«Из Веретьевых никогда ничего не выходит».
И.С.Тургенев «Затишье»
Вступление
В середине ХХ века в советской литературе была популярна одна неоднозначная, на мой взгляд, тема. Суть её чётко и кратко выражена в следующей цитате из повести Виктора Михайлова «На критических углах»:
«Однажды была школьная экскурсия на завод. Нас повели в цех, где токарь Митичкин, работая на пяти станках, выполнял десять норм выработки. Директор нашей школы сказал: «Это подвиг! Когда-нибудь этому человеку, так же как Александру Матросову, поставят бронзовый памятник!» Я посмотрел на Митичкина, на какие-то колечки, которые он вытачивал для артиллерийских снарядов, и мне стало смешно. Это подвиг?! Я понимал подвиг как порыв, как бросок в будущее. Мне казалось, что подвиг требует творческого вдохновения, мгновенного и яркого, как вспышка молнии. А здесь хронометр, скучный расчёт движений по секундам, небритый человек, с красными, воспалёнными от усталости глазами… Нет, думалось мне, не такой подвиг совершу я».
Жажда яркого поступка и нежелание видеть в обычном, пусть и напряжённом сверх нормы, труде подвиг подвигли данного персонажа повести Виктора Михайлова сначала к моральному падению, а позднее привели на грань измены Родине.
Известные советские фантасты, братья Аркадий и Борис Стругацкие, начавшие своё совместное литературное творчество приблизительно в то же время, тоже не обошли вниманием вышеуказанную тему. Часто главными героями книг братьев Стругацких являются персонажи ярких поступков. Они талантливы, смелы, энергичны, нередко нарушают правила и инструкции, руководствуясь эмоциями, совершенно не думая над последствиями своих поступков для себя и окружающих. Таков Владимир Юрковский из первой трилогии братьев Стругацких «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Стажёры». В этом же ряду можно поставить Антона (дон Румата) из «Трудно быть богом», Михаила Сидорова (Атос) из «Полдень. ХХII век» – почти в любой повести братьев Стругацких обязательно найдётся подобный персонаж. Эти люди считают себя более умными, знающими и профессиональными, чем «простые работники», не способные на рывок к цели в обход инструкций и правил. Они не только готовы без колебаний погубить порученное им дело ради осуществления собственных амбиций, но и бездумно рискуют жизнями окружающих коллег и друзей. И только преодолев в себе этот «героизм», некоторые из них становятся настоящими профессионалами своего дела – теми самыми «простыми работниками», избегающими ненужного риска и нарушения инструкций. Таковы, например, Михаил Сидоров-Атос, Леонид Горбовский, Максим Каммерер.
Но есть и герои, так и не повзрослевшие, погубившие себя и других. Таковы, к сожалению, Антон (Румата) и Владимир Юрковский. О гибельном непрофессионализме Антона я подробно написал в статье «Трагедия дона Руматы, или Слон в посудной лавке». Что же не так с Владимиром Юрковским?
Первая трилогия Аркадия и Бориса Стругацких написана в жанре твёрдой научной фантастики, но уже в романе «Стажёры» начинается дрейф авторов в сторону социальной фантастики. Братья поняли, что им не хватает научного багажа, без которого невозможно создание полноценных произведений в жанре твёрдой научной фантастики, зато в социальной сфере они могли фантазировать без оглядки на фундаментальные науки и специфику производственных отношений. Так им, очевидно, казалось. Но вернёмся к трилогии.
Страна багровых туч
Фабула повести «Страна багровых туч» типична для советской научной фантастики середины XX века. Экипаж фотонной ракеты «Хиус» летит на Венеру. В составе экспедиции всего шесть человек:
«Ермаков – начальник экспедиции, командир корабля, физик, биолог и врач. Спицын – пилот, радист, штурман и бортинженер. Крутиков – штурман, кибернетист, пилот и бортинженер. Юрковский – геолог, радист, биолог. Дауге – геолог, биолог. Быков – инженер-механик, химик, водитель транспортёра, радист».
Цель межпланетной экспедиции чётко прописана в задании:
«Параграф восьмой. Цель экспедиции состоит в том, чтобы, во-первых, провести всесторонние испытания эксплуатационно-технических качеств нового вида межпланетного транспорта – фотонной ракеты «Хиус». Во-вторых, высадиться на Венере в районе месторождения радиоактивных руд «Урановая Голконда», открытого два года назад экспедицией Тахмасиба – Ермакова…и провести его геологическое обследование.
Параграф девятый. Задача геологической группы экспедиции состоит в определении границ месторождения «Урановая Голконда», в сборе образцов и приближённом расчёте запасов имеющихся там радиоактивных ископаемых. По возвращении представить в комитет соображения об экономической ценности месторождения…
Параграф десятый. Задачей экспедиции является отыскание посадочной площадки не далее 50 километров от границ месторождения «Урановая Голконда», удобной для всех видов межпланетного транспорта, и оборудование этой площадки автоматическими ультракоротковолновыми маяками…».
Очевидно, что Стругацкие просто взяли стандартный сюжет (вернее несколько сюжетов) и перенесли его в космос. Тут и испытание новой техники (фотонной ракеты), и поход к неисследованному месту (полёт на Венеру и поиски Урановой Голконды), и геологические исследования в труднодоступном районе. Такой приём использовали многие писатели-фантасты как до братьев Стругацких, так и после. Да и соединение разных жанров в одном произведении придумали тоже не они. Однако повесть «Страна багровых туч» получилась на мой (и не только) взгляд весьма увлекательной и даже сейчас читается с большим интересом, хоть и многие именно научные данные о Венере в ней фатально устарели.
Вернёмся к основной теме этой статьи. Нас в данном случае интересует не фабула повести, а конфликт между так называемыми «спортсменами» и «работниками». Спортсменов представляет Владимир Юрковский, а работников – Алексей Быков. Уже во время их знакомства, до полёта на Венеру, между Юрковским и Быковым вспыхивает неприязнь:
«– Знакомьтесь, – сказал Краюхин. – Владимир Сергеевич Юрковский, замечательный геолог и опытный межпланетный путешественник…
Красавец в изящном костюме слабо, словно нехотя, пожал руку Быкова и отвернулся с безразличным видом».
Быкова поражает то, что Юрковский имеет наглость выдвигать претензии начальству и выражать недовольство десятым параграфом задания:
«– Одно дело – приказать, другое дело – выполнять, – хмуро пробормотал Юрковский. – Во всяком случае, следовало бы этот пункт предварительно согласовать с нами, а потом уже отдавать в приказе.
«Почему Краюхин не оборвёт этого распустившегося пижона?» – сердито подумал Быков.
Прямой, как разрез бритвой, рот Краюхина растянулся в насмешливую улыбку:
– Вам кажется, Владимир Сергеевич, что экспедиции это не под силу?
– Не в этом дело…
– Конечно, не в этом! – резко сказал Краюхин. – Конечно, не в этом! Дело лишь в том, что из восьми кораблей, брошенных на Венеру за последние двадцать лет, шесть разбилось о скалы. Дело лишь в том, что «Хиус» посылается не только… и не столько ради ваших геологических восторгов, Владимир Сергеевич. Дело лишь в том, что вслед за вами пойдут другие… десятки других, сотни других. Венеру… Голконду оставлять без ориентиров больше нельзя. Нельзя, чёрт побери! Или там будут надёжные автоматические маяки, или мы будем вечно посылать людей почти на верную гибель. Неужели это, так сказать, непонятно вам, Владимир Сергеевич?».
Кроме недовольства заданием Владимир Юрковский откровенно высказывается против участия в экспедиции Алексея Быкова, заявляя, что тот на Венере не понадобится. И начальнику приходится вновь ставить Юрковского на место:
«– Поправьте меня, если я ошибаюсь, Владимир Сергеевич. Кажется, это у вас пять лет назад в бытность вашу на Марсе рассыпалась гусеница у танкетки, не правда ли? И вы с Хлебниковым тащились пешком пятьдесят километров, потому что так и не сумели её починить…
Юрковский вскочил и хотел что-то возразить, но Краюхин продолжал:
– И в конце концов, дело даже не в этом. Инженер Быков введён в состав экспедиции, помимо всего прочего, ещё и за те, так сказать, отменные физические и духовные качества, в которых вы, по собственным вашим словам, не сомневаетесь. Это человек, на которого вы, Владимир Сергеевич, сможете положиться в критический момент. А такие моменты там будут, обещаю вам! Что же касается его знаний, то будьте уверены, в своей области их у него не меньше, чем у вас в своей».
Владимир Юрковский – замечательный геолог и опытный межпланетник, пусть и не умеющий починить гусеницу у танкетки. А инженер-механик Алексей Быков виртуозно водит вездеход и до экспедиции на Венеру никогда не покидал Землю. Но не только профессиональные и внешние качества разделяют столь разных людей. Так кто же такие «спортсмены» и «работники»? Соавторы разъясняют это в сцене, в которой Юрковский бездумно оскорбляет Василия Ляхова – пилота-испытателя первой фотонной ракеты «Хиус»:
«– Подумать только, ведь мы были первыми в таком деле!
Юрковский усмехнулся:
– Но всё-таки дома, на Земле, лучше, не так ли, Вася?
– Разумеется, лучше.
– «Разумеется…» Ах, Василий, Василий, нет в тебе ни капли поэзии! Совершил такой перелёт!.. Нет, ты положительно недостоин такой чести.
Ляхов нахмурился.
– Я, знаешь ли, не спортсмен, – сердито сказал он, – я работник! И не вижу в этом ничего дурного.
– Никто не говорит, что это дурно… – Юрковский поднял к потолку томные глаза. – Но согласись, мон шер, что путь прокладывают обычно… спортсмены, как ты их называешь.
– Значит, раз на раз не приходится.
– Что за разделение такое? – удивлённо спросил Крутиков. – Спортсмены, работники…
– Всегда и везде, – твёрдо сказал Юрковский, – впереди шли энтузиасты-мечтатели, романтики-одиночки, они прокладывали дорогу администраторам и инженерам, а затем…
– Затем по костям этих самых мечтателей и романтиков кидалась жадная серая масса, чернь презренная… – криво улыбаясь, тоненьким голосом сказал Дауге. – Энтузиаст-мечтатель… гусар-одиночка!
Юрковский стремительно повернулся к нему, но Краюхин поднял руку.
– Одну минутку, – проскрипел он насмешливо. – Значит, Владимир Сергеевич, администраторов-энтузиастов не бывает? И инженеров-мечтателей тоже? Хм… И что там насчёт серой массы?
Быков сидел как на иголках. Никогда ещё «пижон» не был ему так несимпатичен. Он взглянул на Ляхова, бледного, с дрожащими от обиды губами, и разозлился ещё больше. Но он ещё не имел здесь права голоса.
– Мы все мечтатели, если угодно, Владимир Сергеевич, – продолжал Краюхин. – И энтузиасты тоже. Только каждый на свой лад… Потому что, имейте в виду, государство, наш народ, наше дело ждёт от нас не только… вернее, не столько рекордов, сколько урана, тория, трансуранидов. Мы все мечтатели. Но я мечтаю не носиться по пространству подобно мыльному пузырю, а черпать из него всё, что может быть полезно… Что в первую очередь необходимо для лучшей жизни людей на Земле, для коммунистического содружества народов. Тащить всё в дом, а не транжирить то, что есть дома! В этом наше назначение. И наша поэзия…
Человечеству нужны богатства Венеры, а не восторженные рапорты. Так. А затем вы уступите место новым героям – производственникам, тем, кто будет строить заводы на берегах Урановой Голконды. И всё это работа, друг мой, вдохновенная работа, а не спорт! Только одни относятся к ней как к эффектной возможности блеснуть под куполом цирка и сорвать аплодисменты, а другие – как к работе в общем строю. А вам, так сказать, мон шер, только бы добраться до сокровищницы тайн, где они лежат штабелями, и водрузить… Эх, вы… спортсмены!
Наступило молчание. Юрковский поднялся и, ни на кого не глядя, вышел.
– Славный парень, – проговорил Краюхин. – Смелый, умница… Только амбиции у него – ой-ой-ой!».
Из приведённых выше цитат видно, что начальству прекрасно известны как достоинства, так и недостатки Владимира Юрковского. Краюхин не может не видеть возникшую неприязнь между Юрковским и Быковым, а ведь подобное просто недопустимо в опасной и сложной миссии на Венеру. И всё же начальство почему-то оставляет источник раздоров в составе экспедиции. Этим недостатком страдают многие произведения Аркадия и Бориса Стругацких: начальство посылает с важной миссией людей, совершенно не подходящих для этого по личным или профессиональным качествам. Оказалось, что писать социальную фантастику ничуть не проще, чем научную, но яркие образы «спортсменов» мешают нетребовательному читателю распознать данную особенность творчества братьев Стругацких.
Надо отдать справедливость Юрковскому, он рискует не ради славы:
«Для Юрковского, удачливого геолога-разведчика, перелёт означает прежде всего новый рекорд и новые ощущения. Его не очень прельщают слава и почёт ― он открыто издевался над иными пилотами, опьяневшими от внимания и забот, которыми их окружала благодарная страна. Он принимал участие в самых рискованных экспедициях, но портреты его редко появлялись в газетах и на телеэкранах. Он любит опасность за высокое ощущение победы над ней. Он наслаждается ею, как гурман ароматом изысканного блюда. Правда, он стыдливо скрывает эту маленькую слабость, которую Краюхин как-то назвал «отрыжкой монтекристовщины самого дурного толка». Романтик…».
Алексей Быков, конечно, практически полная противоположность Юрковскому как внешне, так и по характеру. Он – «работник», а не «спортсмен»:
«Краюхин улыбнулся, вспомнив кирпично-красное лицо, маленькие, близко посаженные глазки, облезлую лиловатую шишку носа, жёсткую щетину, торчащую вперёд над вогнутым лбом. Не красавец, не Юрковский, конечно… И по части стихов не очень силён… Зато прекрасный инженер-практик. И какая быстрая реакция! … Для Алексея Петровича экспедиция на Венеру ― лишь весьма странная и неожиданная командировка, оторвавшая его ― временно, конечно, ― от привычной работы в глуши азиатских песков».
Рядом с двумя этими полюсами, «спортсменом» Юрковским и «работником» Быковым, есть ещё один персонаж, совмещающий в себе лучшие качества обоих:
«А Михаил Антонович Крутиков ― просто лучший штурман в стране, только и всего. Добродушный, мягкий, любитель товарищеских вечеринок и торжественных собраний, на которые является со всей семьёй ― с женой и двумя ребятишками, превосходный математик, предложивший несколько принципиально новых методов ускоренного решения сложнейших задач космогации. Он с одинаковым удовольствием позирует перед объективами кинокорреспондентов и возится дни напролёт с детьми. Он никогда не отказывался ни от самого мелкого, незаметного дела, ни от внезапного предложения отправиться в самый головоломный рейс. Если бы не Краюхин, мягкого и уступчивого Михаила Антоновича всегда отправляли бы в скучные и опасные рейсы в пояс астероидов. А сейчас штурман занимает привычное место рядом с давним своим другом Спицыным и простодушно восторгается этим».
Эти три персонажа – Юрковский, Быков и Крутиков – присутствуют во всех произведениях трилогии, их судьбы тесно связаны. В романе «Страна багровых туч» предсказания Краюхина полностью сбываются. В самом начале пути экспедиции к Урановой Голконде по вине Владимира Юрковского погиб Спицын. Они вдвоём ушли в разведку, у Спицына оказалась неисправность в кислородном баллоне скафандра, и Юрковский в нарушение инструкции отправил напарника назад к вездеходу одного, продолжив разведку, опять же в нарушение инструкции, в одиночку. В результате Спицын так и не пришёл к вездеходу, и все поиски его были безрезультатны. Когда по всем расчётам у Спицына должен был закончиться кислород, начальник экспедиции Ермаков приказал продолжить движение к Голконде. Юрковский устроил форменную истерику, требуя продолжить поиски тела Спицына:
«Юрковский, шатаясь, поднялся:
― Анатолий Борисович!..
Ермаков молчал. Юрковский, беззвучно шевеля губами, прижимал к груди трясущиеся руки. Дауге снова понурил голову. Молчание длилось бесконечно, и Быков не выдержал. Он поднялся и направился к пульту управления. И тогда, высокий, надорванный, прозвенел голос Юрковского:
― Я не уйду отсюда!
Глаза его блуждали, на белых щеках вспыхнули красные пятна.
― Он здесь, где-то рядом… может быть, он ещё… Я не уйду…― голос сорвался, ― Анатолий Борисович!
Ермаков проговорил мягко, убеждающе:
― Владимир Сергеевич, мы должны идти. Богдан умер. У него нет кислорода. Мы должны выполнить свой долг. Мы не имеем права… Вы думаете, первым экспедициям в Антарктике было легче? А Баренц, Седов, Скотт, Амундсен?.. А наши прадеды под Сталинградом?.. Смерть любого из нас не может, не должна остановить наступления…
Никогда Ермаков не произносил столь длинных речей. Юрковский, цепляясь за стены, придвинулся к Ермакову:
― Мне плевать на всё!.. Мне плевать на Голконду! Это подло, товарищ Ермаков! Я не уйду! К чёрту! Я остаюсь один…
Быков увидел, как лицо Ермакова стало серым. Командир планетолёта не шевельнулся, но в голосе пропали дружеские нотки:
― Товарищ Юрковский, прекратите истерику, приведите себя в порядок! Приказываю надеть шлем и приготовиться к походу!
Он резко повернулся и сел за пульт управления. Юрковский, весь сжавшись, будто готовясь к прыжку, следил за ним дикими глазами. Он был жалок и страшен, и Быков, не сводя с него глаз, шагнул к нему. Но не успел: стремительным кошачьим движением, выпрямившись, как стальная пружина, геолог рванулся к люку. В руках его вдруг оказался автомат.
― Так? Да? Так? ― выкрикнул он. ― Пусть! К чёрту! Я остаюсь один!
Быков схватил его за плечо.
― Куда? Без шлема, сатана!..
Юрковский ударил его прикладом в лицо, брызнули тёмные капли на силикетовую ткань костюма. Быков, навалившись, рвал у него из рук оружие, ломая пальцы. Оба рухнули на пол. Юрковский сопротивлялся бешено. Перед глазами Быкова блестели оскаленные зубы, в ушах хрипел задыхающийся шёпот:
― Сволочь!.. Пусти, гад!.. Кирпичная морда… Жандарм, сволочь!..
Быков вырвал наконец автомат, отбросил в сторону. Пол качнулся, раздался визгливый скрежет ― «Мальчик» разворачивался, уходил от проклятого места, от не найденной могилы, лязгая сталью по серому камню.
– Иоганыч!.. Что же ты? Иоганыч… Богдан…― Юрковский застонал, запрокинув лицо. Быков выворачивал ему руки.
– Надо, Володя, надо! ― Дауге стоял над ним, держась за качающиеся стены. Перекошенное землистое лицо. Потухшие глаза. Мёртвый, чужой голос:
– Надо, Володя, надо… будь оно всё проклято!..».
Как видите, Владимир Юрковский готов поставить под угрозу всю экспедицию ради эфемерной возможности нахождения тела пропавшего товарища и успокоения собственной совести. Он не может и не хочет соизмерять свои личные интересы и общественные. И только твёрдость начальника экспедиции и решительное вмешательство Алексея Быкова спасают положение. Кстати, Юрковский в дальнейшем так и не извинился перед Быковым за удар прикладом автомата в лицо и оскорбления:
«Между тем геологическая разведка давала блестящие результаты. Голконда воистину оказалась Голкондой ― краем несметных, неисчерпаемых богатств. Уран, торий, радий… Трансурановые элементы ― плутоний, калифорний, кюрий: вещества, на производство которых в земных условиях тратились огромные силы и средства, вещества, добываемые с помощью сложнейших установок и в ничтожных количествах, здесь лежали прямо под ногами. Без особых затрат их можно было добывать в промышленных масштабах, тоннами. Дауге вопил от восторга, отбивая лихую чечётку, и даже Юрковский, в последнее время угрюмый, пел за работой, несущей открытие за открытием. Значение этих открытий нельзя было переоценить. Они означали небывалый прогресс в энергетике, технике, промышленности, медицине. Земля, покрытая вечнозелёными лесами от полюса до полюса, горящая мириадами огней, населённая здоровыми, сильными, не знающими болезней людьми; изобилие, великолепные города, могучие электростанции, ясная, счастливая жизнь ― всё это мысленно представлялось экипажу «Хиуса». И эта жизнь должна была получить могучее подкрепление отсюда, из чёрных смоляных песков Голконды. Под мрачным багровым небом, среди безбрежных угрюмых пустынь маленькая горсточка людей шла через муки, боль исканий, гибель товарищей ― к большой победе. Для многого следовало многим рисковать».
Однако время, потерянное на поиски пропавшего Спицына, не позволили провести геологам Дауге и Юрковскому более подробные изыскания. Вездеходу пора возвращаться к ракете, о чём вынужден сообщить членам экспедиции Ермаков. И тут Юрковский в очередной раз продемонстрировал свой склочный характер и эгоизм:
«– Но данные расплывчаты и недостаточно полны, ― ворвался в речь командира Юрковский. ― Имея возможность получить гораздо более точные данные…
– Мы не имеем такой возможности! ― отчеканил Ермаков.
– Как так ― не имеем?!
– Я уже сказал. Готов повторить. Воды осталось на четверо суток. Связи нет. Положение «Хиуса» на болоте небезопасно. Поход в Дымное море в наших условиях является авантюрой. Любая серьёзная неисправность транспортёра может привести к провалу всего дела. Кроме того…
– При чём здесь авантюра, когда речь идёт о задании правительства? ― Юрковский вскочил. ― Нам поручили ответственнейшее дело, а мы выполняем его только наполовину. Это же позор! Когда ещё сюда придут люди!..
– Если мы вернёмся, они придут скоро, а если останемся здесь ― никогда… Или через двадцать лет!
Дауге сказал негромко:
– Ведь вы обещали… Вы дали согласие на этот поход после оборудования ракетодрома…
– Да, я собирался исследовать Дымное море, если будет на то возможность. Но этой возможности нет. Рисковать результатами экспедиции я не намерен.
– Риск! Опять риск! ― бушевал Юрковский. ― Я не боюсь риска! Говорите что угодно, Анатолий Борисович, но вы не в силах сделать нас трусами! (Ермаков невольно вздрогнул: это были его собственные слова.) Основная задача экспедиции не будет выполнена!
― Не так, ― вмешался в спор Быков.
Быков продолжал:
– Основная задача экспедиции не в этом. Вы плохо помните приказ комитета. Испытание «Хиуса» ― вот основная задача.
– Алексей Петрович прав. Наша основная задача ― доказать, что только снаряды типа «Хиус» могут решить проблему овладения Венерой. Доказать это! Кроме того, доставить на Землю результаты предварительной разведки. Мы их добыли. Ракетодром создан. Остаётся главное ― вернуться.
Юрковский воскликнул с горечью:
– Бросать на полдороге такое дело!
– Лучшее ― враг хорошего, Владимир Сергеевич. И потом, мы сделали своё дело…
– Вы не специалист, ― дерзко сказал Юрковский.
– Я командир! ― Ермаков заиграл желваками и проговорил, сдерживаясь: ― Я отвечаю за исход всего дела. Я мог бы просто приказать, но я выслушал ваши доводы и… считаю их неубедительными. Не будем больше об этом…».
Юрковскому очень хочется быть первооткрывателем всех богатств Урановой Голконды, ради этого он готов рискнуть всей миссией на Венеру. Но командир Ермаков в очередной раз оказывается прав: на обратном пути от Голконды к «Хиусу» вездеход попадает в катастрофу и выходит из строя, гибнет Ермаков, получает тяжёлые ранения Дауге, Быков с Юрковским вынуждены теперь нести его на самодельных носилках, а до ракеты сто километров! И теперь Алексею Быкову приходится взять ответственность за судьбу экспедиции на себя, потому что Дауге лежит полумёртвый без сознания, а опытный межпланетник Юрковский окончательно пал духом и готов сдаться:
«Юрковский на привале тогда говорил, что весь поход ― бессмыслица, что идти им ещё неделю, а питья не хватит и на четыре дня и что вообще они скоро упадут и не встанут».
Быков заставляет расклеившегося «спортсмена» Юрковского продолжать идти к «Хиусу»:
«Сегодня осмотрели ожоги Дауге ― кожа слезла, кровоточащие язвы… Быков перевязывает ему ноги как умеет. Затем Быков снимает с Юрковского вещевой мешок, в котором лежат термосы Дауге. Ему кажется, что Юрковский два раза тайком пил…
Быков тащит всё на себе. Юрковский снова упал ― голубая зарница роняет неверный дрожащий свет на чёрное распростёртое тело.
– Вставай!
– Нет…
– Вставай, говорю!
– Не могу…
– Встать! Убью! ― напрягаясь, орёт Быков.
– Оставь меня и Гришу! ― злобно хрипит Юрковский. ― Иди один.
Но он всё-таки встаёт».
Мало того, что Юрковского приходится заставлять идти к спасению, но он готов окончательно погубить и своего давнего друга Григория Дауге! Когда Юрковский окончательно понимает, что Быков никогда не согласится бросить товарищей на гибель, он совершает, как ему, наверно, кажется, героический поступок:
«Во время привала Быков, измотанный и обессиленный, заснул, оставив Юрковского на часах. За четвёртые сутки они прошли не больше двенадцати тысяч шагов, и, пока Быков спал, Юрковский снял с себя термосы с остатками жидкого шоколада и лимонада, снял баллон с кислородом, сложил всё это аккуратно на полупустой мешок рядом с носилками и, кое-как нацепив шлем, уполз в ночь умирать в песках. Быков проснулся как раз вовремя. Он отыскал геолога в тот момент, когда тот, чувствуя, что у него не хватает сил отползти далеко, стаскивал и не мог стащить с себя зацепившийся за что-то шлем. Быков взвалил Юрковского на плечо ― оба не сказали ни слова, ― отнёс к месту привала, помог укрепить шлем и поставить все баллоны и потом сказал:
― Я хочу спать, я очень устал. Дай слово, что во время сна ты не удерёшь…
Юрковский молчал.
― Я очень хочу спать, очень… Ты не даёшь мне заснуть, Володя…
Юрковский молчал упрямо, только с ненавистью сопел в микрофон».
За что Юрковский ненавидит Быкова? За то, что тот не даёт ему совершить яркий поступок – подвиг самопожертвования ради спасения товарищей. Он не понимает, что именно Быков совершает подвиг, делая всё, чтобы они дошли до ракеты все трое, а не только он, простой водитель вездехода в данной экспедиции. Только геологи Дауге и Юрковский могут по памяти хотя бы частично восстановить утраченные во время катастрофы с вездеходом результаты исследования Урановой Голконды. Но Юрковский не видит этого подвига. Просто идти, преодолевая жажду и бессилие, к далёкому «Хиусу» – это для Юрковского бессмысленная рутина и глупость, он уверен, что они всё равно не дойдут и погибнут бесславно и тускло. Но Быков не теряет надежды укрепить дух товарища:
«Через четыре часа они двинулись дальше, и Юрковский пошёл сам. Местность стала каменистой, и сквозь мучительный бред о воде Быков подумал, что они сделают, может быть, хороший переход, но Юрковский споткнулся, упал и повредил колено. Быков, ощупывая ему ногу, слышал, как он заплакал горько и яростно, и проговорил:
– А помнишь, Володя?.. Бороться и искать, найти и не сдаваться! Помнишь?
– К чёрту, всё к чёрту! ― всхлипывал Юрковский.
– Нет, ты мне скажи, ты мне скажи, Владимир… Боролись?
Юрковский затих, потом проговорил:
– Боролись.
– Искали?
– Искали.
– Нашли? Вовка! Ведь нашли! Ведь ты же геолог!
Юрковский молчал.
– Не-ет, ты скажи! ― Быков чувствовал, что бредит. ― Ну? Ведь нашли, а?
– Нашли, ― сказал Юрковский.
– Милый… Ведь нашли… Ты… Иоганыч… Всё пропало ― ладно… Записи, образцы, «Мальчик»… Но ведь ты геолог, ты многое помнишь и так… без записей… Ведь нужен ты, Владимир… Ждут тебя… Краюхин ждёт… Искали ведь… нашли… так что же ― сдаваться? А, Володя?
– Брось меня, ― тихо попросил Юрковский. ― Все погибнем. Брось…».
Получая от Юрковского вместо помощи только дополнительные осложнения, Быков начинает не просто осуждать «спортсмена», но и ненавидеть:
«Каждый раз, просыпаясь после мучительного сна, Быков люто ненавидел Юрковского. Геолог больше не мог нести носилки. Он всё время падал и ронял Дауге. Он ещё раз пытался бежать в пески. Но Юрковского терять нельзя! С ним будут потеряны драгоценные знания ― знания человека, изучившего подступы к Голконде. Он должен дойти ― этот смельчак, поэт и «пижон», он даст людям Голконду, сказочные песчаные равнины, где песок дороже золота, дороже платины… И всё-таки каждый раз, проснувшись перед началом нового пятнадцатикилометрового перехода, Быков ненавидел его, как врага».
Юрковский не просто мешает Быкову, заставляя того тратить душевные и физические силы, не давая добровольно умереть. Он даже не понимает причин, заставляющих Быкова это делать, хотя тот прямо их озвучил. И поэтому Юрковский в очередной раз оскорбляет Быкова, приписывая тому собственные эгоистичные мотивы:
«– Оставьте нас. К чему вам себя мучить? И сами погибнете, и…
– На кой чёрт ты мне нужен? Мне «язык» нужен! Вставай.
Юрковский колеблется.
― Ты что? Венец героя приобрести хочешь?.. Мученика?».
Но Быков не сдаётся, для него дело важнее личных обид:
«– Врёшь! Я тебя гнать вперёд буду, пока сам не свалюсь! А свалюсь ― сам поползёшь дальше! Понял?! Вставай!
И Юрковский встаёт. Славный, хороший парень! Наш, советский, хоть и с загибами… После пятого километра Быков перестаёт его ненавидеть, а после десятого начинает любить, как брата. Молчит, сукин сын, ни слова, ни жалобы ― а у самого волосы выпадают, кожа в трещинах, и лицо чернее пустыни. Шатается… Друг ты мой милый, мы дойдём, обязательно дойдём! Смотри, ещё десять километров оттопали. Вперёд, вперёд!.. Шаг, два, три, пять…».
Они уже так обессилели, что не могут идти. Быков ползёт, тянет за собой носилки с Дауге, Юрковский ползёт следом. «Спортсмен» так и не понял «работника», остался ненадёжным партнёром, продолжая отнимать у Быкова и так кончающиеся физические силы:
«Быков останавливается, включает фонарик и оглядывается. Юрковский здесь. Лежит позади неподвижного тела Иоганыча, упираясь растопыренными локтями в песок, глядит слепым полушарием шлема. Они связаны ремнём, снятым с вещевого мешка. За этим ремнём надо следить: один раз он уже развязался, и Быков уполз далеко вперёд. Пришлось возвращаться и искать Юрковского, который сидел, упёршись спиной в каменную стену ущелья, и молчал упорно, хотя и видел Быкова, ползавшего рядом. Чудак! Что он задумал ― расставаться, когда осталось всего несколько тысяч шагов. Если идти ногами, конечно. Да, надо внимательно, очень внимательно следить за ремнём. А теперь ― дальше. Шаг, два шага…».
На мой взгляд, Юрковский совершает подлость, заставляя Быкова тратить силы на его поиски. Если бы он так сильно хотел умереть, ему было достаточно просто застрелиться или снять шлем, и атмосфера Венеры быстро бы с ним покончила. Но нет, этот «гусар» сидит и упорно не откликается, спокойно наблюдая за тем, как Быков его ищет. И всё же по воле авторов этот стокилометровый поход разрушил стену неприязни между Быковым и Юрковским. Быков понял, что «гусар» далеко не трус и даже способен на самопожертвование. А Юрковский убедился, что без Быкова, без его несгибаемой уверенности в успехе и огромной силы воли, погибли бы все геологические результаты экспедиции к Голконде, сделав напрасными и человеческие жертвы, и труд самого Юрковского.
Алексей Быков после экспедиции на Венеру решил изменить специальность и стать пилотом космического корабля, межпланетником, потому что в космосе будет решаться дальнейшая судьба земной цивилизации. А вот Владимир Юрковский, к сожалению, не изменился, оставшись «спортсменом» и эгоистом.
Однако тема подвига «работника» осталась не раскрыта до конца. Быков спас Дауге, Юрковского и результаты экспедиции к Урановой Голконде. Он бесспорно совершил подвиг, но не в своей профессиональной сфере! Чтобы устранить этот пробел братьям Стругацким пришлось написать повесть «Путь на Амальтею».
Путь на Амальтею
Эта небольшая повесть, в которой присутствуют трое участников полёта фотонной ракеты «Хиус» к Венере – Алексей Быков, Владимир Юрковский и Михаил Крутиков, как и повесть «Страна багровых туч» написана братьями Стругацкими в жанре твёрдой научной фантастики. В ней нет глобального конфликта «спортсменов» и «работников», зато почти вся она направлена на прославление подвига «работников».
Завязка такова: научной станции, расположенной на Амальтее, спутнике Юпитера, грозит голод. К Амальтее с грузом продовольствия летит фотонная ракета «Тахмасиб». Командир экипажа – уже прославленный к этому времени межпланетник Алексей Быков, старший штурман – опытный космогатор Михаил Крутиков. Пассажирами летят на «Тахмасибе» Григорий Дауге и Владимир Юрковский, чему Быков совсем не рад:
«– Ты уж на них не сердись, Лёшенька, – сказал штурман.
– Знаете, товарищи, – Быков опустился в кресло, – самое скверное в рейсе – это пассажиры. А самые скверные пассажиры – это старые друзья».
Итак, переходим к подвигу. «Тахмасиб» внезапно на подходе к Юпитеру попадает в метеоритный поток:
«Видимо, крупный метеорит угодил в отражатель, симметрия распределения силы тяги по поверхности параболоида мгновенно нарушилась, и «Тахмасиб» закрутило колесом. В рубке один только капитан Быков не потерял сознания. Правда, он больно ударился обо что-то головой, потом боком и некоторое время совсем не мог дышать, но ему удалось вцепиться руками и ногами в кресло, на которое его бросил первый толчок, и он цеплялся, тянулся, карабкался до тех пор, пока в конце концов не дотянулся до панели управления. Всё крутилось вокруг него с необыкновенной быстротой. Откуда-то сверху вывалился Жилин и пролетел мимо, растопырив руки и ноги. Быкову показалось, что в Жилине не осталось ничего живого. Он пригнул голову к панели управления и, старательно прицелившись, ткнул пальцем в нужную клавишу.
Киберштурман включил аварийные водородные двигатели, и Быков ощутил толчок, словно поезд остановился на полном ходу, только гораздо сильнее. Быков ожидал этого и изо всех сил упирался ногами в стойку пульта, поэтому из кресла не вылетел. У него только потемнело в глазах, и рот наполнился крошкой отбитой с зубов эмали. «Тахмасиб» выровнялся. Тогда Быков повёл корабль напролом сквозь облако каменного и железного щебня. На экране следящей системы бились голубые всплески. Их было много, очень много, но корабль больше не рыскал – противометеоритное устройство было отключено и не влияло на киберштурман. Сквозь шум в ушах Быков несколько раз услышал пронзительное «поук-пш-ш-ш», и каждый раз его обдавало ледяным паром, и он втягивал голову в плечи и пригибался к самому пульту.
Тогда Быков поглядел на курсограф. «Тахмасиб» падал. «Тахмасиб» шёл через экзосферу Юпитера, и скорость его была намного меньше круговой, и он падал по суживающейся спирали. Он потерял скорость во время метеоритной атаки. При метеоритной атаке корабль, уклоняясь от курса, всегда теряет скорость. Так бывает в поясе астероидов во время обыденных рейсов Юпитер-Марс или Юпитер-Земля. Но там это не опасно. Здесь, над Джупом, потеря скорости означала верную смерть. Корабль сгорит, врезавшись в плотные слои атмосферы чудовищной планеты, – так было десять лет назад с Полем Данже. А если не сгорит, то провалится в водородную бездну, откуда нет возврата, – так случилось, вероятно, с Сергеем Петрушевским в начале этого года.
Вырваться можно было бы только на фотонном двигателе. Совершенно машинально Быков нажал рифлёную клавишу стартера. Но ни одна лампочка не зажглась на панели управления. Отражатель был повреждён, и аварийный автомат блокировал неразумный приказ. «Это конец», – подумал Быков. Он аккуратно развернул корабль и включил на полную мощность аварийные двигатели. Пятикратная перегрузка вдавила его в кресло. Это было единственное, что он мог сейчас сделать, – сократить скорость падения корабля до минимума, чтобы не дать ему сгореть в атмосфере».
Быков собирает в кают-компании экипаж и пассажиров и объявляет о создавшейся ситуации: о том, что отражатель разбит, контроль отражателя разбит, в корабле восемнадцать пробоин, и он падает на Юпитер:
«Я с Жилиным попробую что-нибудь сделать с отражателем, но это… так… – Он сморщился и покрутил распухшим носом. – Что намерены делать вы?
– Н–наблюдать, – жёстко сказал Юрковский.
Дауге кивнул.
– Очень хорошо. – Быков поглядел на них исподлобья.
– Вот так, – сказал Быков. – Ты, Миша, поди в рубку и сделай все расчёты, а я схожу в медчасть, помассирую бок. Что-то я здорово расшибся.
Выходя, он услышал, как Дауге говорил Юрковскому:
– В известном смысле нам повезло, Володька. Мы кое-что увидим, чего никто не видел. Пойдём чиниться.
– П–пойдём, – сказал Юрковский.
«Ну, меня вы не обманете, – подумал Быков. – Вы всё-таки ещё не поняли. Вы всё-таки ещё не верите. Вы думаете: Алексей вытащил нас из Чёрных Песков Голконды, Алексей вытащил нас из гнилых болот, он вытащит нас из водородной могилы. Дауге – тот наверняка так думает. А Алексей вытащит? А может быть, Алексей всё-таки вытащит?».
Да, Дауге и Юрковский верят, что Быков найдёт выход к спасению, и их научные наблюдения атмосферы Юпитера не превратятся в бесполезный мартышкин труд. И, конечно, Быков оправдал надежды друзей. Он нашёл решение проблемы и заставил экипаж воплотить его в жизнь в условиях всё возрастающей силы тяжести при падении корабля на планету-гигант Юпитер:
«Это было трудно, невообразимо трудно работать в таких условиях. Жилин несколько раз терял сознание. Останавливалось сердце, и всё заволакивалось красной мутью. И во рту всё время чувствовался привкус крови. Жилину было очень стыдно, потому что Быков продолжал работать неутомимо, размеренно и точно, как машина. Быков был весь мокрый от пота, ему тоже было невообразимо трудно, но он, по-видимому, умел заставить себя не терять сознание. Уже через два часа у Жилина пропало всякое представление о цели работы, у него больше не осталось ни надежды, ни любви к жизни, но каждый раз, очнувшись, он продолжал прерванную работу, потому что рядом был Быков. Однажды он очнулся и не нашёл Быкова. Тогда он заплакал. Но Быков скоро вернулся, поставил рядом с ним кастрюльку и сказал: «Ешь». Он поел и снова взялся за работу. У Быкова было белое лицо и багровая отвисшая шея. Он тяжело и часто дышал. И он молчал. Жилин думал: «Если мы выберемся, я не пойду в межзвёздную экспедицию, я не пойду в экспедицию на Плутон, я никуда не пойду, пока не стану таким, как Быков. Таким обыкновенным и даже скучным в обычное время. Таким хмурым и немножко даже смешным. Таким, что трудно было поверить, глядя на него, в легенду о Голконде, в легенду о Каллисто и в другие легенды». Жилин помнил, как молодые межпланетники потихоньку посмеивались над Рыжим Пустынником – кстати, откуда взялось такое странное прозвище? – но он никогда не видел, чтобы о Быкове отозвался пренебрежительно хоть один пилот или учёный старшего поколения. «Если я выберусь, я должен стать таким, как Быков. Если я не выберусь, я должен умереть, как Быков». Когда Жилин терял сознание, Быков молча перешагивал через него и заканчивал его работу. Когда Жилин приходил в себя, Быков так же молча возвращался на своё место».
Закончив работу, Быков вновь собирает экипаж и пассажиров, чтобы объявить им своё решение. Зная характер Юрковского, привычку того обсуждать приказы начальства, он говорит следующее:
«– Так, – повторил он. – Мы были заняты пере-о-бо-ру-до-ва-нием «Тахмасиба». Мы закончили пере-о-бо-ру-до-ва-ние. – Это слово никак не давалось ему, но он упрямо дважды повторил его, выговаривая по слогам. – Мы теперь можем использовать фотонный двигатель, и я решил его использовать. Но сначала я хочу поставить вас в известность о возможных последствиях. Предупреждаю: решение принято, и я не собираюсь с вами советоваться и спрашивать вашего мнения…
– Короче, Алексей, – сказал Дауге.
– Решение принято, – сказал Быков. – Но я считаю, что вы вправе знать, чем это всё может кончиться. Во-первых, включение фотореактора может вызвать взрыв в сжатом водороде вокруг нас. Тогда «Тахмасиб» будет разрушен полностью. Во-вторых, первая вспышка плазмы может уничтожить отражатель – возможно, внешняя поверхность зеркала уже истончена коррозией. Тогда мы останемся здесь и… В общем, понятно. В-третьих, наконец, «Тахмасиб» может благополучно выбраться из Юпитера и…
– Понятно, – сказал Дауге.
– И продовольствие будет доставлено на Амальтею, – сказал Быков.
– П-продовольствие б-будет век б-благодарить Б-быкова, – сказал Юрковский.
Михаил Антонович робко улыбнулся. Ему было не смешно».
Как видите, для Быкова главным в спасении «Тахмасиба» была необходимость выполнить задание – доставить продовольствие на Амальтею, а не спасение собственной жизни. Он просто делал свою работу, не считая её подвигом. А вот Юрковский, даже заикаясь после травмы, полученной при столкновении корабля с метеоритным потоком, не смог удержаться от не слишком уместной реплики в адрес своего (и не только) спасителя.
Вернуться в Содержание журнала
