Укрыться б мне в шатре тумана,
Дружить бы с ветром и луной
И встретить старость без недугов
В сей век великой тишины.
Ли Хван
Хотя орбитальный обстрел ещё не завершился и планетарную оборону не подавили, рой десантных капсул, отсоединившись от фрегата, вошёл в атмосферу Даруго. Лейтенант Вэлкор Старридж ощутил резкий толчок от запуска двигателей, а вместе с ним знакомый трепет и прилив адреналина. В кормовом иллюминаторе сначала исчезли далёкие звёзды, потом алое свечение застлало факелы крейсеров и пронзительный блеск голубого карлика. Миссия – его миссия – началась! Возвышаясь над головами сидящих рядом, он оглядел свой взвод: новобранцы, первый год в рейнджерах, но держатся молодцом. Вот только проку от них будет немного: пушечное мясо в лёгкой броне. Сегодня погибнут тысячи, даже не зная, ради чего сражаются. Только Старридж знал секретный приказ лидер-консула.
Их капсула имитировала повреждение, вошла в управляемый штопор и приземлилась, пропахав грунт, на опушке перелеска, вдали от основных сил. Сил, которым суждено погибнуть в атаке на столицу лишь для того, чтобы обмануть врага и облегчить его взводу выполнение задания. Лейтенант первым отстегнул ремни, нажал рычаг трапа и подал команду на выход. Бойцы высыпали на обожжённую траву, построились. Пройдясь вдоль двойной шеренги, Вэлкор приказал поправить снаряжение и достал командный планшет:
– Наша цель – научный комплекс, точнее, лаборатории под главным зданием. Местоположение – вон за теми холмами. Первое отделение – в авангард, третье прикрывает. Я со вторым. Ухо держать востро! Включаем камуфляж и выдвигаемся!
«Цель миссии – лаборатории. Сказал. Задача… известна только мне, – на бегу думал Старридж, огромная тень среди десятка призраков, поднимающихся на холм. – Где-то в подвалах держат ингарийского профессора, который решил проблему бессмертия. Нужно захватить его самого, результаты исследований, образцы сыворотки. И вернуться обратно. Любой ценой».
До комплекса добрались незамеченными, залегли. Лейтенант на планшете передал приказ сапёрам подорвать в двух местах забор. Как только отгрохотали взрывы, бойцы бросились в пролом. И тут же были вынуждены залечь под плотным огнём. Старридж раздосадованно зашипел:
– Салаги…
Он встал и пошёл первым, короткими очередями кося противников одного за другим. Вражеские энергоимпульсы хлестали по его модифицированной броне, не нанося ощутимого урона, а монитор на лицевом щитке подсказывал цели и порядок их уничтожения. Ни с чем не сравнить возбуждение от ближнего боя. Как художник пишет картину, а композитор сочиняет пьесу, так лейтенант вдохновенно создавал эпическое батальное полотно – здесь и сейчас. И купался от переполнявших эмоций в этом море всполохов и трассеров, разрывов и криков.
Добравшись до ворот главного здания, он подозвал оставшихся в живых рейнджеров, а затем через планшет взломал систему охраны. Двери начали медленно открываться. Старридж перезарядил винтовку, готовясь броситься внутрь. И свет померк.
***
Симуляция закончилась. Пак Ян Квон очнулся на кушетке в тесной переговорной кабинке. Над ним склонился менеджер пенсионного фонда.
– Ещё пять минут, пожалуйста, – сказал Пак, облизав сухие губы.
– Сожалею, но это весь ознакомительный фрагмент, господин Пак, – ответил менеджер и отсоединил кабель от шейного нейроинтерфейса.
– У вас лежанка, как прокрустово ложе. – Пак потёр бритый затылок и поднялся с кушетки, которая была на четверть метра короче его роста, зато вполовину шире.
– Что, простите? – Менеджеру, низенькому и пухлому, кушетка пришлась бы впору.
– Это из греческих мифов.
– Греческих, говорите? Извините, не читал. Я со школы только к азиатской культуре расположен. – Менеджер слегка поклонился и, явно тяготясь, спросил: – Надеюсь, вы довольны?
– Очень хорошо. Как будто на самом деле.
– Также наш пенсионный фонд может предложить другие варианты дожития из доступных вам: современный Мегаполис дожития с периодом бодрствования до шести часов в сутки, дожитие в стиле буддистских медитаций, размещение на морском…
– Не люблю море, – перебил менеджера Пак.
– Я понял вас. Вы выбираете игровую симуляцию?
– Да. Скажите, а передача избирательных прав не повышает срок дожития?
– Сожалею, но нет. У нейратов ограниченный пакет. И избирательное право у вас вместе с накоплениями переходит от работодателя к пенсионному фонду по истечении срока трудовой активности.
– Понятно. – Приложив большой палец с чипом к экрану монитора, Пак подписал соглашение.
– Я очень рад, что вы выбрали наш фонд, и лично благодарю, что обратились ко мне. – Менеджер снова едва заметно поклонился и проводил к выходу.
От небоскрёба, где размещался фонд, Пак Ян Квон отправился на другой конец Инчхона. Он включил музыку, и наушниками, этой великой звуковой стеной, отгородился от орд уличных кочевников. Пока шёл к метро по вечерним улицам, сине-зелёным от ярких вывесок и витрин, сколько мог уворачивался от рекламных голограмм, чьи фигуры, как изумрудные призраки, принимали разные обличья. Они, словно неискренние души, улыбались и раскрывали объятья, заметив нового пешехода, ускорялись навстречу, затем будто входили в тебя, внушая мысль зайти в магазинчик, обратить внимание или сделать выбор. И покидали, идентифицировав новую жертву. В эту игру не хотелось играть.
Около спуска в подземку Пак натянул капюшон форменной ветровки, чтобы укрыть нейроинтерфейс на бритой голове, и невольно ссутулился, стараясь казаться ниже, позволил гомонящей воронке втянуть себя. Этот людской поток, давя и толкая на эскалаторе, в переходах и вестибюле, отпустил его лишь на платформе, возле гермошлюзов вакуумного тоннеля. В безлокомотивном вагоне Пак пробрался к застеклённому торцу и стал смотреть, как магнитные рамы в красных огоньках подсветки пропадают вдали. Добравшись до Сити Холла, пересел на оранжевую линию Суин, тоже в торец, и всё время до конечной провёл, смотря из хвоста поезда.
Когда Пак снова оказался на поверхности, ему пришлось некоторое время вспоминать, в каких закоулках – так долго он здесь не был – находится колумбарий [1]. Пока его очередь усталой многоножкой медленно тащилась к лифту, оплатил в терминале хранение на весь срок дожития, затем опустился до минус шестого этажа и по полутёмным коридорам с очень низкими потолками, почти гусиным шагом следуя за мигающими бледно-жёлтыми стрелками, добрался до своих. Он протёр пыльные мониторчики, касанием большого пальца активировал их, и на экране появился отец, седой, со строгим, даже угрюмым выражением лица – его единственная сохранившаяся анимка – смотрел прямо, не мигая. На другом – мать: волосы под косынкой, доверчивое, открытое лицо, подавала тыквенный пирог. На третьем – весёлая, тогда весёлая, сестра беззаботно смеялась, прикрывая ладошкой рот.
Руки сами собой сложились в анджали [2], и он опустился на колени, поклонился, коснувшись лбом грязного бетонного пола:
– Я успел. Теперь наша семья не имеет неоплаченных долгов. И пусть вы, уважаемые родители, и ты, нуна [3], с моей смертью примете новое воплощение, исполненное сил и не сулящее тягот. Может, мы и встретимся. В другом мире.
Воздух наверху, не затхлый и стоячий, как в подземных лабиринтах, а чистый, без пыли, обвевая прохладными волнами, освежал. Его хотелось набрать полную грудь и просто задержать дыхание. Искорки звёзд с ясного небосклона будто смотрели без укора, ободряли, мол, выпрямься, расправь плечи, несовершенное дитя человеческое, улыбнись, доживай свой полувек на Земле, а космос оставь нам.
В кармане завибрировал телефон – звонок с униномера, наверняка какое-то рекламное предложение. Пак ответил:
– Слушаю.
– Вы идентифицированы как Пак Ян Квон, – раздался монотонный синтиголос. А потом уже явно живой человек, что было необычно, продолжил: – Кх-м, простите. Добрый вечер, господин Пак. Я представляю пенсионный фонд «Ин’тай», и мы рады предложить вам двойное дожитие…
– Благодарю, – перебил Пак, – но я уже заключил контракт.
– Позвольте мне…
– Да и недоступно мне двойное дожитие. Спасибо. – Пак нажал на красную иконку отбоя.
Он немного постоял с телефоном в руках, а потом, придя в себя, сунул его в накладной карман потёртых карго и двинулся к набережной, где в ряд расположились передвижные ресторанчики, тут же готовившие блюда на любой вкус. У откидных столов по приставным скамейкам расселись посетители: клерки в деловой одежде и работяги в комбинезонах. Кто поодиночке, но больше группками они активно заказывали, с аппетитом ели, пили и дозаказывали, обменивались новостями и мнениями, просто судачили. Кого ещё присоединит Азиатский Пояс вслед за Вьетнамом, как достали беженцы и всякие лишенцы – на окраинах не протолкнуться, кто куда поедет отдыхать после открытия Тихоокеанского моста и всякое разное.
Выбрав тот фудтрак, где можно сесть спиной к морю, сделал заказ. Пока готовилась еда, рассматривал огромный валун с латунной табличкой на корейском и каком-то незнакомом языке со странными письменами. Что-то о двух кораблях, которые когда-то в этой бухте отвергли требование капитулировать и приняли отчаянный, безнадёжный бой против превосходящих сил врага. А международная эскадра отошла на безопасное расстояние и безразлично наблюдала со стороны за расправой.
Раздался звоночек, и повар подал разделённую надвое миску с рыбной лапшой, напротив которой, на второй половине, устланной фольгой, дымилась горячая куриная грудка с пячукимчи и шариком риса. Пак снял капюшон, а повар, подавая двумя руками бумажный стаканчик с соджу, сдвинул левую руку от запястья к локтю правой. Не обращая внимания, Пак заплатил в один щелчок пальцами и принялся за ужин.
Лента магнитного тротуара пустовала, в корзинах около остановки кучей лежали муниципальные ферроборды. До общежития на таком можно добраться минут за десять. Но стоило прогуляться. Лёгкий ветер с моря единой холодящей волной накатывал на набережную, но потом врезался в дома, которые, как ветрорезы, заставляли бриз распадаться, крутиться вихрями в тесных улочках.
К общежитию Пак добрался основательно продрогшим. И первым делом, схватив полотенце с верхней койки двухъярусной кровати и нашарив вьетнамки под нижней, отправился в душ на этаже – греться под горячими струями. Вернувшись, залез на своё место, достал из-под подушки допотопный планшет, запустил бесплатную стрелялку и поиграл, пока его аккаунт в полдвенадцатого не отключили, как того требовал трудовой контракт. Когда вернулся сосед, Пак уже спал, поджав ноги на короткой кровати.
Так завершился единственный выходной перед последней рабочей шестидневкой. А дальше – «почётное» дожитие сроком на пять лет.
***
Утром корпоративный автобус забрал у общежития дневную смену и по «зелёному коридору» через четверть часа доставил в порт, на контейнерный терминал, где с плаката их приветствовал Яо Дзаньхуа, глава филиала «OOCL» [4] в Жёлтом море. Двери открылись точно у медпункта, и все отправились на осмотр. Пак, поёживаясь от утренней прохлады, в который раз читал слоган «OOCL: Мы не тратим время на риск» над фотографией босса и думал, что девяностопятилетний господин Дзаньхуа выглядит моложе него. Когда подошёл черёд, у Пака взяли мазок, прикрепили датчик аппарата, проверяющего жизненные показатели, к виску, после чего прибор, дважды пикнув, выдал допуск. На выходе обязательный стаканчик с К-тоником – причём сестра проследит, чтобы работник выпил всё до капли, – и запертый двухсекционный ланчбокс с таймером на замке, который срабатывает раз в четыре часа. И с горьким, едким привкусом элеутерококка, разведённого отбросами химлаборатории, во рту отправился к крану. Вчерашний ужин, аромат курицы с терпкими приправами словно остались в другой жизни.
Раньше в работе крановщиков было меньше правил, регламентов и инструкций. Но с увеличением экономической мощи Азиатского пояса вырос и объем грузоперевозок, потребовалось сократить время, которое корабли проводили у причалов. Крановщиков не хватало, а те, что работали, буквально жили в кабине. Это привело к дополнительным инцидентам и простоям: кто-то задевал надстройки, кто-то ронял груз, кто-то не мог попасть в фитинги, кто-то – в направляющие и гнул контейнеры, кто-то умудрялся сшибать тягачи на берегу. Стали привлекать нейратов – они чутко реагировали на качку, ветер, попадали в направляющие и «твистлоки» с первого раза. Поэтому их держали за рычагами сутками на специальном напитке для концентрации внимания. Всё это продолжалось до тех пор, пока один крановщик в порту Шанхая не слетел с катушек и не принялся швырять контейнеры в разные стороны, после чего зацепился спредером [5] за мостик, уронил на него кран, а сам за кабель вырвал себе шейный нейроинтерфейс и бросился в море.
Кадры трагедии с корабельных камер видеонаблюдения облетели всю планету. И правительство ограничило рабочие часы, ввело обязательный независимый медосмотр, установило нормы питания и предельный возраст, по достижении которого списывали даже тех нейратов, кто ошибок не допускал. Чтобы не рисковать.
Внизу, у опор кранового лифта, уже ждал напарник. Они перекинулись парой дежурных фраз, Пак забрал рацию и отметился в сменном журнале. Из кабины козлового «Борт-берег» под рампой солнца, низкого в зимний рассвет, открывался вид на залив Канхваман, на рейде которого замерла в ожидании пара десятков судов, ещё дюжина расходилась в стороне, и прибывающие семафорили тем, кто уплывал. В пересменок буксир оттёр от причала разгруженный контейнеровоз и шустро подогнал другой, на погрузку.
Пак любил именно погрузку, по скорости он был одним из лучших не только в терминале, но и во всём порту. Грузчики, «штангисты», да и экипажи поругивали его в рацию, что, мол, они тут все в мыле, но он не замечал ни ворчания скачущих, как бешеные кузнечики, фигурок в оранжевых и белых касках, ни похвал от бригадира. Заполнять пустоту куда приятнее, чем монотонно разбирать штабеля. Усевшись в подвижное кресло, оператор пристегнулся и подключил кабель к нейроинтерфейсу. Быстрый запуск софта, и мир обрёл параметры очерёдности, цветовые градиенты веса, углы крена и указующие стре́лки с расстояниями до фитингов и направляющих. Ожил и вестибулярный аппарат – теперь через перчатки можно чувствовать сорокафутовые контейнеры. Так канатоходец чувствует балансир, наклоняясь влево или вправо, чуть назад или вперёд. Появилось ощущение ветра и качки, с ними оператор не боролся, не соперничал, наоборот, они помогали плавными движениями переносить груз, будто люльку с ребёнком, люльку за люлькой, сотни люлек, поскорее с тягача на корабль, который отвезёт их в безопасное место.
Когда смена подходила к концу, диспетчер по общему каналу сообщил, что Пак должен задержаться – к нему есть вопросы у кадровиков, которые вот-вот подъедут. У автобусной остановки царило оживление. Грузчики выставили голографический мемоглиф в виде человечка с двумя задницами, символ репатрианта, которому и тут, и там дали ногой по мягкому месту. Мол, сейчас тебя в третий раз турнут, и не доработаешь свой срок, останешься без дожития. В ответ Пак высветил «так же смешно, как и прежде», только верхом вниз.
Стемнело. За час, который он провёл, сидя на корточках возле медпункта и кутаясь в ветровку, подумалось о многом. Какую пакость может выкинуть компания, на которую пахал столько лет? И что он сможет с этим сделать? По истечении предельного срока податься особо некуда. Раньше нейраты были в дефиците. Из жителей Кореи, да и Китая, само собой, мало кто хотел делать себе дырку у основания черепа. Поэтому некоторым не оставляли выбора. Официально процедура установки нейроинтерфейса добровольная, однако ж коль нужно разрешение на работу, то будь добр соглашайся. Если молодой, то орёл и решка: приживётся или не приживётся. А вот у человека в возрасте шансов маловато. Да и ещё долг за вживление родне платить.
Наконец в воротах терминала показался представительский Haval с белой эмблемой компании на лазурном капоте. Автопилот аккуратно притормозил, и из седана вылезла сотрудница, видимо, не из последних: уж больно холёное лицо, убранные по последней дорамной моде короткие осветлённые волосы. Она одёрнула дорогой деловой костюмчик, оправила юбку. Поднимаясь ей навстречу, Пак отряхнул, будто он был в крошках, комбинезон.
– Вы господин Пак Ян Квон? – Кажется, обращение «господин» далось ей нелегко.
Пак кивнул и поклонился.
– Меня зовут Сон Су Хён, я здесь по поручению господина Яо Дзаньхуа.
Пак снова поклонился, пониже.
– Господин Дзаньхуа выражает благодарность за верную, ответственную службу на благо компании и всего Азиатского пояса. И в знак признательности просит принять заслуженный подарок.
У Пака отлегло от сердца.
– Вы один из лучших работников компании на Жёлтом море, за время службы не допустили ни одной ошибки. Поэтому компания награждает вас премией. Допустим, в виде оплаченного путешествия по Храмам трёх драгоценностей. Но, главное, компания профинансирует двойное дожитие в достойном пенсионном фонде.
Пак вздохнул.
– Что-то не так? – спросила госпожа Сон.
– Понимаете… Прошу меня простить, но я уже дал согласие другому фонду. И отозвать не смогу.
– О, это ничего страшного. Вы подпишете заявление… – Госпожа Сон вернулась к машине, взяла с сиденья корпоративный планшет и показала, где подписать документ. – А остальное мы уладим. Вам придёт уведомление с адресом, датой и временем.
– Если так, то я, конечно, согласен. – Пак, не глядя на текст, приложил большой палец к планшету.
– Хорошо. А теперь я подвезу вас к дому.
– Неудобно, наверное? Да и поздно уже.
– Компания ценит достойных работников. Садитесь, – тоном человека, привыкшего распоряжаться, сказала госпожа Сон.
Пак сел следом за госпожой Сон на заднее сиденье и закрыл дверь. Тут же включилась мягкая подсветка и заиграла музыка, старомодное фортепьяно, что-то похожее на Ли Руму. В салоне пахло жасмином, и, смешиваясь с лавандовыми духами госпожи Сон, аромат оживлял воспоминания о сказках про долины Алмазных гор, которые мама рассказывала им с сестрой в детстве.
Haval плавно катил по городу, суматошная многоголосица которого не проникала внутрь, а свет и блики приглушались, отчего окно выглядело точно анимированные картины в затемнённых залах галереи современного искусства. Они ехали молча. Госпожа Сон сидела, смотря в своё окно. Пак украдкой взглянул на неё, потом отвернулся, но через некоторое время, поборов нерешительность, спросил:
– Извините, госпожа Сон, а не могу ли я иначе распорядиться премией?
Она оторвалась от окна:
– Как будет угодно. Сумма будет переведена на вашу карту вместе с окончательным расчётом.
– Спасибо вам большое… И господину Дзаньхуа передайте мою благодарность. Если будет возможность.
Госпожа Сон кивнула и снова повернулась к окну.
***
Пак приехал на час раньше назначенного времени, посетив до этого колумбарий, немного посидел на скамейке у центрального входа и отправился прогуляться по окрестностям. Здание клиники из двух строений, соединённых переходом, располагалось у самого подножия Мухаксан. Благодаря экоархитектурным изыскам: каскадной форме и зелёно-коричневой гамме стен, фасад, если взглянуть с другого конца города, сливался со склоном горы.
Минут через сорок Пак вернулся к центральному входу и, скинув одну из лямок рюкзака, в котором уместились все нехитрые пожитки, вошёл в холл. Лишённое острых углов пространство, словно пещера подземных царей, блистало самоцветными жилами стен и потолка. Сразу за дверьми стоял терминал с приветственной эмблемой «Превосходное дожитие Ин’тай». Пак коснулся чипом экрана, и на нём загорелась надпись: «Добро пожаловать, господин Пак Ян Квон. Ожидайте. К вам сейчас выйдут».
И, действительно, к нему тут же подошла смуглая, крепкого сложения, видно, выросшая в деревне, медсестра в бледно-васильковом, без единой складки халате. Она поклонилась:
– Здравствуйте. Меня зовут сестра Ю-джон. Я рада приветствовать вас в нашей клинике. Благодарю, что выбрали фонд «Ин’тай». Я провожу вас в ваш номер. Сегодняшний день будет посвящён обследованию, но уже завтра состоится первое подключение.
В лифте, а потом идя по извилистым коридорам, сестра Ю-джон рассказывала, что эта клиника – самая передовая, её только построили, она даже наполовину не заполнилась. Те клиенты, которые выбрали игровые симуляции, находятся на подключении гораздо дольше, причём без потери физических кондиций – за счёт костюмов электромагнитной стимуляции мышц и подачи особых питательных веществ, в том числе сразу в кровь. Мониторинг за состоянием осуществляется круглосуточно. Качество же игровых симуляций превосходит самые смелые ожидания. Некоторые граждане, у которых приближается период дожития, посмотрев ознакомительные фрагменты, специально устанавливают нейроинтерфейс. А те клиенты, которые уже находятся у нас, возвращаясь в реальность, требуют быстрее проводить осмотры и загружать их обратно. А когда срок дожития истекает, то игра предполагает величественную концовку.
В каждом слове, каждом жесте сестры Ю-джон проявлялись серьёзность и ответственность. Она всем своим видом показывала, что гордится такой престижной работой и, понятно, дорожит ею. Остановившись у одной из многочисленных дверей, медсестра повела рукавом вдоль электронного замка и приглашающим жестом предложила зайти внутрь. В номере, который хоть и был размером с комнату в общежитии, около узкого высокого окна стояла лишь одна кровать, точнее, специальная длинная кушетка. От неё к изголовью, где крепился стенд для подключения, шли разноцветные провода и матовые трубки. Медсестра достала из шкафа футболку, свободные бежевые штаны, того же оттенка куртку на молнии и мягкие туфли-шанхайки с эмблемой клиники:
– Переоденьтесь. А вашу одежду я заберу: она вам больше не потребуется. Личные вещи можете оставить. И ещё: придумайте, как будут звать вашего героя.
Пак безропотно подчинился, отдал поношенную одежду вместе с рюкзаком, оставив только одну семейную фотографию.
***
Когда сестра Ю-джон говорила, что симуляция превосходит ожидания, скорее скрывала достоинства игры, чем приукрашивала.
Пак не спешил идти к хижине на опушке вслед за манящей стрелкой. Хотелось насладиться красотой вокруг. Деревья волшебного леса, с их яркой, до невозможности гармоничной и насыщенной красками листвой, то возносились вверх остроконечными мачтами, то преграждали дорогу неохватными стволами, а крона их ду́хами природы колыхались над головой. Он буквально впитывал запах, который с летучим ветром лучше всяких благовоний освежал тело, внимал, как тихой, нежной музыкой шелестит по корням палая листва. Потом пил и не мог напиться водой из ручья – холодной, чуть сладкой, с персиковой ноткой, прозрачной, но, как молоко, густой. Лишь попривыкнув немного к красотам сказочного мира, Пак отправился к первой точке.
Вблизи хижина оказалась никакой не лачугой, а дымчатым шатром из непрозрачных, но проницаемых, как густой туман, завес. Сидевший на циновке седобородый иягикун [6] в белоснежных одеждах всплеснул руками:
– Столько лет молил я небеса о герое, и они меня услышали. Кто ты, юноша? Маг или воин?
В зеркальном щите, который висел на стене позади старика, отражался высокий мускулистый юноша в шёлковом ханбоке, чёрные до плеч волосы стягивала лиловая лента, а взгляд разноцветных глаз – карего и голубого – был внимателен и строг.
– Я воин, – ответил Пак. И на теле, как и на отражении, появился пластинчатый доспех.
– Очень хорошо. А как зовут тебя?
– Хон Тиль Дон.
– Очень, очень хорошо, юный воин. Мне нужно многое рассказать тебе. И многому научить. А времени так мало…
Старик покачал головой. Тут же на периферии зрения возникли полупрозрачные символы, подсказки, чтобы продолжить диалог.
– Скажите, кто вы и что здесь случилось?
– О, моё имя Амудо. Я – создатель тысяч сказок и сотен легенд. Каждый раз, когда я сочиняю, в мечтах блуждая по волшебному лесу, возникает тропинка в новый, только что рождённый мир со своими землями и морями, растениями и животными, людьми и совершенно на них непохожими, но столь же разумными сущностями. Но горе мне, горе… На свою беду я открыл путь в царство демонов, и оттуда вырвался Имуги, мой злейший враг. И теперь он подчиняет себе мир за миром, искажает природу, превращает животных в чудовищ, а разумных созданий обращает в рабство. Я стар, и мне его не одолеть.
Амудо снова замер.
– Что я должен делать? – спросил Пак.
– Никто, кроме тебя, не смог сюда попасть, а это значит, что ты – Избранный. О, ты будешь стоять во главе армий, сам будешь принимать тяжёлый бой, обретёшь могущество низвергать демонов во тьму и выводить на свет других воинов и магов. А пока тебе нужно тренироваться, много тренироваться. И учиться. Указующий луч направит тебя. Заходи сюда, когда будет нужно. Я всегда буду рад тебе. Но где бы ты ни был, слушай ветер и луну, они подскажут, что делать. А пока – вот мой тебе подарок.
Старик указал на накрытую рогожей корзинку в углу. Пак снял тряпку, и там оказался лисёнок – совсем маленький, янтарно-рыжий. Тот открыл глаза, умильно зевнул и завилял девятью хвостами.
– Будет тебе верным спутником, – сказал старик, – а теперь ступай.
И Пак-Хон со рвением принялся учиться искусству обращения с мечом и луком, копьём и щитом, стал вникать в основы магии, открыл для себя, как проходить по тропинкам из одного мира в другой. И везде его сопровождал весёлый лисёнок.
***
Пак открыл глаза: его номер, только шторы задёрнуты, в полумраке над стендом склонилась Ю-Джон:
– Добрый день! Пришло время планового осмотра, – медсестра принялась деловито отсоединять от ЭМС-костюма провода, потом занялась трубками.
Будто цепляясь за призрачные одежды уходящего сна, сознание нехотя примирялось с возвращением в реальный мир:
– Добрый… А какой сейчас… Сколько времени прошло?
– Пять дней. Как и планировалось. Как вы себя чувствуете?
Пошевелив конечностями, Пак попробовал, как отзываются мышцы лица, и с удивлением заметил:
– Отлично! Словно только что прилёг.
– А как вам симуляция, понравилась?
– О, выше всяких похвал.
– Всем нравится. Раз всё хорошо, переодевайтесь. – Подала униформу с оттиснутым игровым ником и отвернулась к окну.
Медсестра быстро шла впереди, а Пак, стараясь не отставать, следовал за ней. Пройдя через переход, они поднялись на верхний этаж. В пустынных коридорах только изредка встречались другие клиенты в сопровождении медсестёр, но никто из них на любопытный взгляд взаимностью не отвечал. У кабинета напротив холла с узкими окнами, выходившими на город, сестра Ю-Джон остановилась и постучала в дверь:
– Доктор Мун, разрешите?
– Да, заходите, – раздалось оттуда.
Они вошли. За столом на широком кожаном кресле сидел худощавый малаец лет пятидесяти на вид, пристальный взгляд поверх очков в золотой оправе изучающе прошёлся по новоприбывшему:
– Как зовут?
– Пак Ян Квон, – ответил Пак.
Сестра Ю-Джон поправила:
– Хон Тиль Дон.
– Занимательно. Знакомы с европейской культурой? – спросил доктор.
– Знаком немного, – ответил Пак.
– Хорошо. А я доктор Мун, заместитель главного врача. – Малаец указал на стул с высокой спинкой. – Присаживайтесь, господин Хон.
Встав над Паком, врач ощупал нейроинтерфейс:
– Не больно?
– Нет.
– Хорошо, – сказал доктор. – Активировать голосовое управление. Свет, индикатор.
– Что, простите? – Пак не заметил, как из медицинского халата доктора выдвинулся щуп индикатора, а рядом, в районе ключицы, включилась лампа.
– Ничего. Сидите смирно.
Некоторое время спустя доктор Мун удовлетворённо кивнул, отключил приборы халата, повесил его на спинку кресла и сходил в смежную комнату помыть руки. Вернувшись, он подошёл вплотную к Паку:
– Ну что ж, несмотря на длительную активность, воспаления рядом с портом нет. Как впечатления от симуляции?
– Потрясающие. Очень понравилось.
– Вижу, – доктор улыбнулся, – хотите поскорей вернуться?
– Да, вы правы, доктор Мун. Извините, пожалуйста, а беспроводные нейроинтерфейсы так и не разрешили?
– Ну, – доктор снял очки и потёр переносицу, – это не совсем моя область, но там по-прежнему производители не могут добиться полной передачи данных, без проскоков. Поэтому правительство подобное не лицензирует. Сестра, результаты анализов есть?
Ю-джон с готовностью ответила:
– Конечно, доктор Мун.
Тот вернулся за стол и, водя пальцами перед проектором, проглядел голограммы результатов:
– Так, тонус мышц очень хороший, пищеварение – в норме, текущая активность мозга соответствует предыдущему, здесь… Да, и это тоже в порядке. Единственное, хочу предупредить, что вы будете ощущать некоторую апатию и расстройство внимания при пробуждении. Это побочка из-за многолетнего употребления психостимуляторов.
– Но я ничего такого… Никаких запрещённых веществ, – недоумённо сказал Пак.
– Это средство для концентрации внимания, тоник ваш. Так он называется в обиходе?
– А, да. Теперь понимаю.
– Что ж, – сказал доктор, подводя итог, – я разрешаю увеличить Хон Тиль Дону время симуляции до двенадцати суток.
– Большое спасибо, доктор Мун, – обрадованно сказал Пак и в сопровождении медсестры вернулся в свой номер, чтобы скорее подключиться к симуляции.
***
Доктор Мун оказался прав. Пробуждаясь, Пак после ярких красок и нежных, изысканных звуков симуляции, насыщенной приключениями, загадочными событиями и жестокими схватками, чувствовал отстранённость, даже отвращение к реальности с её приглушённым светом, землистыми тонами в интерьере, раздражающими шумами. Не сравнить лязг мечей с грубым стуком закрывшейся двери, а пение стрелы – с деловитым жужжанием лифта!
Кроме Ю-Джон и доктора Муна, Пак ни с кем не разговаривал. Те, с кем он встречался: другие клиенты и сопровождающие их медсёстры, молчаливые техники, менявшие в кушетке трубки и проверявшие управляющий стенд, да сурового вида безопасники, делавшие обход, интереса к общению не проявляли. В симуляции же с новым витком сюжета появлялись занимательные персонажи, и к каждому стоило найти свой подход. Разговорить, чтобы понять, друг он тебе или враг. Что лучше: подчинить его силой или со всем уважением предложить идти в бой вместе как товарищи? До армий Пак-Хон ещё не дорос, но с ним уже был разномастный отряд, вместе с которыми стало возможно одолевать грозных демонов.
Верный лисёнок постепенно вырос и превратился в хитрющую и проказливую лисицу, которая никогда не давала скучать. Можно было часами наблюдать, как она забавляется, гоняясь за бабочками или просто играя со своими девятью хвостами.
Тропинки поражали не меньше. Пусть только часть их них была открыта, но некоторые задания, где требовалось пересекать границы между мирами, дарили непередаваемые впечатления. Только что ты шагал по волшебному лесу, а вот ты уже в горах, и тебя окружают высокие пики в снежных шапках. А свернёшь не туда и окажешься в сумрачных подземельях или посреди безжизненной пустыни.
А от того коридоры, что всегда приводили лишь туда, куда ты отправился, а потом обратно, нагоняли тоску. Пак привык во время короткого бодрствования мало разговаривать, отвечал односложно, и думал только о том, как лучше выполнить очередной квест. Хотелось поскорей отделаться от обследований, чтобы вновь окунуться в приключения. Так и сегодня сестра Ю-Джон опять провела его через переход, а затем знакомым путём к смотровому кабинету. Остановившись у двери, она постучала, но никто не отозвался. Медсестра обернулась:
– Доктора Муна сейчас нет на месте. Я скоро вернусь. А вы, господин Хон, подождите тут. Только никуда не уходите.
Пак некоторое время стоял около кабинета, а потом обернулся к окну в холле напротив. За ним раскинулся Инчхон. Город и его люди, у которых есть жизнь до дожития и у которых кто-то есть. Там, внизу, эти люди работали, ели и спали, ездили туда-сюда, разговаривали друг с другом и молчали, слушая, или, не слушая, молчали. Странное чувство: Пак будто соскучился по городу, который до того не любил. По порту, морю, уличной толчее. Наверно, хорошо бы ещё разок пройтись. Лишь бы не одному, а с кем-то близким. Посмотреть, как по дорогам снуют машины, как разгружают и загружают суда, как в уличных кафешках готовят еду, как в парках распускаются цветы. Ему даже почудился аромат, словно поблизости на самом деле была клумба. Он подошёл к окну, чтобы поближе взглянуть на город.
Из-за двери рядом с окном послышался голос доктора Муна, ему ответил кто-то – возмущённо, срываясь на фальцет. Пак прислушался.
– Со всем уважением, доктор. Какой каспаза-8, какой попадоз…
– Апоптоз, – спокойно поправил доктор Мун.
– Да без разницы. За что я должен платить полтора миллиона юаней? Госпожа Сон, может, вы мне растолкуете?
Тут Пак понял, что это был за цветочный запах. Госпожа Сон спокойно ответила вопросом на вопрос:
– Разве в вашем круге общения нет никого, кто уже пользуется нашими услугами?
– Есть, безусловно, есть. Потому я и здесь. Но мне нужно понять, за что вам капнет такая сумма. Объясните нормальными словами.
– Не мы устанавливаем цену. Но укол стоит таких денег. Да, я же говорила, что полтора миллиона – это только за одну инъекцию. А делать их нужно каждые девять месяцев.
– Господин Шим, – снова взял слово доктор, – я не мастер объяснять на пальцах. А презентаций, сами понимаете, у нас нет. Но если говорить просто, то… Каждый день в человеческом организме умирает около четырёх миллиардов клеток. И на смену им рождаются новые. Для разного вида клеток – свой срок. Скажем, эритроциты живут сто двадцать дней. Чтобы работал такой механизм, в клетке есть нечто, отвечающее за самоуничтожение. Клетка буквально запрограммирована родиться, функционировать и умереть. Весь комплекс однотипных клеток обновляется через каскад самоуничтожения. В организме имеется баланс замещения, но с возрастом он смещается, и старые клетки начинают превалировать над молодыми.
– Ну, это очевидно. Я по себе замечаю. Но при чём тут эйфория? Один наш общий знакомый после инъекции как под кайфом ходит. Даже с дофаминовой помпой не сравнить.
– Да. Я как раз об этом хотел сказать. Во-первых, наша инъекция, точнее подкожное введение микрокапсулы пролонгированного действия, помогает сместить баланс в сторону молодых клеток. После введения микрокапсулы с субстратом тау-каспаза-8, полученным из плазмы крови донора, у реципиента инициируется апоптоз, и за счёт разрушения митохондрии…
– Опять вы незнакомыми словами сыпете!
– Простите. В общем, после укола происходит медленное расщепление действующего вещества, начинается более интенсивное обновление клеток, причём не только мягких тканей. И, как следствие, омоложению организма сопутствует интенсивная выработка дофамина, адреналина, прочих житейских гормонов, так сказать. Всё как в молодости. И показатели когнитивных способностей, регенерации тканей также заметно растут.
– Ну, хоть что-то я стал понимать.
– Хорошо. Причём эта выработка идёт без высокой амплитуды. И без гормонального шторма. Всё в умеренном диапазоне. Я не поэт. И не рекламщик. Но мы тут привыкли считать, что у нас покупают не укол, а свет молодости. Юный бодр и волен, старый вял и болен, старость – мрак, а юность – свет [7].
– Неплохо сказано. А что это за доноры?
– Пусть вас это не беспокоит. Законов мы не нарушаем. Просто доноры – это не совсем, в моём понимании, люди. В их телах есть инородные устройства, отчего процесс образования новых клеток ускоряется, как и выработка специального фермента, того самого тау-каспаза-8. Просто представьте, что некий суррогатный пьяница готов вместо вас страдать от похмелья, тогда как вы будете наслаждаться приподнятым настроением, куражом без…
Заслушавшись, Пак не заметил, как подошла медсестра, и вздрогнул от её слов:
– Господин Хон! Я же просила вас никуда не уходить.
Доктор Мун, проводив посетителей, подошёл к смотровому кабинету и движением руки около электронного замка открыл дверь.
Всё как всегда за этот год: нейроинтерфейс, анализы, холодные напутственные слова из смежной комнаты под шум льющейся воды:
– Желаю успехов в ваших приключениях, господин Хон.
– Извините, доктор. Но я Пак. Такая уж фамилия досталась мне от родителей. А родителей надо чтить.
– Знаете, – доктор встал в дверях, вытирая полотенцем руки, – всем воздастся по мечтам. Жизнь настоящая, она там, где вы живёте. И настоящее имя оно там же. А что касается ваших родителей… Вы, конечно, любопытный человек. Я ознакомился с вашим профайлом. Вы не стали напоследок от жизни откусывать кусок повкуснее. Вместо этого оплатили колумбарий до конца своего дожития. Хотя могли гульнуть.
– Пока я жив…
– Ерунда это всё, – доктор Мун, словно услышав очевидную глупость от нежеланного и недалёкого собеседника, перебил его. – В колумбарии может находиться прах людей, у которых жив хоть один близкий родственник. Но, поскольку колумбарии переполнены, правительство недавно заменило «жив» на «активен». А те, кто вступил в фазу дожития, к таким не относятся. Так что прах ваших родных уже развеян над морем. А вы теперь свободны от обязательств. Можете наслаждаться дожитием.
– Что? – Пак хватанул ртом воздух. – Доктор, как же…
Тот безразлично пожал плечами:
– От чего вы всполошились? Не переживайте так. Это всё равно когда-нибудь случилось бы.
Что-то поднялось внутри, – резкий вдох и выдох, вдох и выдох, – волна за волной накатывало под стук в висках и стало биться, захлёстывая плотину смирения: один, на веки вечные один.
– Донор, я для всех вас только донор. Аккумулятор для… света молодости.
Доктор Мун вопросительно взглянул на сестру Ю-джон, та, покраснев, лишь виновато смотрела в пол.
– Слушайте, господин Хон…
– Пак! Я – Пак!
– Хорошо, господин Пак, как скажете.
– Не хорошо, это очень не хорошо! Я всё-таки… А вы… Вы… – Пак не смог подобрать слов. И от этого бессилия, невозможности высказаться, выразить звуком боль, а значит, быть услышанным, оглушить криком несправедливость, он принялся затравленно озираться по сторонам. Чтобы сделать что-то, раз не получается веско выразиться. Тут его взгляд упал на кресло.
Пак схватил оттуда халат и, выскочив из кабинета, бросился в направлении перехода, чтобы вырваться в город. Но с другой стороны коридора уже шли два безопасника с дубинками. Увидев беспокойного клиента, те прибавили шаг. Один показывал, что нужно остановиться. Другой угрожающе стучал дубинкой по ладони. Пак развернулся и кинулся обратно. В дверях смотрового кабинета стоял доктор Мун, с укором смотря на подопечного. Пак свернул в холл, к окну. Удар ногой, плечом, ещё плечом, сильнее – до хруста, но бесполезно. Окно не поддавалось. Тогда Пак прислонил рукав халата к электронному замку около кабинета, где невольно подслушал разговор, и заскочил внутрь. Тут же постучал рукавом с картой доступа часто-часто по считывателю изнутри, и тот, среагировав на панику нервной дроби, заблокировался. Ручка дёрнулась, потом затряслась, как в припадке. Снаружи рявкнул грубый голос:
– А ну открывай. Мы всё равно дверь сломаем. И тебе кое-чего.
Потом раздался спокойный голос доктора Муна:
– Не надо дурить. Сбежать не получится. Ничего не изменишь. Все документы вы подписали.
Пак стал озираться: окно сплошное, без створок. Не выбраться. Дверь. Как в смотровой – смежная комната. Подбежал и схватился за ручку: закрыто. Прислонил рукав халата. Дверь открылась. Сам собой включился свет. Окон нет, только ряды каких-то шкафов на таких же электронных замках со стеклянными створками, внутри, на заиндевелых полках, ровными рядами расставлены упаковки ампул с крохотными жемчужинками на дне. Пак прислонил рукав ко всем шкафам. Замки запищали, и двери стали открываться.
– Эй, что вы там делаете? – встревоженно закричал доктор Мун. – Не смейте! Это очень дорогое лекарство. Слышите?
И в сторону:
– Ломайте дверь. Быстрее. Он же там всё разгромит.
В дверь замолотили чем-то тяжёлым. Полотно треснуло.
Пак посмотрел на упаковки, потом на дверь, в которой уже образовалась прореха. И начал сбрасывать содержимое шкафов на пол, наслаждаясь этой божественной музыкой, пиццикато падающих ампул. Потом прошёлся туфлями с эмблемой клиники по тем, которые не разбились, чуть пританцовывая под лёгший на душу ритм, туда и обратно, туда и обратно, растягивая оставшуюся ему часть вечности. Мир не изменился, но его ощущение стало совершенно иным. Внутри бурлила жизнь. Жизнь яркая, вольная и бодрая. Настоящая жизнь, вечная жизнь. И это были мгновения бессмертия. Его, Пака, бессмертия.
Дыру расширили, и в пролом влез охранник, бросился в ярости к Паку, закричал, замахнулся дубинкой.
И свет померк.
***
Как только отгрохотали взрывы, в образовавшиеся проломы бросились первоконсульские головорезы. Охране удалось прижать их к земле плотным огнём, но ненадолго: следом шагнула громадная фигура и направилась к главному зданию. Энергоимпульсы хлестали по модифицированной броне, не нанося ощутимого урона. Зато защитники падали один за другим.
Понимая, что времени осталось мало, Морисанти увёл ингарийского профессора ко входу в катакомбы, дал навигатор, который указывал путь на поверхность и дальше, к шаттлу, пожелал удачи, а сам бегом направился к главному входу.
Нужно задержать этих безжалостных убийц. Любой ценой. Секрет бессмертия не должен попасть в руки спятившего Первого консула. Даругиец снял винтовку с предохранителя, и, присев, стал из-за угла следить за дверью. Как только та стала открываться, он выстрелил, потом снова и снова. Перевёл дух, всмотрелся: вроде бы никого. Но тут же в проём влетела шоковая граната.
Последнее, что увидел Морисанти, была стоящая над ним огромная фигура, которая наводила дуло винтовки прямо в лоб.
***
Как только отгрохотали взрывы, в образовавшиеся проломы бросились первоконсульские головорезы. Охране удалось прижать их к земле плотным огнём, но ненадолго: следом шагнула громадная фигура и направилась к главному зданию. Энергоимпульсы хлестали по модифицированной броне, не нанося ощутимого урона. Зато защитники падали один за другим.
Понимая, что времени осталось мало, Морисанти увёл ингарийского профессора ко входу в катакомбы, дал навигатор, который указывал путь на поверхность и дальше, к шаттлу, пожелал удачи, а сам бегом направился к главному входу.
Нужно задержать этих безжалостных убийц. Любой ценой. Секрет бессмертия не должен попасть в руки спятившего Первого консула. Даругиец снял винтовку с предохранителя, и, присев, стал из-за угла следить за дверью. Как только та стала открываться, он выстрелил, потом снова и снова. Перевёл дух, всмотрелся: вроде бы никого. Но тут же в проём влетела шоковая граната.
Последнее, что увидел Морисанти, была стоящая над ним огромная фигура, которая наводила дуло винтовки прямо в лоб.
***
Как только отгрохотали взрывы, в образовавшиеся проломы бросились первоконсульские головорезы. Охране удалось прижать их к земле плотным огнём, но ненадолго: следом шагнула громадная фигура и направилась к главному зданию. Энергоимпульсы хлестали по модифицированной броне, не нанося ощутимого урона. Зато защитники падали один за другим.
Понимая, что времени осталось мало, Морисанти увёл ингарийского профессора ко входу в катакомбы, дал навигатор, который указывал путь на поверхность и дальше, к шаттлу, пожелал удачи, а сам бегом направился к главному входу.
Нужно задержать этих безжалостных убийц. Любой ценой. Секрет бессмертия не должен попасть в руки спятившего Первого консула. Даругиец снял винтовку с предохранителя и, присев, стал из-за угла следить за дверью. Как только та стала открываться, он выстрелил, потом снова и снова. Перевёл дух, всмотрелся: вроде бы никого. Но тут же в проём влетела шоковая граната.
Последнее, что увидел Морисанти, была стоящая над ним огромная фигура, которая наводила дуло винтовки прямо в лоб.
***
Как только отгрохотали взрывы, в образовавшиеся проломы…
Примечания.
- Учреждение, где хранятся после кремации урны с прахом.
- Мудра (ритуальный жест), обозначающий в данном случае одновременно приветствие и благодарность.
- Обращение младшего брата к старшей сестре в Корее.
- Orient Overseas Container Line. Трансконтинентальный морской перевозчик и логистический оператор, управляющий портовыми терминалами и складскими комплексами.
- В данном случае элемент портового козлового крана, устройство для захвата контейнеров.
- Старик-сказочник в корейском фольклоре. Иногда совмещается с образом хенина, мудреца, наставника.
- Уильям Шекспир. Страстный пилигрим, ч. 12. В пер. В. Левика
