– То есть вы утверждаете, что вам девяносто шесть лет?
Вопрос прозвучал холодно, но явное раздражение мне удалось скрыть. Симулянтов от психов за годы практики я наловчился распознавать на раз-два, а этот господин был настоящим симулянтом, только вот с какой целью, так и оставалось для меня загадкой. Кстати, слово «господин» подходило ему как нельзя лучше: холёное лицо, чеховская бородка, насмешливый взгляд. Смотрит так, будто не он у меня в кабинете, а я у него. Даже застиранный больничный халат и тапки-развалюхи не отменяют барского величия, выглядят нелепым маскарадным костюмом. Что смотришь, сказочник? Отвечай доктору.
– Нет, – соизволил наконец ответить пациент, – про девяносто шесть я не говорил. Подозреваю, мы с вами ровесники, Андрей Николаевич.
Вот, и имя-отчество моё запомнил сразу, говорю же – симулянт. Мошенник с артистическими наклонностями.
– И какой, по-вашему, сейчас год?
– Вот тут прошу простить, сходу и не соображу. Конец двадцатого века точно, эдак восьмидесятый-девяностый, – он небрежно взмахнул рукой, отбрасывая десяток лет как нечто незначительное.
Зачем я только время на него трачу? Хочет на полгода в наши серые стены? На жидкую кашку и вонючую капусту, в палату к алкашам и наполеонам? Напишу сейчас подходящий диагноз, и сиди себе, милый, лечись. А передумаешь, поздно будет. Только рыпнись – пара дюжих санитаров тебе моментально гардеробчик обновят. Смирительную рубашку тебе вчера уже примерили. Только вот зачем тебе, здоровому, умному, хитрому, это всё? Зачем?
– Время любит точность, – сказал я, раскрывая историю болезни. – Восемьдесят седьмой за окном, перестройка, гласность… Поэтому и уточнял про ваше долголетие, сами же заявили, что родились в тысяча восемьсот… – тут я не удержался, кашлянул, – девяносто первом. Не рановато ли будет, как считаете?
– Двадцать семь, – неожиданно твёрдо произнёс пациент и прожёг меня взглядом.
– Двадцать семь – что?
– Лет. Мне двадцать семь лет, доктор. Только считать их нужно не вашей обычной математикой, а с поправкой на временные флуктуации.
Надо же, и правда ровесник. Я заглянул в карточку, освежил в памяти фамилию пациента.
– По-моему, вы мне голову морочите, гражданин Ротин. Явных отклонений у вас нет, что я сейчас и зафиксирую, а сообщить о вас в милицию всё равно придётся. Даже если мы вас оставим на лечение, установление личности обязательно. Вы этого хотели избежать?
– Нет, – снова твёрдо ответил Ротин, – я не скрываюсь от властей, если вы об этом. Дело совсем в другом. Просто мне нужно было попасть сюда… домой.
Ротин, Ротин… почему мне знакома эта фамилия? Не такая уж редкая. Может, среди больных встречалась? Или их родственников?
– Про «домой» поясните, пожалуйста. Вы считаете нашу психиатрическую больницу своим домом? Поэтому вы вчера устроили драку со сторожем?
Как ты мне надоел! Я ведь с утра только пустого чаю выпить успел. Пойти бы сейчас выпросить в столовой пару бутербродов с маслом да заварки горсть. Может, тогда и жизнь покажется не такой созвучной нашему «уютному» заведению.
– Драки не было. Просто ваш сторож не хотел меня впускать, пришлось его отодвинуть. А дальше уже плёвое дело – договорился с дежурным врачом, и вот я перед вами.
Надо же, он ещё и улыбается! Теперь ясно, почему сменщик милицию не вызвал. Получил на лапу, дал команду санитарам спеленать и уколоть успокоительным, а утром красиво спихнул проблему на меня. Ну Васильев! Хотя кто я такой, чтобы его осуждать? Зарплату, и без того копеечную, задерживают. Каждый выживает как может. Мне предложи, отказался бы?
– Хорошо, вы попали «домой», как и планировали. Дальше?
– Дальше мне потребуется ваша помощь. Вы поможете мне, а я вам.
Может, он и вправду сумасшедший? Есть что-то безумное в этой его железобетонной уверенности. Ну, голубчик, я тебя в таком случае сильно удивлю.
– Слушаю вас внимательно, – мне оставалось только подыграть. Даже пустота в желудке как-то забылась, интересно стало.
– Меня зовут Георгий Ротин, и я действительно родился в самом конце девятнадцатого века, здесь, в Коломенском уезде Московской губернии. Этот дом принадлежал моему деду, здесь прошла моя юность.
Вот откуда фамилия знакома! Точно, особняк, в котором сейчас наша психбольница, когда-то был домом купца Ротина. Помню, засмотрелся как-то на лепных грифонов на фасаде, навёл справки. Ладно, исторически всё верно, но дальше сплошная фантастика. Внука, значит, изображает, наследника? Но как достоверно! Неужели я проморгал шизофрению?
– Продолжайте, – сказал я уже почти ласково.
– Вы мне не верите, – спокойно отозвался пациент. – Имеете все основания. Но у меня есть доказательства. Я пришёл сюда за фамильным медальоном. Если возьмете на себя труд подняться на чердак, там, за третьим нижним кирпичом от левой печной трубы, вы его найдёте. Надеюсь, по кирпичикам чердак при вашей власти не разобрали.
– Допустим, его там нет, – предположил я, подумав. – Что тогда?
– Это немного усложнит дело, – невозмутимо ответил Ротин. – Впрочем, у меня в запасе есть и другие доказательства. Но всё же попробуйте.
Меня разобрало любопытство. В конце концов, подняться на чердак и пошарить по кирпичам – не такая уж великая работа. Сейчас там свалка, гордо именуемая складом: поломанные стулья, кровати без пружин, всякий больничный хлам. При наших пациентах такие вещи – расходный материал. Поднимусь, посмотрю, а там видно будет.
– Хорошо, будь по-вашему. Возвращайтесь пока в палату, позже я вас снова приглашу, – сказал я и нажал на кнопку вызова санитара.
***
Медальон я нашёл почти без затруднений. Третий кирпич оказался темнее остальных, держался на честном слове и выскочил, едва я за него потянул. В открывшейся нише я с удивлением обнаружил холщовый мешочек с золотым тиснёным медальоном. На крышке яркой каплей искрился зелёный камень. Ого, тут ещё и изумруд, дорогая штука! Раскрыл, нажав на боковую кнопку, увидел внутри пожелтевшую от времени фотографическую карточку. На ней была молодая девушка в длинном платье и шляпке, а с ней рядом… мой пациент. Только моложе и без бороды. Стоп, без фантазий, это ещё ничего не доказывает. Черты лица могут сохраняться через много поколений, просто сильная генетика.
Чтобы окончательно привести мысли в порядок, на обратном пути я зашел в столовую. Масла от завтрака не осталось, пришлось довольствоваться хлебом и стаканом препоганейшей бурды местного разлива под названием какао. Ну и то оказалось кстати: голод если не отступил, то хотя бы поутих. Медальон тяжелил карман, настраивая на продолжение разговора.
Привели Ротина. Он снова сел вальяжно, нога на ногу, но в глазах теперь читался вопрос: «Да? Нет?»
– Да, медальон действительно оказался на месте. Красивая вещь, – сказал я, не делая попыток предъявить находку пациенту. – Только старинное фото…
– …ничего не доказывает, – спокойно продолжил Ротин. – Но хотя бы частично подтверждает правдивость моих слов, согласны?
– Только частично. Я могу согласиться с тем, что вы действительно Ротин, унаследовавший фамильное сходство через несколько поколений.
– Теперь, доктор, моя задача – убедить вас в том, что изображён там действительно я. Кстати, медальон можете оставить себе. Золото высшей пробы, не сомневайтесь. Только фотографию верните, мне она дорога.
Хм… пытается меня подкупить. Забавно. Вообще, если продать побрякушку с изумрудом, можно многое изменить. Поменять ржавую «копейку» на приличный автомобиль, уволиться из этой беспросветной дыры, уехать в Москву, заняться наконец диссертацией. Эх, куда подевался юный идеалист Андрей Мельников, мечтавший посвятить себя бескорыстной заботе о больных? Как всё-таки быстро светлые устремления разбиваются о грубую действительность.
– И снова, допустим. Вы получаете фотографию, я – медальон, и?.. Я должен за это вас отпустить?
– Андрей Николаевич, вы же ученый. Неужели вам неинтересно узнать, как я шагнул через годы?
А вот и неинтересно. Я уже принял решение. Отпущу его ко всем чертям, и дело с концом. До первой проверки документов дотянет, а дальше уже не моя проблема.
– Мечтаете со мной поделиться секретом машины времени? – иронично спросил я.
– Машина времени? – задумчиво протянул Ротин. – Звучит примитивно. Что-то из господина Уэллса? Признаться, читал в детстве, но сейчас уже подзабыл. Сказки меня мало занимают. Видите ли, доктор, я к своим годам успел собрать основательный багаж знаний в области классической и релятивистской физики, и не просто собрать, а ещё и реализовать его. Воплотить в сложный механизм пространственно-временных искажений. Конечно, потребовались средства, пришлось потратить большую часть унаследованного капитала, но сама идея того стоила. Результат перед вами. Я, рождённый во времена царствования предпоследнего российского императора, разговариваю с вами, ровесником из следующего века.
– Хотите сказать, что вы изобрели бессмертие? – сам того не сознавая, я проникся беседой, отбросив иронию и даже на время забыв про медальонные перспективы.
– Условно – да, сохранность организма при прохождении через годы можно назвать и бессмертием, если рассматривать человеческую жизнь как относительную единицу. Но, по сути, это не так. Благодаря своему механизму я научился выпадать из общего течения времени, останавливать его в пределах ограниченного пространства, создавать изолированный пространственно-временной «карман». Так что основополагающий принцип моего изобретения не в движении, а в торможении одного процесса за счет ускорения другого.
Вот теперь всё это уже реально напоминало бред. Впечатление усиливали горящие глаза и румянец, появившийся на щеках породистого купеческого потомка.
– И где он, этот механизм?
– Совсем недалеко отсюда. Хотите посмотреть?
***
Как ему удалось меня уговорить? Как?! Возможно, подсознательно мне самому хотелось избавиться от странного человека, чтобы спокойно воспользоваться его дорогой безделушкой. Потребуй он её обратно – отдал бы! Принципы и воспитание никуда не делись, хоть и покрылись поволокой эгоизма и практичности. А не будет его рядом – медальон останется в моем распоряжении. И уж за реализацией дело не станет. К отцу обращусь, хоть и не общались сто лет. Его новая грымза водит дружбу с антикварами, поможет, если процент пообещать.
Наверное, поэтому я и решился на прогулку по весеннему лесу в компании Ротина. Сам лично принёс его одежду, подождал у выхода, кивнул сторожу Петровичу, мол, всё в порядке, провёл через вертушку. Идти действительно пришлось недалеко. Когда углубились в лес, возникла мысль замешкаться и «потеряться». Действительно я, что ли, иду смотреть его не-машину времени? Но Ротин словно почувствовал мои сомнения и успокаивающе произнёс:
– Не волнуйтесь, Андрей Николаевич, почти пришли.
И мы на самом деле пришли почти сразу. Ротин остановился у высокого пня, оставшегося, вероятно, от мощного осокоря, отшагал немного вправо и… открыл люк. Никогда бы не подумал, что там что-то есть, крышка была замаскирована, как в лучших шпионских фильмах.
– Спускайтесь осторожно, сейчас лампу зажгу.
Я спустился по широкой лестнице в комнату-подземелье, и у меня аж дух захватило от увиденного. Бункер оказался роскошной комнатой с безупречным дубовым паркетом, обоями на стенах, с матовыми светильниками над керосиновыми лампами, старинным буфетом, столом, диваном и креслом в стиле ампир. Даже примус на углу стола не выглядел чужеродно и был украшен витиеватым чугунным ажуром, вероятно, каслинского литья. Ну и ну!
– Проходите, располагайтесь. Чаю хотите? Настоящий, с плантаций Попова, тот самый, что получил золотую медаль на выставке тысяча девятисотого года в Париже.
Я сел и стал растерянно наблюдать за хозяйской суетой Ротина. Шок от неожиданного перемещения в подземное царство ещё не прошёл, но к нему уже примешивалось ощущение, что я в гостях.
– Что вам ещё предложить? Есть сухари и солонина, вполне съедобные. Хотите?
– Благодарю, Георгий Алексеевич, – как хорошо, что я смог вспомнить его имя, – не стоит беспокоиться. А вот чаю можно.
Искушение было велико. Чайные листья в жестяной коробке выглядели не как труха из продуктового магазина, крупные изогнутые листья выдавали благородное происхождение. Как давно я не пил хороший чай!
Ротин расставил чашки из тонкого фарфора, достал из буфета сахарницу с плотными белыми кусками, мельхиоровые щипцы.
– Вы как предпочитаете? Вприкуску или поколоть? Ах, да, вы же, скорее всего, и не знаете, как пьют вприкуску. Жаль, у меня самовара нет, примусом обхожусь, а то бы почувствовали себя совсем как в моем времени.
– Кстати, о времени, – слегка очнулся я, прихлёбывая невероятно вкусный чай, крепкий, ароматный. – Вы меня не просто так в гости позвали, помните? И где ваш механизм?
У меня ещё оставалась надежда, что Ротин окажется просто богатым чудаком, создавшим из каприза удачную старинную декорацию.
– Механизм тут, прямо в этих стенах. Нет, то, что вы видите, это как раз остатки наследства – картины все подлинные, фарфор старинный даже по моим меркам, матушкины драгоценности… А вот каркас этих стен – и есть само устройство… Ну… подробности вы вряд ли поймёте, да вам они, пожалуй, и ни к чему, поэтому расскажу в общих чертах. На каркасе установлены два контура: синхронизирующий и разрывающий. Когда активен разрывающий контур, внутри бункера образуется пространственно-временной «карман», изолированный от общего хронопотока Земли. Это как бы морозильная камера для времени, во много раз замедляющая все процессы, происходящие внутри «кармана», а снаружи между тем всё идёт своим чередом и с прежней скоростью. Но для выхода во внешний мир недостаточно просто открыть дверь – нужно включить контур синхронизации, который выравнивает скорость хронопотока в бункере с общим. Вот этот рычаг, – он ткнул пальцем в здоровенный рубильник, который торчал из стены у самой двери и бросался в глаза своей вопиющей неуместностью здесь, – как раз и служит для переключения контуров. Пока он опущен, временны́е потоки снаружи и внутри едины и неразрывны, но стоит его поднять… Хотите ещё чаю?
Вдруг я почувствовал головокружение и усталость. До того вязкую, что стало тяжко двигать ногами, они будто стали весить по тонне.
– Да вас, как я погляжу, сморило. От ламп, наверное. У меня-то привычка, а в ваше время никто уже керосиновыми не пользуется. Вентиляция у меня тут есть, конечно, но, видно, не всё утягивает. Давайте-ка я вас на диван отведу. Вот так, потихоньку. Полежите, отдохнёте…
Я хотел отказаться, встать и немедленно покинуть это загадочное место, но тело внезапно перестало меня слушаться, а веки слепил необоримый сон.
***
– Просыпайтесь, Андрей Николаевич. Просыпайтесь, голубчик!
Господи, голова трещит, будто поленом ударили, и во рту сухо, как в пустыне.
– Да не трясите меня, Ротин. Воды лучше дайте! – едва смог выдавить я сквозь сухие губы. – Чем вы меня так?
– Ничего страшного, просто снотворное, знакомый аптекарь изготовил по особому рецепту. Вода вот – пожалуйста, пейте на здоровье, ключевая.
– Зачем?.. – зубы застучали по тонкому фарфору.
– А как же иначе, друг мой? – миролюбиво ответил Ротин. – Разве добровольно вы бы согласились?
– На что? – спросил я, уже догадываясь, во что влип.
– Составить мне компанию, конечно, – совсем буднично, как о само собой разумеющемся, сказал Ротин. – Про Робинзона и Пятницу читали? Ладно, если сравнение с черномазым туземцем вас оскорбляет, представьте себя Ватсоном. Надеюсь, сэр Конан Дойл не растерял популярности за долгие годы?
Мой взгляд метнулся к рубильнику – тот был опущен. Тут же вспыхнула искра надежды, что всё обошлось, не было никакого скачка во времени и мы по-прежнему в кажущемся теперь родным и уютным восемьдесят седьмом.
Ротин перехватил мой взгляд, усмехнулся и покачал головой.
– Не надейтесь напрасно, дорогой друг. Я его только что выключил.
Накатила ярость пополам с отчаянием. Меня, как куклу, взяли за шкирку и обрекли на вечное чаепитие с безумным Шляпником! Бежать, срочно! Но сначала морду ему набить. Что, думаешь, раз я доктор, то тяжелее стетоскопа ничего не поднимал? Да я тебе…
– Сочувствую, Андрей Николаевич. Но со временем вы поймете, что мой поступок для вас благо. Кстати, не перейти ли нам на «ты»?
– Благо?! Вы подлец, Ротин! Вы отняли у меня жизнь!
Я вскочил, забыв про слабость, мышцы напряглись, тело само собой приняло боевую стойку. Ротин поднялся мне навстречу, лицо его закаменело.
– А вы глупец, Мельников, хоть и доктор! Что вы знаете об отнятой жизни? Это вас с юности преследовали родственники, мечтающие оттяпать наследство? Это ваша девушка погибла от бомбы, брошенной фанатиком-революционером? Это к вам в дом вломились большевики с приказом о конфискации?!
Я слегка оторопел от такого напора и отступил. Ротин, заметив мой испуг, продолжил чуть спокойнее:
– Отнять у вас жизнь, Андрей, было очень просто. Представьте, что я действительно сумасшедший… Какой-нибудь маньяк-убийца. Вот я привёл вас к себе в бункер, напоил снотворным, а потом убил вот этим кухонным ножом. Представили? А потом покромсал топориком на куски и… съел.
Наверное, в моих глазах плеснулся ужас, потому что Ротин снова усмехнулся и сказал, окончательно успокоившись:
– Ну вот видите. А вы живы, здоровы и уже вполне бодры. Хотите чаю?
Я отрицательно мотнул головой. Мысли скакали, как табун лошадей, сердце колотилось. Нужна была пауза, я снова сел на диван. Когда эмоции чуть улеглись, я спросил:
– Как долго я спал?
– Отличный вопрос, – подбодрил меня Ротин, радуясь, вероятно, возобновлению диалога с новоявленным Ватсоном. Чёрт побери, ирония судьбы! Он действительно мне подходит больше, чем Пятница, как минимум докторским званием.
– …но не полный. Спали вы семь часов и двадцать четыре минуты, что с учётом работы механизма составляет четыреста сорок четыре месяца, или тридцать семь лет. Сориентировались?
От волнения я забыл простую арифметику. Цифры прыгали в голове и никак не складывались.
– Мы в две тысячи двадцать четвёртом, доктор. Как вам такой променад?
***
– И хватит уже дуться как мышь на крупу. Подсаживайтесь-ка лучше. Неизвестно, когда в следующий раз будем трапезничать, так что надо подкрепиться чем Бог послал. Сухари, солонина, попробуйте. Вот варенье вишнёвое, – он снова по-хозяйски засуетился, достал из буфета красивую розетку. – Ах да, у меня ещё отличный деревенский самогон есть. Я его для медицинских целей держу, мало ли… Хотите?
Выпить хотелось. Даже не выпить, а напиться в хлам, чтобы забыться, превратить происходящее в дурной сон. Но я мужественно отказался, хотя к столу подсел. Во мне потихоньку просыпался психиатр, а для составления окончательного психологического портрета Ротина требовался личный контакт.
– Георгий, – начал я, приступая к еде, – расскажите о себе. Только, пожалуйста, правду. Теперь-то какой смысл скрывать? Мы в одной лодке.
– Да я и раньше говорил вам чистейшую правду, – невозмутимо парировал Ротин. – Но извольте. Расскажу как на духу, чтобы не было недосказанности. Мне ведь теперь снова придётся завоевывать ваше расположение.
Я превратился в слух.
– Рассказ о детстве и юности, пожалуй, опущу, основные вехи вам известны. Получив наследство, я стал бельмом на глазу многочисленных родственников-прилипал, мечтавших запустить руку в наши семейные закрома. Меня и травить пытались, и наёмников подсылали, даже пожар однажды устроили, рискуя при этом лишиться тех самых вожделенных картин и побрякушек, в которые дед и отец вкладывали капитал. К тому моменту я уже отучился в Оксфорде, вернулся в Россию и, оценив кутерьму вокруг, стал строить себе убежище на случай нападения. Но не просто бункер, как вы понимаете, а научную лабораторию. Не для себя старался, хотелось подарить миру открытие – шутка ли, управлять временем. Хотя вру, грешен, прославиться тоже хотелось, да и капитал удвоить-утроить на волне успеха. Потом перетащил сюда всё самое ценное, что можно было унести, но, когда окончательно убедился, что «карман» работоспособен… испугался. Зажил обычной жизнью, лишь изредка сюда наведывался.
– А та девушка на фотографии? – вспомнил я про медальон.
– Девушка? – задумчиво переспросил Ротин. – Соседка, первая любовь. После университета собирались пожениться. Но, пока я был на туманном Альбионе, тут начался революционный хаос. Елена стала случайной жертвой бомбиста-эсера. После этого я вгрызался в науку как в единственный источник радости. Иначе с ума бы сошёл точно.
Ротин опустил глаза, хрустнул сухариком. Я деликатно молчал, давая ему возможность справиться с нахлынувшими эмоциями. Помолчав минут пять, Георгий продолжил:
– Потом семнадцатый год. Февральская революция, за ней октябрьская… Многие думали, что всё обратимо, надеялись на возрождение монархии, в нового царя-батюшку верили. Только я сразу понял: полыхнула Россия основательно и обратного пути в ближайшем будущем не предвидится. Родственнички мои поганые за границу слиняли. Меня с собой звали, упыри, будто ничего не было. Но куда там! А мне даже любопытно стало. Сила у большевиков оказалась невиданная, весь простой люд за ними поднялся. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Хорошее ведь дело, понимаете? Одного я совсем не учёл – богатый наследник, даже сочувствующий, оказался для новой власти классовым врагом. А с такими разговор короткий – к стенке, и вся недолга. И вот однажды, это уже в восемнадцатом было, как-то среди ночи подъехала машина с матросами и комиссаром в кожанке. Показали бумажку, мол, решением уездного революционного комитета мой особняк экспроприируется для нужд республики, а меня просят собраться и проехать с ними. Для выяснения, так сказать… Ну тут всё стало понятно, отпросился на минутку, надеть брюки поприличнее, а сам в окно. Сиганул со второго этажа и в лес, к спасительному убежищу. Отдышался и тут же рубильник поднял, чтоб не передумать. Ну и вот, шагнул вперёд по дороге времени семимильным шагом…
– Неужели так до восемьдесят седьмого сразу?
– Нет, друг мой… Не возражаете против такого обращения? Была ещё одна остановка, первая. Я тогда только в теории мог время высчитать, а велика ли погрешность, можно было узнать только практически. Вышел через несколько часов, добрёл до города, осмотрелся. Матерь божья, как всё вокруг изменилось! И люди, люди совсем другие! Сразу в глаза бросилось – инвалидов много и все в военной форме. Расспросить хотелось, выведать, что да как, какой нынче год, да испугался, что за сумасшедшего примут. Отправился я тогда к вокзалу, думал подслушать разговоры в зале ожидания, может, самому с кем осторожно знакомство завести, но тут глядь, навстречу мне цыганка плывет. Красивая, глаза антрацитовые блестят. Подошла, ладонь к себе повернула, чтобы по руке, значит, погадать, да так и замерла. «Не отсюда ты, – говорит, – парень, и не здесь тебе быть суждено». А сама взглядом так и прожигает. В общем, доверился я ей, пошли вместе к табору неподалеку… Звали её Земфира, как у Пушкина, помните?
Я неуверенно кивнул, махнул рукой, призывая продолжить рассказ. Земфиру у Пушкина я помнил весьма смутно, что-то трагическое из школьной программы всплывало в памяти. Отвлекаться на вымышленные беды не хотелось, со своими бы разобраться.
– Провёл я у цыган ночь, они мне подробно всё рассказали – и про то, что попал я в тысяча девятьсот сорок седьмой, и про недавнюю войну, и про голод. Из огня да в полымя – из революционного пожара прямиком в послевоенную разруху угодил. Удивляться не удивлялись, что я из далёкого прошлого, у них своё мировосприятие. Как Земфира и сказала, понял – не моё это время, надо снова в «карман» нырять и вперёд идти. Поблагодарил я их сердечно, оставил ей на память пяток золотых монет и вернулся сюда.
– А дальше? – не удержался я, когда Ротин прервался отпить остывшего чаю.
– Дальше? А вот дальше я к вам угодил, в самый развал страны. Было бы смешно, если б не было так грустно. Ну посудите сами, только и попадаю что в хаос и разруху. Кстати, не спросите, как я вас в попутчики выбрал? – глаза Ротина хитро блеснули.
– Ну и как? – помрачнел я. Не привык я ещё к положению ведомого.
– С помощью той же Земфиры, – улыбнулся Ротин. – Удивлены? Нашёл я её через сорок лет на том же коломенском вокзале. Судьба, не иначе. Конечно, от былой красоты только ошмётки остались, но руку мою она сразу вспомнила и снова к себе позвала. Не в табор, а в городскую квартиру аж на седьмом этаже. Я таких домов сроду не видел. Гадальный салон у неё там, бизнес по-современному. И снова сказала, что время не моё, надо мне дальше идти, но на этот раз посоветовала не одному, а с верным товарищем. Крепко мне её слова в душу запали – вдвоём-то завсегда веселее. Позвал я её с собой, отказалась…Будущее, говорит и так ведаю, а на твоей (моей) руке себя не вижу, не встретимся больше… Может, всё-таки по рюмочке?
– А давайте, – решился я. Сопротивляться, изображать трезвенника перехотелось.
Ротин звякнул хрустальными стопками, выставил тяжёлую бутыль, разлил поровну. Выпили молча, каждый за своё, закусили солониной.
– Ну дак я продолжу, совсем немного осталось. Тогда попросил я её разузнать, кто в моём доме живёт. Связей у неё оказалось достаточно, гадалка-то она самая настоящая, не шарлатанка, многие ей обязаны. Так и выяснилось, что в моей усадьбе разместился жёлтый дом. И про медицинский персонал мне подробно доложили, а в нём вы, доктор, выделялись, как ромашка в зелёной траве. Молодой талантливый учёный с пытливым умом, да ещё и без семьи. Да знаю я про вашего отца, знаю! Но, сами понимаете, вы для него отрезанный ломоть. Стал я план разрабатывать и тут вспомнил про медальон, который оставил намеренно, чтобы душу не жёг воспоминаниями. Так всё и сложилось. Доктору вашему, сменщику, пару золотых кинул. Сказал, с друзьями поспорил, что в дурдом попаду. Ну а дальше вы и сами всё знаете. Да, батюшке вашему утром телеграмму отправили по моей просьбе. От вашего имени. Что, мол, уезжаете в научную экспедицию и, ежели что, просите не поминать лихом. За эту вольность я готов просить у вас прощения.
Я сидел, переваривая услышанное. Снова накатила злость, которую слегка гасил выпитый самогон и чувство обречённости. Как у него всё просто! Тоже мне, граф Монте-Кристо коломенского разлива…
– А где у вас туалет? – спросил я, чуть помявшись. Вопрос был донельзя актуальным и подозрения не вызвал.
– Наверху, – невозмутимо ответил Ротин.
Я двинулся к двери, он за мной. Отодвинул засов, осторожно выглянул, кивнул, пропустил меня вперёд. Я вылез на поверхность, огляделся.
– Не ищите, не найдёте, – насмешливо прокомментировал Ротин, высовывая голову. – Туалет тут везде! – и деликатно притворил крышку люка.
Я отступил к ближайшим кустам, пригнулся, и… как заяц рванул по направлению к городу.
***
Лес закончился намного быстрее, чем я ожидал. Как-то резко и вдруг. По моим расчётам, мне предстояло ещё минут десять-пятнадцать шагать между берёз и сосен, а тут раз – и всё… Я замер, словно на стену налетел. Ничего себе!
Окраина, которую я помнил, исчезла. Совсем. Ни двухэтажных бараков, утопающих в зелени, ни однообразных панельных пятиэтажек с квартирами-хрущёвками, ни шеренги коммерческих ларьков, выстроившихся вдоль улицы. Всё это как корова языком слизнула. Вместо них простёрся здоровенный асфальтированный пустырь, над которым царствовала странная циклопическая постройка из стекла и бетона. В ней было всего пять этажей, но при этом она своими размерами просто подавляла, словно инопланетный десантный корабль, спустившийся на покорённую планету и зыркающий во все стороны из гигантских окон. Давненько… впрочем, нет, никогда я не видел столько стекла сразу. И вывесок. Ярких, кричащих. Причём многие из них я даже не понимал: одни просто были не по-русски, другие вроде бы и русскими буквами, а только всё равно что иероглифами – поди разберись, что там под ними скрывается. Одна из немногих более-менее понятных надписей находилась почти под крышей левого крыла этой постройки – там угрожающе висели могучие зелёные буквы «Мегафон».
Я отвел взгляд от изрядно меня нервирующего здания и оглядел пустырь… Впрочем, «пустырь» – не совсем то слово. Разве что в смысле незастроенной территории. А так никакой пустоты – вся его огромная площадь была заставлена машинами. При виде такой картины у меня бы точно отпала челюсть, только куда уж дальше падать? Машины… Я в жизни не видел их в таком количестве. Даже в Москве. Мне доводилось несколько раз проходить мимо коломенского трамвайного парка в ранние часы, когда трамваи ещё не разъехались, – так вот, ощущение было то же – битком. Я не думал, что у нас во всём городе есть столько легковых машин, сколько собралось здесь, на этой стоянке. И каких! Я тщетно искал взглядами знакомые «жигули», «москвичи», «волги»… Ничего подобного. Очертания всех машин были плавные, обтекаемые, словно у мыльниц на колесах. Иномарки?! В таком количестве?! Откуда?!
Я почувствовал, что у меня слабеют колени. Вернулась мысль о покорённой планете. Дурацкая, нелепая, однако настойчивая. Нас что, захватили? Множество иномарок говорило именно об этом. Что же тут случилось за тридцать семь лет?
Тщетно пытаясь если не привести мысли в порядок, то хотя бы заставить их не так безумно метаться в моей голове, я подошёл к стоянке, чтобы получше разглядеть машины…
– Слушай, идея просто супер! – молодой женский голос послышался справа. – Я сейчас из ТЦ вышла, метнусь по-быстрому до дома, потом у меня презентация, онлайн-коучинг и спа, а вечером давай в зуме обсудим.
Я обернулся. Ко мне цокала на высоченных каблуках-шпильках длинноногая блондинка, одетая в белую блузку и… это были определённо джинсы, только выглядели они какими-то лохмотьями – дыра на дыре. Я думал, что сильнее удивиться уже не смогу. Ошибся. Девица во всём остальном выглядела холёной и обеспеченной, но… это?! А ещё она продолжала разговаривать, хотя собеседники рядом с ней отсутствовали.
– А давай ты тоже подтянешься? – произнесла она, и глаза её при этом смотрели куда-то в область моего подбородка.
– Простите, это вы мне? – ошеломлённо переспросил я.
– Разумеется, нет! – с раздражением ответила незнакомка, глядя на меня как на идиота. Тут же отвернулась и двинулась к одной из машин-мыльниц, говоря в пространство: – Нет, не тебе. Тут тип какой-то мутный пасётся.
Блондинка вновь чуть обернулась, скосила на меня подозрительный взгляд, и я увидел нечто чёрное и продолговатое возле её уха. Потом она достала что-то из сумки, направила на синюю «мыльницу», а та в ответ издала квакающий звук. Незнакомка поспешно, ещё раз немного нервно оглянувшись на меня, всё ещё стоящего в позе памятника и с изумлением на неё глазеющего, села в машину, завела её и уехала.
Куда идти? Я и сам не знал. Чтобы хоть как-то сориентироваться в чужом мире, решил дойти до знакомых мест. А какое из них ближайшее? Разумеется, родная психушка. Особняк я увидел издалека. Фасад был отреставрирован, крыша новая, только решетки на окнах старые и вывеска та же: «Психиатрическая больница №6». Ну хоть что-то на этом свете остается неизменным. О дальнейших действиях следовало хорошенько поразмыслить. Повторить финт Ротина, прикинуться сумасшедшим? А смысл?
Неподалёку от усадьбы, в сквере на лавочке сидел странный зеленоволосый юноша и пялился в черный плоский прямоугольник. Тыкал по нему пальцами, что-то бормотал. Из ушей молодого человека торчали короткие белые макаронины. Украшение, что ли?
Никого другого рядом не было, и я решил подойти.
– Друг, у меня проблема. Помощь нужна! – сказал я, мучительно соображая, что говорить дальше.
– Траблы, бро? – отозвался зеленоволосый на непонятном языке, впрочем, довольно дружелюбно.
Я присел рядом, кинул взгляд на прямоугольник. Это был телевизионный экран, но только очень тонкий, как кусок стекла.
– Я, это…спросить хотел. Что тут произошло?
Юноша удивлённо огляделся и перешёл на нормальный русский:
– Произошло где? Когда?
Я вздохнул и, внезапно почувствовав прилив вдохновения, вероятно, от отчаяния, выдал собеседнику более-менее правдоподобную историю:
– Понимаешь, друг, я в коме был, долго. Очень долго! Результат научного эксперимента. Вышел буквально на днях. Ну и сбежал из больницы… Только не удивляйся.
– Вы не оттуда, случайно? – опасливо спросил юноша и кивнул на особняк-психушку.
– Нет, что ты! Я, наоборот, врач. Кстати, тут как раз до комы работал. Ты местный? Доктор Мельников, неужели не слышал? – пальнул я наугад, придавая себе солидности.
– Неа, – растерялся юноша. – Но могу загуглить, если что…
– Можешь что сделать? – не понял я.
– Загуглить. Ну в поисковике вас найти, – ответил зеленоволосый и показал на экран.
– Это что-то типа архива, что ли?
– Типа того, – не стал спорить юноша и глянул на меня с любопытством. – А лук у вас прикольный! В такой шмот только миллениалы одевались, наверное…
Ну вот, опять перешёл на непонятный язык. Но я решил не переспрашивать, а вернуть разговор к интересующей меня теме. Тем более, в голову пришла неожиданная мысль.
– Слушай, друг, у меня до комы отец был жив. Что с ним сейчас – без понятия. Если скажу, как его звали и с какого он года, найдёшь?
– Попробую.
– Мельников Николай Иванович, местный, коломенский, тридцать седьмого года рождения. Тысяча девятьсот… – добавил я, сам не поняв, на кой чёрт.
Парень потыкал в экран, довольно кивнул и сказал:
– Есть такой чел, точнее, был. В профиле ФБ написано, что умер в две тысячи девятнадцатом в возрасте восьмидесяти двух лет. Постов много, активно общался в сети, есть фото. Вот, смотрите… Последнюю запись сделала жена, ой, то есть вдова.
Я взглянул на фотографии. Отец улыбался с экрана. Здорово постарел, конечно, но совсем в дряхлого старика превратиться не успел. Во взгляде юноши появилось сочувствие – вероятно, я переменился в лице. Хоть и ожидаемая была новость, но всё же кольнула. Месяца три с отцом не виделись, но кто же знал, что это навсегда?
– А про сына там ничего не написано? Про Андрея?
– Ща почекаем… Есть. «Андрюша пожертвовал собой ради науки». Это про вас?
Я кивнул. Надо было расспрашивать парня дальше или попросить на минуту его чудо-стекло. Вдруг там, в архивах, есть новости за последние тридцать с гаком лет? Вот только сумею ли я разобраться с этой новомодной штуковиной?
– А вы ещё до пандемии в кому впали? – внезапно спросил юноша.
– До какой пандемии?! – у меня отвалилась челюсть. В памяти тут же всплыли страшные картинки из медицинского учебника.
– Пандемия, коронавирус. В девятнадцатом году началась, – пояснил юноша. – Крипота была, жесть просто – куча народу рипнулось! – Тут он увидел моё ошарашенное лицо и снова перешёл на нормальный язык: – Умерло то есть. Окончательную вакцину только два месяца назад изобрели. У вас браслета нет? – показал он на ярко-фиолетовый резиновый браслет на своём запястье.
– Нет. А надо?..
– Конечно, надо! – горячо заговорил парень. – Двигайте вон туда, увидите павильон с красным крестом, там всех прививают. И даже документы не спрашивают, хоть бомжей, хоть приезжих, всех фо фри, бесплатно то есть. Даже тех, кто в розыске! Сейчас по всему миру так, распоряжение ВОЗ. Просто браслет потом выдают, и всё. Потому что это типа последняя надежда человечества победить «корону», – закончил он важно, с изрядной долей пафоса. Подозреваю, финальные слова были цитатой из газеты.
– Спасибо… бро, – вспомнил я его приветствие. – Слушай, скажи напоследок, что такое «онлайн-коучинг»?
– Ну вы даете! Реальный бумер! – заржал зеленоволосый собеседник. – Ладно, смотрите, это всё на изи – даже нуб въедет. Вот айпад последней модели…
Через полчаса я вышел из павильона привитый, с фиолетовым браслетом на руке и подарком от Всемирной Организации Здравоохранения – коробкой-аптечкой первой помощи. Куда идти дальше, я даже не раздумывал. Было немного стыдно возвращаться, но во мне уже вновь горели врачебный задор и клятва Гиппократа. Быстрым шагом я дошёл до пустыря и углубился в лес.
Когда показался высокий кряжистый пень, меня посетили сомнения. Кто знает, ведь Ротин мог так и не выйти наружу, а просто дать старт и «уехать» дальше. Без меня. Кстати, интересно, а может ли «карман» существовать в разном времени со своим хозяином? Вот заодно и проверю, если что.
Люк пришлось поискать, всё-таки запрятан он был мастерски. Но в конце концов, уже почти отчаявшись, я его нашёл. Ротин был внутри. Похоже, он действительно так и не покидал бункера. Выглядел он печальным и даже осунувшимся, но при виде меня слабо улыбнулся, на глаза навернулись слёзы.
– Я знал, что вы вернётесь, Андрей…Точнее, надеялся.
– Георгий, – решительно сказал я, внезапно почувствовав себя не ведомым, а полноправным членом экипажа, в данном случае почти главным, – вам необходимо срочно вакцинироваться. Пойдёмте, я всё покажу и расскажу. Пока мы с вами чаёвничали, мир накрыл вирус…
***
– Привет тебе, Андрей Бессмертный!
Звонок по спейсофону застал меня в ванной. Пришлось уменьшать окно до минимума, чтобы не светить голым торсом. Знакомый голос сразу заставил забыть обо всех неудобствах.
– Горыныч! Здорово, чертяка! Куда ты пропал? С Машкой недавно тебя вспоминали…
Этим прозвищем моего лучшего друга, почти брата, Георгия Ротина, однажды наградила моя дочь Маша, когда ей едва стукнуло три года. Гор тогда рассказывал ей «сказку про папу», где меня именовал Андреем Бессмертным. Вот она и выдала: «Тогда ты будешь Гор Горыныч! И будешь всегда защищать моего папу! А то я не играю…»
– Да так, дела были… Как ты? Как Софья, Машенька?
Голос у Гора был невесёлый, что-то случилось, я это сразу понял. Но и вопросы он задавал не дежурные, мы всегда делились личным. Только что рассказывать? Ротин холостяк, ему было сложно понять, как после двадцати трёх лет брака люди становятся настолько чужими друг другу, как мы с Соней. А вот про Машку рассказывать было легко. Дочь–океанолог, папина гордость!
– Ничего, потихоньку. Соня пропадает на курсах виртуального вышивания, кулинарии или где-то там ещё… Я особо не вникаю. Машка по-прежнему в Австралии, спасает китов, корпит над диссертацией. Замуж, кстати, собралась за капитана дальнего плавания, через месяц свадьба. Лишь бы только науку не забросила…
– В клинике как дела? Справляешься?
– Как раз туда собираюсь. Вообще, они там и без меня спокойно обходятся, могу хоть сегодня на покой уйти. Хорошая команда подобралась, профессионалы. Про себя лучше расскажи! Как ты, где сейчас?
Тогда, в постпандемийном двадцать четвёртом мы не задержались. После того как Георгий вакцинировался, решили шагать дальше, чтобы дать миру время привести себя в порядок. Махнули сразу на шестьдесят пять лет вперёд, в две тысячи восемьдесят девятый, там и остались. Закон Мерфи в этот раз дал сбой, или небесный покровитель путешественников-авантюристов решил наконец смилостивиться, только настоящее оказалось стабильным, перспективным, без революций, войн и прочих потрясений.
Легализация получилась лёгкой и даже забавной благодаря «золотому запасу» Гора. К нашему великому счастью, деньги по-прежнему решали всё. Пришлось потратить значительную часть капитала, но в итоге с помощью нужных людей мы попали в программу защиты свидетелей и смогли легально начать жизнь с нуля, с чистыми документами и под своими же именами.
Много воды утекло за двадцать пять лет. Каждый из нас занялся любимым делом. Я вернулся в медицину, женился. Со временем открыл клинику общего психического здоровья, ставшую весьма популярной у звёзд шоу-бизнеса. Ротин с головой ушёл в прогрессивную физику, совершил множество открытий, довольно быстро став учёным с мировым именем. Наша дружба с годами только крепла, и вот…
– Андрей, я попрощаться.
– С ума сошёл?! Что случилось? Ты здоров?!
– Да всё в порядке, не кипиши… Просто недавно запустил трёхсотый спутник и… стало скучно. Понимаешь, для этого времени я уже бесполезен. Всё, что мог, – открыл, славу получил, денег заработал. Мемуары и вечера у камина не для меня, сам знаешь. Подумал и решил шагнуть дальше. Поэтому и звоню.
У меня сжалось сердце, в голове заиграл траурный марш. Я понимал его мотивы и даже отчасти разделял уныние от окончательного достижения целей, но такой шаг…
– А бункер цел?
– Что ему сделается? Съездил, проверил, механизм в порядке, «карман» по-прежнему действует. Я его запустил на несколько минут, поэтому и пропал на полгода.
– Стой, Гор, так не годится. Дай мне пару часов… встретимся у люка.
– Андрюх, обалдел?! У тебя же…
Но я уже не слушал. Вырубил спейсофон, включил электронного секретаря. У меня было мало времени и много неотложных дел.
***
– А это что?! – Гор удивлённо приподнял брови.
– Не видишь, что ли? Самогон, конечно. Как без него? – хохотнул я, вспомнив, как мы, уже закрепившись в новом времени, добивали здоровенную дореволюционную бутыль, отмечая вместе каждый успех. – Считай, гарантия того, что у нас ещё будут поводы отметить.
– Не гарантия, а надежда, – поправил Гор и вздохнул. – Ты точно решил? Не передумаешь? Не скажешь через пару часов: «Вы подлец, Ротин!»?
– Так, не начинай… Ты меня мало знаешь, что ли? Всё в порядке. Распоряжения по клинике я оставил, акции на Машку перевёл. Письмо ей написал, что ухожу на научный эксперимент, серьёзный, на годы. Она ведь тоже учёный, моих кровей, поймёт. Да, ещё приписал, что иду с Горынычем, чтобы не волновалась… Ну и потом, сейчас ведь не то что раньше – по сто пятьдесят лет живут, и это не предел. Увидимся ещё.
Гор кивнул, хлопнул меня по плечу и откинул люк.
Внутри всё осталось прежним, картин только поубавилось. Дубовый паркет, стол, диван и даже примус прекрасно сохранились и, как раньше, создавали особую атмосферу старины и уюта.
– Ну что, готов?
Я подошёл к рычагу, просительно взглянул на верного друга.
– Гор, дай я, а? Три, два, один… поехали!
