументальность, этот заточенный в строгие, массивные формы человеческий дух были делом рук смертного? Моих рук? В такие моменты я чувствовал себя самим Богом, сотворившим из ничего мир. И разве все эти люди, пролившие здесь свою кровь и свой пот, не должны были чувствовать нечто подобное? Разве не должны были они благодарить меня за то, что я вырвал их судьбы из лап безвестности и кнутом заставил приобщиться к величию? Разве иначе не ждала бы их позорная смерть от бремени бесславно прожитых жизней?
Как часто, проезжая в позолоченном пологе мимо копошащихся в пыли и грязи рабов, я ловил на себе злые взгляды. Не имея возможности причинить смерть, они проклинали меня в своих мыслях. Но я не верил в силу проклятий, хоть порой это было и неприятно. Я никого не наказывал за это. Пусть предаются мечтам, тешат себя бесплодной надеждой. В конце концов, человек, у которого есть вера в возмездие, живёт дольше. А это было мне на руку.
Но вот однажды из серой толпы потных тел, выстроенных надзирателями в шеренги, мой взгляд выхватил человека, столь сильно выделявшегося среди остальных, что можно было подумать, будто он не раб, а свободный, облачённый по какой-то ошибке в лохмотья невольника. В то время как остальные стояли согнувшись, с жадно хватавшими воздух ртами, этот держался прямо, с высоко поднятой головой, устремив на меня твёрдый, как остриё мадурайского ножа, взгляд. Казалось, этот взгляд пронзал насквозь. Проникал мне под кожу, под рёбра, касаясь самой души, чего-то хрупкого и живого, о чём мы редко вспоминаем в круговерти повседневных забот, но в чём, несомненно, заключалась вся жизнь человека, вся его потаённая сущность.
Признаюсь, мне стало не по себе от этого взгляда. Впервые я не смог совладать и отвёл глаза в сторону, не выдержав прошибающей насквозь духовной силы раба. Разумеется, устыдившись, я тут же вернул свой взор на место, но лишь для того, чтобы узреть полную презрения ухмылку невольника. Я не мог оставить безнаказанной его выходку. И, приказав слугам, нёсшим мой полог, остановиться, соскочил на землю и с непозволительной для своего сана поспешностью устремился к нахалу.
– Кто ты такой, – спросил я с презрением, тщившимся скрыть охватившее меня беспокойство, – что позволяешь себе так смотреть на господина?
– Ты не мой господин, – произнёс в ответ раб. И в голосе его не читалось ни малейшей тени испуга. – Ты господин никчёмных трусов, что называешь собственным народом. Трусов, так сильно напуганных твоим мнимым величием, что готовы нападать на спящие деревни и мирные города соседей, лишь бы смыть с себя позор вечного пред тобой пресмыкательства. Своё малодушное превосходство в численности они привыкли называть смекалкой, ночные удары исподтишка – геройством, а насилие над беззащитными женщинами – смелостью. Ты можешь повелевать только бесхребетными псами, но не людьми. Мой же господин был убит в неравном сражении у себя во дворце, как и подобает мужчине. И прежде, чем пасть, он отправил к праотцам десяток бесславных разбойников, да будет покоен и сладок его вечный сон. Я же придворный колдун его величества короля Маоджу, сильнейший маг девяти царств, и я проклинаю тебя и твоё семя до двадцатого воплощения. Пусть дела рук твоих не ведают счастливого завершения, пусть потомство твоё будет хворым, пусть не найдётся женщины во всей необъятой Вселенной, которая бы тебя полюбила. И да будут не властны над моими словами ни время, ни сам Всевышний. Будь проклят, Фейлунь.
Всё время, что говорил маг я, стоял напротив него, стойко снося злобный взгляд. Я мог бы прервать его речь одним взмахом руки, дав сигнал стражникам, чтобы они закололи нахала. Но как это было бы воспринято придворными слугами? Несомненно, они сочли б меня трусом. А это первый шаг к неповиновению. Пусть лучше они боятся меня, ненавидят, чем презирают. Из истории я знал, это первый шаг на пути к гибели целых империй, сметаемых до основания не полчищами иноземных захватчиков, но вырвавшимся на свободу вихрем пересудов и кривотолков об императоре.
Выждав, когда маг закончит, я расхохотался.
– Вот, значит, как выглядит сильнейший колдун девяти царств, – произнёс я, не прекращая смеяться. – В то время, как его повелитель кормит червей в выгребной яме, он во вражеском плену, целый и невредимый.
Тут, вторя мне, рассмеялись и придворные слуги.
– Довольно пустой болтовни, – перебил я, попытавшегося что-то сказать колдуна. – Умный прозревает смысл сказанного на полуслове, дураку же не хватит и вечности, чтобы наполнить речь свою смыслом.
И, дав отмашку стражникам, я развернулся и двинулся к пологу.
– Ты пожалеешь об этом, – слышал я хриплый крик колдуна у себя за спиной. – Я лично буду следовать за тобой из рождения в рождение и направлять каждый твой шаг, чтобы ты случайно не ступил на путь Нирваны.
Наконец просвистел меч, и маг замолчал. Замолчал навеки. Однако слова его ещё долго звучали в моих ушах. Честно признаться, они звучали там до конца жизни. И когда годы спустя моя империя, не выдержав тяжкого бремени строительства великой стены, начала разрушаться, я вспоминал слова его особенно явственно. Неужели я был обречён и мои усилия напрасны? Разум отказывался в это верить, бросая меня, уже дряхлого старика, в отдалённые провинции на подавления голодных бунтов и отражения набегов полудиких орд степняков и недобитых мной в прошлом, развеянных по миру остатков порабощённых народов. Я заливал костры мятежа кровью, но на месте дымящихся пепелищ поднимались новые бунты. Из дремучих лесов, с вершин заснеженных гор, из необъятных степей, – отовсюду к границам империи стягивались войска неприятелей и жалили, кусали, душили агонизирующее тело страны.
Погружённый в глубокую медитацию, я вспоминал последние дни своего царствования, когда с письменного стола вдруг что-то упало. Стараясь не обращать на это внимания, я силой воли воскресил перед собой ужасающие картины полыхающих городов и рек, окрашенных в алый цвет крови, как в комнате снова послышался звук упавшего на пол предмета. С неудовольствием мне пришлось прервать концентрацию. Однако в спальне никого не было. Решив, что это, видимо, ветер, колыхавший занавески на открытом окне, сыграл со мной злую шутку, я попытался снова погрузиться в себя, но в этот самый момент с книжного стеллажа рухнул массивный том по Всемирной истории. Сдвинуть с места такой фолиант было явно не под силу лёгкому сквозняку. Тогда я исследовал окружающее пространство астральным взором. И, о Боже, прямо перед собой увидел дух мальчика, тело которого было занято мной вот уже тринадцать лет тому назад. Хоть и прошло много времени, душа его не изменила обличья, в то время как аватар повзрослел, превратившись в половозрелого юношу. И тут впервые за многие годы я испытал чувство ревности. Так должно быть ревнует приёмная мать, вырастившая чужого ребёнка, когда нежданно-негаданно появляется мать настоящая. Какое право эта душа имела на мою оболочку? Именно мою, ведь я пробыл в ней больше, чем истинный хозяин. Так долго, что успел с ней сродниться. С ней и с тем духовным путём, сулившим долгожданное избавление от оков материального плана.
Мальчик протянул ко мне руки в попытке соединиться с физической оболочкой, но я тотчас поставил защитный экран, даже не успев осознать происходящего. Я защищал свою собственность, для моего подсознания это было бесспорным фактом.
Мальчишка скривился от боли, словно прикоснулся к раскалённому утюгу или оголённому проводу, но боль не остановила его. Он ринулся на меня, будто хотел задушить. Тогда представив, что в руках у меня зажглись электрические сферы, я выстрелил ими в незваного гостя. Сферы мгновенно пролетели отделявшее нас расстояние, наполнив комнату озоном, и, прошив неприятеля насквозь, вырвались через стену на улицу, с оглушительным грохотом ударившись о громоотвод в пяти милях отсюда.
Дух замер, с изумлением посмотрев на меня. О этот взгляд! Казалось, я не смогу его забыть никогда, даже трижды пройдя воды Леты. В груди его зияли две безобразные дыры. Сквозь них виднелось окно и пшеничные пашни с багровой полоской заката на горизонте. Края дыр пульсировали и содрогались, словно силясь сомкнуться, регенерировать, как края раны новыми клетками. Но причинённое выстрелом увечье похоже было смертельным. Над головой мальчика уже возник полупрозрачный флёр, напоминавший северное сияние. Это распадалось его эфирное тело, и душа, не удерживаемая более грузом астральной материи, возносилась в высшие планы Вселенной.
Наконец, гость осознал происшедшее. Изумление на его лице сменилось ничем не прикрытою ненавистью. И, схватив со стола чернильную ручку, он вонзил мне её в шею. Вытащил и снова вонзил, снова и снова, перерубая наточенным, как бритва, пером сухожилия и вены, кроша позвонки, кромсая трахею.
Я упал на пол, чувствуя, как кровь бежит по груди. Потом начал захлёбываться, пуская изо рта жирные пузыри алого цвета, словно ребёнок, которому на день рождения подарили футляр с мыльной водой. Когда-то у меня был такой. С весёлым клоуном на красочной этикетке. Только я не мог вспомнить, когда.
Затем пришла тьма. И в ней что-то мокрое, надоедливое. Оно настойчиво лезло в глаза, отмывая их от засохшего гноя. Я дёрнулся, отстраняясь, и увидел огромную чёрную псину, тут же придавившую меня лапами к полу, чтобы я не мог двинуться. Теперь она принялась вылизывать остальные части моего тела: грудь, лапы и хвост. С каждым липким прикосновением её языка я как бы открывал себя заново. Ещё недавно я был другим. Кем-то совершенно отличным от этой нелепой диковинной формы, принятой мной по какой-то ошибке. Но кем? Я пытался отчаянно вспомнить, ухватить ускользающую нить воспоминаний, но она стремительно отдалялась, делаясь всё призрачней и неуловимей. Пока я окончательно не потерял её из виду.
– Ой, какой хорошенький, – послышался женский голос и почти сразу же кто-то взял меня на руки, подняв на головокружительную высоту.
Женщина. Знакомая женщина. Я уже её где-то видел. Только никак не мог вспомнить где и когда. Она смотрела на меня таким родным, таким любящим взглядом, что сердце моё сжалось от боли и мне захотелось заплакать.
– Мама, мы ведь оставим его себе? Оставим? Оставим?
– Хорошо, если ты пообещаешь, что будешь слушаться родителей.
– Ура!!! – зазвенел в ушах мальчишеский крик.
Я был возвращён на пол, но почти сразу же схвачен другими руками. Потными и нетерпеливыми. И хоть они были значительно меньше рук женщины, держали крепко, причиняя нестерпимые муки.
– Мы будем играть с тобой целыми днями, – с жаром говорил мне в самое ухо ребёнок. – Будем играть в войну и в пограничников. Тебе нужно будет находить раненых и оттаскивать их под шквальным огнём в госпиталь.
– Мы оставим его. Но посадим на цепь, – услышал я мужской голос. – Нам нужна сторожевая собака. А ей не место в доме.
Дальнейшее вы уже знаете. Я проживал целые жизни, находясь в плену колдуна. И то я был его псом, то рабом, то любовницей. Всегда он подстраивал так, чтобы причинить мне как можно больше страданий. Если я был собакой, он сажал меня на цепь, и всю жизнь я проводил в ужасной неволе, не видя ничего кроме будки, забора и жалкого клочка огороженного этим забором пространства. Будучи крепостным, я подвергался самым тяжёлым работам, от которых шла горлом кровь, ломило кости. Обессиленный, я умирал в страшных муках, воспринимая конец как избавление, долгожданную милость встречая смерть с неизменной улыбкой. А если же я имел неосторожность влюбиться в своего экзекутора, воплотившись в облик женщины, он разбивал моё сердце, и я вскрывал вены, не в силах вынести душевной боли, причиняемой несчастливой любовью.
Время от времени, достигая духовного просветления, я вспоминал прошлые жизни и природу наших взаимоотношений с магом. И тогда мною предпринимались отчаянные попытки сбежать: сбежать в другие тела, в иные планы мироздания и даже на другие планеты. Я играл с колдуном в прятки. И территорией для наших игр был не школьный двор и даже не улица, а десять в миллионной степени параллельных реальностей с миллиардами миллиардов галактик, в каждой из которых было такое же несметное количество планет. И каждая из них могла служить мне укрытием.
Иногда маг терял след. И тогда я переводил дух, проживая несколько спокойных жизней, посвящённых духовному росту. Я хорошо понимал, что до тех пор, пока пребываю в физическом плане, никогда не смогу почувствовать себя в безопасности. Моей целью была Нирвана. Только там прекратится погоня. Бессмысленная борьба, начало которой лежало в такой седой древности, что происходящее порой казалось смешным. Даже Нерон, этот прославившийся своей неслыханной кровожадностью правитель, предавший огню столицу собственной империи, верно, давным-давно изжил все грехи и разорвал порочный круг перерождений. Я же всё ещё нёс наказание. Наказание не от Бога, но от человека, создания жестокого и непримиримого. Ибо там, где смягчается сердце Господа, отвратившись от зрелища адских страданий заблудшей души, сердце людское всё ещё кипит лютой ненавистью, всё ещё жаждет мести.
И вот я очутился наконец здесь. Хотя, где именно находится это «здесь» относительно моего дома, сказать не берусь. Я так часто прыгал из одной реальности в другую, так бесцеремонно бросала меня при рождении карма в самые отдалённые уголки мироздания, что я потерял всякую ориентацию в этой многоликой, запутанной, как лабиринт, мультивселенной. И сегодня наступил последний день, который я проведу в физическом мире. Я наконец-то очистился от мирской скверны, изжил ненависть, страх и обиду. Моё тело, этот комок липкой слизи, что исторгло из себя священное дерево Моарито, выпуская из почек «говорящие со звёздами листья», ощущает настолько высокую вибрацию, что я едва сдерживаюсь, чтобы не распасться на атомы.
Я почти завершил земные дела, и это моё откровение, что ниспослал вам в своей речи, станет последним совершённым мною на этом плане деянием.
Надеюсь, вы запомнили каждую ультразвуковую волну моего голоса. Пусть звучит он в ваших ушах триумфальным аккордом, волнующим, приводящим в трепет аккордом, по которому вы всегда сможете настроить души свои на лад братской любви, очищения и святости. Пусть завет мой станет светом во тьме невежества, идя на который вы без труда разыщете собственный путь в Нирвану.
Прощайте же, братья. Чирик-чик-чирик.
О нет, Боже мой – кто я? Где я?
– Попка – дурак!
