– Да где же этот шаблон?– Фрэнк Таннэн нервно размахивал руками, словно на самом деле копался в куче папок и скоросшивателей. Дополненная реальность действовала на нервы ничуть не меньше, чем та, которая без VR-очков и перчаток. Перед глазами вправо, потом обратно проносились стеллажи, вспыхивали и гасли описания их содержимого. От этого мельтешения стало мутить. Таннэн менял сортировку данных и параметры поиска и так и эдак, но всё без толку. Нигде нужного документа не было. Теперь запрос на завтрашнюю отгрузку придётся вручную составлять. Он снял перчатки и очки. Архив перед глазами исчез, и возникло рабочее место в реальном мире, с личным отсеком за высокой перегородкой в старомодном опенспейсе. От его серо-стеклянного дизайна даже глаз задёргался.
Фрэнк медленно, чтобы не исполнить всем на радость комедийный трюк, опустился на своё кресло с отломившимся колёсиком и принялся вручную, один за другим заносить реквизиты и параметры отгрузки. Рабочий день подходил к концу, коллеги собирали вещи, а некоторые особо нетерпеливые уже продвигались мимо него к выходу.
Когда поступило оповещение, что документы заполнены корректно, все уже разошлись. Свет горел только над его столом, а укутанное полумраком помещение скорее напоминало древний, полный коварных ловушек лабиринт, нежели штаб-квартиру известной компании, куда многие карьеристы даже и не мечтают попасть.
– Дурацкая работа. Кому это надо?– пробормотал Таннэн. Он осторожно потянулся, балансируя на шатающемся кресле, что единожды уже сыграло с ним злую шутку, и стал собираться домой.
– До завтра, главный оператор Фрэнк! – раздался игривый механический голос, когда Фрэнк минул ресепшен.
– И тебе не ржаветь,– сквозь зубы процедил главный оператор логистики и вышел на улицу.
Осеннее небо нависало над городом как грязные, смотанные в кольца огромные стальные тросы. Яркие блики уличной рекламы будто дробили дождь на колючие осколки, рассыпая их на снующих по своим делам граждан Нью-Миннеаполиса. Таннэн поднял воротник пальто с генератором силового поля, включил его в режиме зонта и двинулся по лужам, чавкая прохудившимися ботинками, мимо Музея русского искусства к модному магазину обуви. Поле над головой постоянно пробивало из-за того, что датчики генератора принимали всполохи рекламы за проблески солнца и отключали зонт, из-за чего дождь основательно намочил плешивую макушку, и Фрэнк в тысячный раз проклял покупку этой дорогостоящей новинки.
«Но вещь статусная. Статусная, да,– раздражённо пробурчал Фрэнк, заходя в магазин. – Чёрт бы её побрал!»
Как только он вступил в торговый зал, прозвучали бравурные аккорды «королевского» приветствия постоянного покупателя. Таннэн, не обращая внимания на комплименты и рекомендации, двинулся вглубь зала. Этот магазин выгодно отличался от заурядных сетевых бутиков не столько престижностью, сколько тем, что на полках вместо голограмм обуви стояли настоящие туфли, сапоги и ботинки. Их можно было взять в руки, повертеть из стороны в сторону, пощупать материал. Магазин был статусный, даже фешенебельный, но всё равно купленная в нём обувь имела свойство быстро разваливаться.
Пройдясь вдоль рядов, Фрэнк выбрал пять моделей демисезонных ботинок, задал размеры плюс-минус от своего, и, усевшись на низкий узкий пуф, снял промокшие туфли. Уже спустя пару минут из складского помещения выехал робот-продавец с коробками и расставил их перед покупателем. Перемерив дюжину пар, подходящую идеально, подобрать так и не удалось. У одной – не та полнота, другая – узка в носке, третья жёстко трёт в пятке, у четвёртой – широкий подъём, в пятой правый ботинок по ощущениям не отличается от левого, у шестой привычный ему размер – тесный, а на размер больше уже спадает с ноги. И так до бесконечности.
С горем пополам Фрэнк выбрал наименее жмущую пару из натуральной кожи, обул на сырые носки, попутно вспоминая, есть ли дома пластырь, и отправился на кассу. Приняв для утилизации старые дырявые ботинки, робот-продавец скрылся в складском помещении.
– Что-нибудь ещё, дорогой покупатель? – раздался любезный механический голос из-за стойки.
– Да, вызовите мне такси. До Дафни-Тауэр, Шестая авеню, – сказал Фрэнк. –Бизнес-класс, разумеется.
И после паузы нехотя добавил:
– Пожалуйста.
В ожидании такси, стоя у мозаичной от стекающих капель витрины, он смотрел на холодный город за стеклом, на сгорбленные от промозглой непогоды спины проходящих мимо людей, на метаморфозы цветов от рекламы и света в домах и офисах. Будто какой-то художник на тёмном фоне рисовал и стирал только ему ведомые фигуры и линии. Рисовал, что-то оставлял, а что-то стирал. Наконец, подал голос его коммуникатор: «Мистер Таннэн, ваше такси прибудет через одну минуту», и Фрэнк вышел на улицу.
Аэротакси, изящно развернувшись в воздухе, спланировало к бордюру, финальным штрихом приземления ухнуло в яму, притаившуюся в луже, и обдало новые ботинки грязной водой. «Прошу садиться»,– раздался вежливый механический голос. Таннэн подошёл к передней двери и дёрнул за ручку. Дверь не открылась. Он отступил назад, схватился за ручку задней, но та также не поддалась. «Прошу садиться»,– тон в тон повторил вежливый механический голос. Фрэнк сделал шаг вперёд и с усилием рванул ручку, потом ещё и ещё. Дверь не открывалась. Затем пантомима повторилась с той же безуспешностью с ручкой задней двери.
«Период ожидания завершается. Служба такси «BonVoyage»предупреждает, что в случае ложного вызова с вашего счёта будет удержана сумма поездки, а ваш рейтинг будет понижен», – проговорил тот же вежливый механическийголос.
Фрэнк подскочил к передней двери, подёргал ручку, потом метнулся к лобовому стеклу и принялся стучать в него, показывая, что двери заблокированы. Но это не возымело действия на беспилотное транспортное средство: аэротакси предупредительно просигналило и взмыло в воздух, напоследок обдав порцией брызг.
– Дурацкое такси! Дурацкая погода! Дурацкий город!– проорал Фрэнк вслед удаляющимся габаритным огням и в ярости топнул ногой.
Выпустив пар, он встроился в толпу, за которой только что, словно манекен, наблюдал из тёплой и светлой витрины модного обувного магазина и, косолапя из-за жмущих ботинок, двинулся домой пешком под непрекращающимся противным дождём.
Пройдя пять кварталов, остановился у мигающего разноцветной гирляндой фудтрака, заказал себе на ужин суши-комбо «Миннесота», без рыбы. Под навесом фургончика Таннэн, переминаясь с ноги на ногу, дождался, когда приготовится его заказ, взял бумажный пакет под мышку и отправился домой.
В холле Дафни-Тауэр было тепло и сухо, интерьер как в лучах осеннего южного солнца блистал золотом всех оттенков. Голограмма благообразного швейцара в ливрее поклонилась и сняла шляпу в приветствии. Фрэнк расстегнул пальто, стряхнул с него капли воды, потом прошёл к лифту и приложил большой палец к кнопке вызова. Дисплей высветил этаж назначения и загудел. Звук был лишь записью, установленная модель двигалась бесшумно, но такой гул в стиле ретро подчёркивал эксклюзивность элитного жилья. Когда двери лифта открылись, позади послышались топот и гомон:
– Придержите лифт, мистер.
В кабину следом ввалилась шумная толпа подростков в новомодных дутых курточках с обрезанными по локоть рукавами, и Таннэн оказался прижат к задней стенке. Тинэйджеры под звучащую из рукавов новомодную музыку – в которой Фрэнк ничего не смыслил и разбираться не собирался – пританцовывали, лёгкими тычками подталкивая друг друга, а цвета на их куртках пульсировали в такт. За время подъёма ему в тесноте тоже несколько раз двинули по рёбрам, и он был вынужден цыкнуть на молодёжь, что, впрочем, не возымело воспитательного действия. Чтобы выйти на своём этаже, «дяде» пришлось буквально протискивать сквозь толпу невоспитанных недорослей, и когда Таннэн вырвался, то заметил, что пористые пластиковые палочки сломались, а из треснувшего контейнера соус через бумажный пакет капает прямо на брюки. Фрэнк выругался и, мигнув сканеру во входной двери, вошёл в свои апартаменты.
Там он, поставив протекающий пакет на коврик,с облегчением скинул ботинки, снял мокрые носки и направился в гостиную. И тут же отскочил обратно, на спасительный островок придверного коврика: тёплый пол в прихожей был раскалённым, как лава. На этой неделе Таннэн трижды жаловался в администрацию. Сначала, что его тёплый пол – то холодный, как лёд, то горячий, как сковородка,и невозможно по нему ходить без специальной обуви, чего быть не должно в жилье такого класса. Второй раз – на душевую кабину, которая в автоматическом режиме не могла выдать нормальную для человеческого тела температуру и стремительно превращалась в помесь хамама и кастрюли, где томится мясо. В третий раз он обращался из-за системы кондиционирования, которая, то обдавала иссушающим пустынным жаром, то выдувала арктические ледяные вихри. Но неприятнее всего было то, что когда приходил дежурный инженер, всё работало как часы: устройства откликались на регулировку и чутко слушались подателя голосовых команд. А Фрэнк при этом испытывал дикую неловкость, краснел и не знал, как реагировать, когда инженер пожимал плечами в ответ на его претензии. В последний раз служащий пообещал, что если опять будут нарекания, администрация на сутки установит систему мониторинга. «А про себя, наверняка, пожелал психиатра вызвать»,– вспомнил утренний визит Фрэнк.
Чтобы остудить обожжённые ступни, он потоптался на влажном коврике, снял пальто, повесил его на плечики в гардеробе, обул тапки и с помятым пакетом, подставив под него ладонь, чтобы не капать на пол, прошёл в гостиную. Там, сев на низкий кожаный диван у журнального столика, без удовольствия перекусил утратившими цилиндрическую форму роллами со вкусом бумаги и протёкшего соуса.Собрав остатки, он сложил их в пакет и отнёс к утилизатору. Выбросить получится только в следующий понедельник: недельная норма утилизации выбрана; а до того момента мусор будет стоять в углу. Лимит, установленный муниципалитетом, почему-то считался от количества проживающих, а не от площади апартаментов. Хотя по уму стоило отталкиваться от квадратных метров с поправкой на класс жилья.
Вымыв руки, Фрэнк достал из шкафа комбинезон присутствия, расправив его, надел и, усевшись в ячейку с обратной связью, включил головизор. Как только обратный отсчёт до подключения откатился к нулю, гостиная исчезла, а вместо неё проявилась ярко освещённая арена, вокруг которой на манер амфитеатра поднимались ряды кресел для зрителей. Зал был почти полон. Обсуждалось переименование номерных стрит и авеню. Выступающий – толстенький старичок в клетчатой тройке, расклешённой в брюках и рукавах пиджака и увенчанной трёхцветной бабочкой, – выступал за имена великих предков в качестве урбанонимов. Его оппонент, бородатый здоровяк в стильной рабочей робе, к которой, понятно, не имел никакого отношения, в красноречивой позе, недвусмысленно выражавшей явное неодобрение, молча стоял напротив, демонстративно убрав руки за спину и сведя их параллельно полу на уровне лопаток. Видимо, его выступление было раньше, до того, как Фрэнк подключился. Потом очередь дошла до чиновника муниципалитета, а затем перешла к экспертам из числа почётных граждан. Противоборствующие группировки вяло переругивались, зрители щелчками пальцев выражали одобрение или негодование, а попутно выдавали свои комментарии, которые отражались на торообразном экране над ареной.
Когда Таннэн заметил, что уже с трудом подавляет зевоту, он отключился и, стянув с себя комбинезон, направился в душ, где пришлось мыться, выставив ручной режим и постоянно выравнивая кранами соотношение холодной и горячей воды. Вытершись насухо и надев футболку и шорты с эмблемами своего университета, прошёл в спальню, улёгся на широченную двуспальную кровать и почти сразу же заснул.
Утром пробирающий до спинного мозга трезвон будильника вырвал его из объятий тяжёлого сна: ночью климат умного дома снова дурил, выдавая амплитуду температуры от домны до рефрижератора, а Фрэнку приходилось то сбрасывать с себя одеяло, то обратно заворачиваться в него с головой.
Таннэн снял пропитанную потом футболку, утёр ею лицо, свесил ноги на холодный пол и стал растирать костяшками пальцев затёкшую шею. Поводил головой из стороны в сторону, словно не соглашаясь с чем-то, отрицая нечто очевидное и всем остальным понятное и приемлемое. Подушка из натурального лебяжьего пуха, изготовленная персонально для него, после слепка контуров головы, шеи и плеч, уже через неделю пошла комками и превратилась в орудие изощрённой ночной пытки.
Фрэнк встал, подошёл к панорамному окну и отдёрнул тяжёлую ночную штору. До рассвета было ещё далеко, так далеко, что именно этой характеристикой расстояния стоило описать время. Таннэн посмотрел вверх, на последние этажи небоскрёбов напротив, которые, как крона огромных деревьев, уходящих в вышину, терялись в тёмной пелене. Фрэнк посмотрел вниз со своего двести семнадцатого этажа, прислонился лбом к прохладному стеклу. Потом отклонился назад и с лёгким стуком упёрся в преграду снова. Ещё раз. И ещё. За окном шёл тот же мелкий, колючий, противный дождь. Фрэнк со сна хрипло, как будто не своим голосом, прошептал:
– Дурацкая погода…Дурацкий город…
Идти на работу совершенно не хотелось. Не хотелось даже выходить на улицу, не хотелось спускаться на лифте, выходить из апартаментов, не хотелось готовить завтрак, одеваться; не хотелось даже шевелиться, чтобы ненароком не оказаться на улице, а потом – на работе. Хотелось, бросив подушку в угол, лечь на кровать – лицом к окну, свернуться калачиком и смотреть, как светает. Наблюдать за тем, как в мир приходят краски, не сумрачные цвета, отравленные серым и чёрным, а именно краски, как их становится в каждом блике всё больше и больше, как они играют на каплях дождя. Но идти на работу было надо. Фрэнк начал, словно по заданному кем-то маршруту, передвигаться по квартире, механическими движениями умываться, загружать кофемашину, поджаривать хлеб, мазать на него джем, есть, роняя крошки, всё равно безвкусный тост, запивать его, отхлёбывая обжигающий кофе из именной фарфоровой чашки, одеваться, обувать невысохшие за ночь ботинки.
Гражданину Фрэнку Таннэну, приговорённому к лишению комфорта сроком на тридцать суток субъективного времени в форме виртуального внедрения, оставалось провести в этом городе ещё три недели. Но в реальном времени, он, понеся заслуженное наказание за свой административный проступок, уже через пятнадцать минут выйдет из зала суда.
