Марта с детства мечтала быть художником. И стала. Она работала художником-мультипликатором. Придумывала смешные и добрые мультфильмы для детей. И не только, обычно в детских сказках скрывается очень взрослый смысл, который дети, только став взрослыми, и понимают.
Но жизнь в большом городе изнурила её. Когда живёшь и видишь только асфальт и чахлые деревца, очень сложно сохранить непосредственный и детский взгляд на вещи. И мультфильмы у Марты стали получаться сначала грустные, а потом и вовсе мрачные.
Директор студии, посмотрев очередной мрачный шедевр Марты, поставил вопрос ребром – или она едет лечиться к знаменитому доктору, или идёт на все четыре стороны. И дал адрес доктора. На бумажке, хмыкнув, нацарапал своим птичьим почерком непонятное географическое направление куда-то в деревню. Зачем уезжать из Москвы в этакую даль? И ладно бы эта даль была в Лондоне, например, или в Париже, а то в глухой, никому не известной уральской деревеньке Новая. Или нет, Новая деревня. Да её даже на карте-то нет! Марта капризничала, придумывала неотложные дела. Но с директором не поспоришь. Сказал – и точка.
– Привет! Я Васька. – Высокая девушка энергично потрясла вялую руку Марты и оценивающе пялилась на неё, по-другому и сказать нельзя.
– День добрый, – чопорно поджав губы, сказала Марта.
А директор сказал, что это самый, нет, не так, а с придыханием, что это САМЫЙ знаменитый специалист по спасению от мрачных мыслей!
Да разве доктор может быть Васькой? Что она – кот? И почему она живёт в такой глуши? В деревне. Странно. И деревня называется Новая, а она совсем старая, лет пятьсот точно есть. Хотя там много новых домов и старый громадный сосновый бор, но всё же…
Но расскажу по порядку. Да, Васька живёт в Новой деревне. Именно так. Не деревня Новая, а Новая деревня, так написано даже на знаке при въезде в неё. Много старых домов, таких больших, тёмных, даже немного мрачноватых, но с весёлыми резными наличниками и с тяжёлыми воротами, с грубоватой резьбой. А ещё в деревне много маленьких опрятных домишек с покосившимися заборчиками и новых, немного нахальных домов. Вся деревня выстроена вдоль небольшой речки Бабки. Да-да, река называется Бабка. Так вот, с одной стороны Бабки стоит деревня, а с другой стороны возвышается большой древний сосновый бор. По деревне вдоль реки бежит дорога, и она делит деревню не пополам, как принято в старых русских деревнях, которые строились вдоль больших дорог, а как-то странно, впрочем, это далеко не одна странность в этой деревне, а делит она деревню на дома и бани. Бани выстроены на берегу речки Бабки, друг за дружкой, как солдатики, а дома – за дорогой. Так принято в Новой деревне, чтобы баня стояла обязательно на берегу Бабки. Вот и делится Новая деревня на деревню и бани.
Вот в эту деревню и попала Марта. Правда, сначала, отвернув от большой дороги, её провезли через деревню Воробьи, и потом через деревню Черепахи, и только потом, попетляв по просёлочным дорогам, довезли до Новой деревни.
Васька жила на особицу – на взгорочке. Как раз в большом мрачноватом доме с высоким резным крыльцом. Она и вышла на крыльцо – в длинном платье, в меховой безрукавке. «Как боярыня», – подумала Марта про себя. Властная, уверенная. А назвалась Васька. Всё это как-то конфликтовало друг с другом. Марта не могла ещё понять, но из-за этого немного злилась.
– Ты, милой, – сказала Васька водителю, который привёз Марту, именно так певуче растягивая «о» в «милом», – поставь чемоданы барышни в горницу и ехай с Богом.
«Странно», – подумалось Марте, «только что говорила «привет», и тут же «ехай с Богом», как-то всё намешано в ней и не сочетается. Странно». Марта тряхнула локонами, пытаясь отогнать от себя странности, но это не особо помогло.
– Пошли, я тебе комнату покажу, светлую, хорошую. Устроишься, а я пока чаю заварю. Не, – она остановила Марту, – не трожь чемоданы, не дело тяжести таскать. Вот придёт Бацилла и унесёт.
– Бацилла? Кто это?
– А, – Васька пренебрежительно махнула рукой, – работник мой. Бациллой кличут. Он уж сам не помнит, как его зовут. Пошли.
Васька провела Марту по скрипучей лестнице наверх, распахнула приветливо дверь в светлую комнату.
– Ну вот, располагайся. К вечеру баньку затопим. Напарю тебя, и хворь как рукой снимет.
Марта стала с интересом разглядывать комнату. Окно задёрнуто тяжёлыми старинными кружевами, уже не белыми, а слегка сливочными, кровать – широкая и тоже старинная, железная, с какими-то смешными шишечками. «Наверное, с растянутыми пружинами», – недовольно подумала Марта. И заправлена тоже удивительно: широкое кружево по низу, сверху покрывало, собранное из маленьких кусочков материала, удивительно подобранных по цвету и узору, и гора подушек, накрытых таким же старинным кружевом.
Марта осторожно присела на кровать, покачалась, проверяя пружины, ни одна не скрипнула. Красивый резной комод тёмного дерева напротив кровати, на нём зеркало – немного мутноватое, старинное, из трёх частей; свечи в тяжёлом кованом подсвечнике. Стул, очень лёгкий по сравнению с комодом, на гнутых ножках и такой же гнутой, затейливой спинкой. Марта посидела ещё на кровати, слегка покачиваясь, разглядывая комнату, и успокоилась. Как-то разом. Только что была недовольная, всё немного так раздражало – и всё. Всё стало хорошо, спокойно. Вздохнула и пошла пить чай.
Занятный всё-таки дом. Всё перемешано. Дом вроде деревенский, но не простой, большой, с высокими потолками и скрипучими лестницами. И комната, в которой её ждала Васька, тоже была такая же. Ковёр большущий, на всю комнату, круглый стол посредине комнаты под низким медовым абажуром, и от этого вся комната – уютная, тёплая и приветливая. Окна, занавешенные тяжёлым старым кружевом, буфет – громадный, тёмный. А стулья – лёгкие, гнутые. Вспомнила – венские. Скатерть белая и вышитая яркими цветами. Чашки тонюсенькие, полупрозрачные.
– Садись скорее за стол. Потом всё рассмотришь, будет время. – Васька разливала чай. – Уж не обессудь, сегодня без самовара, по-простому. – Она поставила на стол самый обычный электрический чайник, который как-то неудобно чувствовал себя в этой обстановке. – Дедушка сегодня в гостях, поэтому не стала самовар заводить. А завтра – как положено, самовар на шишках, варенье в розетках и полный сервиз. – Она усмехнулась. – Устроилась? Комната понравилась?
– Да-а, – протянула Марта, – красивый у тебя дом.
– Ну и хорошо. Отоспишься сегодня на перинах, а завтра – гулять на солнышко смотреть. У нас есть на что посмотреть. В баню пойдёшь?
– Нет, – резко ответила Марта.
– Ну и ладно.
Так за тихим разговором и прошёл вечер. Марта отправилась «почивать на перины», как выразилась Васька. И почивала прекрасно. Сладко.
Утром она застала Ваську на крыльце. Она смотрела на дорогу и хмурилась:
– Вот неугомонная Никитишна, опять идёт, – сказала она самой себе. И строго крикнула: – Бацилла! Встреть бабушку, тяжко ей в горку-то.
Марта так и не поняла, как она, Васька, относится к этой Никитишне. Бабушка, поддерживаемая Бациллой, длинным, худым мужиком неопределённых лет, тихонечко дошла до крыльца.
– Ой, милая Васенька, я тебе яичек принесла свежих. – Никитишна посмотрела на Ваську такими чистыми прозрачными глазами, что у Марты почему-то защекотало в носу и захотелось плакать.
– Ну, что ж ты беспокоилась-то, бабушка. – Васька сбежала с крыльца, взяла Никитишну под руку. – Пошли, чайку попьём, отдохнёшь.
– Ох, и добрая ты, Васенька. – Старушка разулыбалась, и всё лицо покрылось морщинками, как лучиками.
Пили чай, солнце нетерпеливо заглядывало в комнату, путаясь в кружевах. Никитишна ломким, старушечьим голосом рассказывала все нехитрые деревенские новости. Ласково поглядывала на Марту и вздыхала:
– Ой, и худенькая у тебя подружка, аж прозрачная вся.
– Ничего, не переживай, Никитишна, поживёт – откормится, порозовеет. Ты допивай чай, а мы с ней соберём тебе травок. Поможешь мне, Марта?
– Конечно.
Комната оказалась совсем рядом. На столе у окна стоял современный ноутбук, тихонько, деликатно жужжа. Вдоль стен шли стеллажи, а на них – банки, баночки, бутылки – и современные, и старинные из толстого мутноватого стекла. На потолке пучки трав и кора, и ещё всякие непонятные штуки в холщовых мешочках и так. У стены напротив на простых грубых стеллажах стояли книги и фолианты. Именно так – книги и фолианты. Громадные, старинные, в кожаных и металлических переплётах, с названиями на разных языках. Васька вручила Марте бумажные пакетики и строго сказала:
– Смотри, пиши разборчиво, лучше печатными буквами, а то запутается бабулька, – и стала диктовать названия сборов. Затем ловко распихала из больших банок траву, запечатала и вручила Марте: – Неси в комнату, я сейчас, ещё Бацилле скажу, что собрать.
Никитишну провожал Бацилла, согнувшийся под весом громадной сумки с припасами.
Марта после завтрака, посмотрев на весеннее солнце, уже пригревавшее сугробы, вышла прогуляться по деревне. Вооружилась фотоаппаратом, решив заснять все прелести деревенской жизни. Пройдясь вдоль строя банек, зашла в деревню. Фотографировала резные наличники, интересные дома, пыталась поймать солнечных зайчиков, так и бродила по деревне, пока её не окликнула женщина:
– Эй! Ты что ли жиличка у Васьки?
– Вы мне?
– Ну да! Ты кого-то видишь здесь ещё?
– Я не поняла, простите. Да, я у неё живу.
– Вот не понимаю, – женщина навалилась на забор, приготовилась долго и обстоятельно поговорить, – что у неё, мёдом намазано? Вечно к ней такие, как ты, приезжают.
– Не знаю, – беспомощно улыбнулась Марта.
– Вот живёшь и не знаешь, поди, что Васька-то эта – ведьма.
– Да ну что вы! – Марта поджала губы.
– Да-да! – Женщине явно не терпелось рассказать всяких кровожадных подробностей. – Видела у неё травки всякие, да, – она махнула рукой, – чего только нет! Даже и не прячет. Совсем людей не боится. Ух, – видно, что нелюбовь к Ваське была давнишней, – а ещё одна живёт, говорит, – она с нажимом сказала «говорит», – а окна во всём доме, всё время горят и тени, хм-м, – женщина выразительно подняла брови, – по окнам, мужские. Явно не один! – Она выразительно посмотрела на Марту.
– Ну что вы? – Марта не знала, как ей реагировать на этот монолог.
– Да, увидишь ещё, – страшным голосом и округлившимися глазами женщина пыталась добавить эмоции. – Ты смотри, – вдруг совершенно буднично сказала, – может, ко мне переедешь? Дорого не возьму. У меня спокойно, тихо, как у Христа за пазухой жить будешь. – Она с надеждой посмотрела на Марту. – Меня Петровна зовут, – не дождавшись ответа, сообщила она, – надумаешь, приходи.
– Ладно, – кивнула Марта и поспешила уйти.
Дома Васька внимательно глянула на Марту, хмыкнула:
– Что, наслушалась уже про меня ужасов?
– Да, что и сказать, любят тебя в деревне, – хмыкнула в ответ Марта, – или мне так повезло…
– Повезло, что и сказать. Ладно, – усмехнулась Васька, – не горюй. Пообедаем и в гости пойдём.
После обеда и долгих сборов Марта стояла на крыльце, отпыхиваясь:
– Что за гости, я не понимаю, куда надо одеваться, как на Северный Полюс?
– Хорошие гости, тебе понравится. – Васька хихикнула, закинула рюкзак за спину и бодро пошагала к лесу. После долгого шагания по дороге, потом плутания по лесу они добрались до маленькой избушки. Такое было ощущение, что тут весны и не видели, хотя март уже заканчивался. Избушка была завалена снегом до самых окон, к дверям пришлось почти ползти, так как и следов никаких не было. Марта забеспокоилась:
– Гости? А тут живёт вообще хоть кто-нибудь? Смотри, за зиму точно никто не входил.
– Точно, за зиму никто не входил. И не выходил. – Васька деловито пошарила рукой у стены, вытащила лопату и стала отгребать снег, периодически постукивая в дверь кулачком: – Весна пришла! Пора вставать.
Когда откопали дверь и зашли в избушку, Марта увидела: на скамье у окошка сидел и покачивался из стороны в сторону недовольный, всклокоченный дед:
– Пора, что ль?
– Пора, пора, Лешенька, просыпайся. Равноденствие сегодня. Я тебе пряничков принесла, сейчас чаю попьём.
Дед, ворча, ерошил свои седые волосы, дёргал себя за пушистую бороду и всё никак не мог проснуться. Васька времени не теряла, поставила чайник, собрала на стол разномастные кружки и ложки. Из рюкзака достала обещанные пряники, плюшки, блины и всякой другой вкусноты. Чайник запищал. Пока всё это происходило, Марта сидела тихонько в уголке на колченогой табуретке и всё пыталась сообразить – как это? В избе тепло, хозяин не выходил из избы всю зиму и спал. Разве возможно такое? Но Васька не дала сосредоточенно обдумать все эти вопросы, всех усадила за стол, дед перестал ворчать и стал разговаривать, хоть и скрипучим ещё со сна голосом, но уже вполне благожелательным:
– Что-то на весну-то и не похоже, Васенька.
– Не говори, Лёша, холодно, не тает, метёт. Загуляла Весна где-то.
– Хе, – хихикнул довольный Лёша, – Весна – она такая, сколь раз ей говорил: не доведёт до добра манкирование своими обязанностями. А у неё всё глупости на уме!
Марта совсем запуталась и потеряла смысл разговора, вроде ж о весне говорили, о времени года, а теперь обсуждают, словно знакомую девицу, м-м-м… своеобразного поведения. Странно. Всё странно в этих гостях. Она сидела, помалкивала, стараясь делать вид, что её это не удивляет. На прощание Лёша сунул ей пригоршню сосновых шишек:
– Накось, тебе подарочек! Смотри не потеряй! Ох, и скромница девка! – И блеснул на неё озорными глазами из-под лохматых белых бровей.
Шишки она взяла, сунула в карман с благодарностями и вышла на воздух. Васька, чуть помедлив, тоже вышла, потянулась:
– Эх, хорошо! Да пора нам, смотри, месяц уже вышел. Но сейчас-то полегче дорожка будет, раз Лёша встал.
– Вась, – Марта едва поспевала за Васькой, – так я и не поняла, а как он всю зиму спал что ли?
– Не поняла? – хихикнула Васька. – Ты не поняла, у кого мы были?
– Нет, – совсем рассеянно протянула Марта.
– У Лешего. Сегодня день, когда его будят. Ты смотри, шишки-то не потеряй! Такой подарок дорогого стоит!
– У Лешего… – только и протянула Марта, и они оказались у дома. – Как быстро мы!
– Конечно, Лешенька помог. Это когда спит он, далеко идти, а сейчас – два поворота и дома. О, смотри-ка, у нас окна горят и самовар уж, поди, на столе. Дедушко вернулся. Сейчас знакомиться будем.
На столе пыхтел обещанный самовар, громадный и блестящий. У стола сидел дед, разливал чай по чашкам и поглядывал на пришедших:
– Ну, разбудили? Ворчал, как обычно, и вставать не хотел?
– Ну, как без этого. – Васька улыбалась дедушке. – Как в гостях? Дома-то лучше?
– Ой, не говори, утомился я! Самовар без меня и не заводили? – хмыкнул дед, наливая чай. – Знакомь нас.
– Марта, – церемонно представила её Васька. – Дедушко.
– Здравствуйте, Дедушко. Мне тоже вас так называть?
– Почему нет? Называй! – разрешил дед. – Ну, садитесь ужо, набегались.
Чай с пирогами показался удивительно вкусным. Правда, иногда мелькала мысль, что такая диета – смерть для фигуры, но организм её быстро душил и требовал добавки. Свежий воздух и прогулки совсем не способствовали диетам. Дедушко обстоятельно расспрашивал Марту про столичное житьё-бытьё. Марта сначала и представить не могла, как можно впервые увиденному человеку взять и рассказать всю свою жизнь, обиды и печали, а Дедушке рассказала. Навздыхалась, всплакнула, а ночью заснула, после чаепития, как младенец.
Утром солнце незаметно подкралось к подушке Марты, пощекотало щёку, ресницы, настойчиво пытаясь разбудить. Марта отмахнулась и перевернулась на другой бок. И проспала до обеда. Раньше бы она всю себя изругала за то, что провалялась в постели до обеда, а сейчас – отпуск! И Васька – даже на завтрак не позвала. Марта хотела было обидеться слегка, но потом подумала: ах, до чего заботливая Васька! Потянулась, пошлёпала босыми ногами по полу, посмотрела, щурясь на солнце, и решила, что день сегодня хороший. Походила по комнате ещё лениво так, приоткрыла дверь, выглянула, чтобы услышать – есть кто дома? Васька накрывала на стол и как почувствовала:
– Выспалась, соня?
– А ты откуда знаешь, что я проснулась и слушаю на лестнице?
– Ты прям меня удивляешь, Марта, – рассмеялась Васька. – Вот я кто?
– Ты? – Марта задумалась.
– Да, я? – раздумчиво потянула Васька и брякнула. – Я – ведьма!
– Кто?! – Марта совсем запуталась.
– Ладно, Марта, не соображаешь ты спросонья, – захихикала Васька. – Половицы скрипят, а ты удивляешься, откуда я знаю, что ты выспалась и стоишь на лестнице?
– Ох, девки, вам бы только позубоскалить, – вздохнул Дедушко, но как-то весело вздохнул.
– И то правда. Заболтала ты меня, Марта.
– Я заболтала? – Марта совсем опешила.
– Конечно, а кто? Пристала ко мне как банный лист. Иди, давай обедать!
Марта собралась и вышла к столу, слегка насупленная.
– Ты, девка, чего дуешься? – раздался голос Дедушки. Совсем рядом, будто на соседнем стуле сидел. А его не было.
Марта посмотрела по сторонам. Дедушки не было.
– Что ты вертишься? – строго спросила Васька. – Дедушко, ты кушать будешь?
– Нет, милая. Не хочу, – опять раздался дедушкин голос.
– А где он? – тихонько спросила Марта.
– Да здесь я, в комнате, – хмыкнул голос Дедушки.
Марта тихо села и уставилась в свою тарелку, пытаясь что-нибудь понять. Васька, улыбаясь, посматривала на неё, потом сжалилась.
– Марта, пора уж привыкнуть, что вокруг тебя живут не просто люди.
– А кто? – осторожно спросила Марта.
– Я – Васька, а Дедушко – Домовой. Он по своему усмотрению показывается. А может быть здесь, но невидимым. Понимаешь? – Васька растолковывала словно ребёнку, даже успокаивающе по голове погладила. – Он тебе уважение оказал, что показался, не каждому такая честь бывает оказана.
– Ой, Дедушко!..
– Да, не в настроении я сегодня, – проворчал Дедушко. – Ешьте быстрее да топайте к Никитишне. Опять её эта Петровна мучает.
– Ох, и холера же она! – сердито проворчала Васька и стала торопливо собираться.
Солнце совсем разогрелось, и дороги зачавкали лужами. Оскальзываясь и спотыкаясь, Марта с Васькой добрели до дома Никитишны. Место показалось Марте знакомым. Именно здесь её зацепила разговорчивая тётка, которая хаяла Ваську.
Васька по-хозяйски, не стучась, зашла в маленький покосившийся домишко, поманив за собой Марту. У стола, сгорбившись, сидела Никитишна. Она даже не взглянула на них, безразлично и монотонно мешая ложкой чай:
– Уходи, Петровна, – бесцветным голосом, почти прошептала Никитишна.
– Ну, Никитишна, – Васька нежно сказала, подходя к ней, – ну-у, родненькая, это ж я, Васька.
Никитишна медленно, немного заторможенно повернулась и посмотрела на Ваську. От этого взгляда у Марты опять защипало в носу и захотелось сделать что-нибудь очень нехорошее Петровне. Глаза у Никитишны были красные и мутные, плакала бабушка, видимо, долго.
– Ну, Никитишна, не грусти, – Васька уговаривала бабушку, как ребёнка, – смотри, я тебе пирогов принесла, сейчас чайку поставим, что холодный-то хлебать. – Она засуетилась, стала растапливать печь. – Смотри-ка, и печь не топлена, поди, со вчерашнего дня, в избе-то холод. – Васька хлопотала по избе, не замолкая ни на минуту, заговаривала бабушкину обиду на её, деревенском, языке. – Давай, давай, вот пирожок тёплый, сейчас чайку ромашкового заварим, всё как рукой снимет.
Никитишна жевала пирог, прихлёбывая уже горячий чай, непонятно, каким образом заваренный Васькой буквально за минуту. Пила и оттаивала. А потом тихонько всхлипнула:
– Ах, Васенька, добрая душа… – И заплакала.
– Ну, Никитишна, рассказывай, что приключилось-то? Опять что ль суседка твоя?
– Она, – тихонько всхлипнула Никитишна, – опять про Бореньку моего говорила.
– Не слушай её, злая она, завистливая, – строго сказала Васька. – Вот и наговаривает на него.
– Конечно, конечно, Васенька. Завидует. Ой, да что же я, хозяйка называется, у меня гости дорогие, а я сижу! – Никитишна подхватилась и попыталась хлопотать. Правда, ноги не держали бабушку, и она схватилась за Ваську, чтобы не упасть.
– Нет уж, милая, ложись-ка ты спать. Я тебе и сбор успокоительный заварила, сейчас поспишь, как дитё малое. И всё хорошо будет. Давай, давай. – Васька осторожненько подхватила Никитишну под руку и заботливо уложила в постель. Бабушка повозилась, пригрелась под одеялом и заснула.
Когда они вышли из дома, Васька была мрачнее тучи:
– Ну вот скажи, что за баба вредная? – зло спросила она у Марты.
– Ты о Петровне?
– Ну, о ком же ещё, змеюке подколодной? Вот сколь живу, не перестаю удивляться и доброте людской, и злобе.
– А что, у Никитишны сын есть? Мне показалось, что она одинокая бабушка.
– Был. Маленький помер. Но у неё где-то сломалось в голове – и всё. Мол, Боренька жив, уехал учиться. Она с ним разговаривает, письма пишет в город, рассказывает всем про него. Как дела у него, что женился, что работает. Ну, кому ж от этого плохо?
– Бедняжка… – Марта совсем распереживалась за бабушку.
– А добрые люди, – Васька с нажимом произнесла «добрые люди» и посмотрела на дом Петровны, – всё не могут смириться, что Никитишна прибывает в плену иллюзий, и пытаются ей помочь, – опять с нажимом сказала Васька. – И доводят этот божий одуванчик до слёз. Пойдём, зайдём к этой доброй душе, спросим, как у неё с совестью? – Васька, похоже, совсем разозлилась.
Васька решительно направилась в сторону дома Петровны. В окне, как заметила Марта, дрогнула занавеска, видно, их приближение не осталось незамеченным. Да и воинственное настроение Васьки тоже было не секретом для Петровны, так как в воротах лязгнул закрываемый запор.
– Бесполезно, милая, – жёстким голосом сказала Васька и толкнула ворота. Они открылись, словно их и не закрывали, только что на железную щеколду.
От ворот в темноту крытого двора пятилась Петровна и мелко-мелко крестилась.
– Свят, свят, свят, изыйди, ведьма! Ведьма! – Петровна споткнулась, очень проворно повернулась и побежала в дом.
Но и замки в доме тоже не задержали Ваську, которая ровно и целенаправленно шла к цели. Марта даже начала немного переживать за Петровну, понимая, что в таком состоянии Васька может натворить дел.
Когда Петровна оказалась запертой в углу между умывальником и плитой и бежать дальше было некуда, она решила сменить тактику.
– Ой, помогите, люди добрые! Убивают! – голосила она, жалобно поглядывая на Марту.
– Не ори. – Васька сказала это так спокойно, словно не ломала только что одним прикосновением железные запоры. – Ну, милая, – благожелательно продолжила она, и от этого тона, почти добродушного, Марте стало почему-то страшно, – давай, рассказывай нам, как ты дошла до такой жизни?
Видимо, и Петровне стало страшно, потому как она заголосила вовсе не своим голосом:
– Убивают, люди добрые!
– Не ори, сказала! – Васька улыбнулась, и Петровна оборвала вопль на середине слова. – Вот и славно. Теперь говорить сможешь, только когда я разрешу. Поняла?
Петровна кивнула головой, разевая рот, как рыба.
– А теперь объясни-ка мне, милая, почто ты опять Никитишну обижаешь? Говорила я тебе, не трогай бабульку?
– Говорила, говорила, – зачастила Петровна. – Ты уж прости меня, дуру старую!
– Не прощу, – жёстко сказала Васька. – Предупреждаю тебя, Петровна, в последний раз. Ещё обидишь бабульку, превращу тебя в лягушу. Нет – в жабу. Мерзкую и бородавчатую, как твоя душа. Ты меня знаешь, – почти нежно проворковала Васька, – я сделаю. Я ж ведьма! – Васька зыркнула на Петровну так, что с плиты свалилась кастрюля, заливая пол супом, с мойки посыпались чашки, разбиваясь об пол. – Всё понятно? Жалеть тебя больше не буду. – Васька развернулась, брезгливо подобрав подол длинного платья, вышла.
Марта немного рассеянно постояла, обозревая все разрушения в доме, и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. За дверью слышались тихие подвывания Петровны:
– Ой, ведьма поганая, и не берёт её ничего – ни поп, ни порча, ой ведьма, ведьма!
На улице Васька удовлетворённо жмурилась на солнце:
– Ну как тебе? Эффектно? Страху нагнала?
– Эффектно, – тихо повторила Марта, никак не ожидая такого резкого перехода от злости к радости, почти мурлыканью Васьки. Как кошка. Большая и опасная.
– С кастрюльками тоже хорошо, – промурлыкала Васька, – правда, Дедушко ругаться станет, что нельзя силу использовать на базарные фокусы. Ну да ладно, сколько можно уж уговаривать по-хорошему. Коль не понимает вовсе. Пошли, отметим это дело! Чаю выпьем с чем-нибудь вкусным.
За столом Васька радостно рассказывала про свою победу, наливала всем чаю. И Дедушко, на удивление, даже не хмурился, а тихонько посмеивался в бороду. В конце чаепития Васька на волне своей победы заявила тоном, не допускавшим возражения:
– Всё, хватить придуряться, сегодня идёшь в баню. Хватит изображать городскую недотрогу.
Марта, поняв, что сегодня спорить бесполезно, решила согласиться:
– Только не очень, ладно? А то я боюсь.
– Ладно, – согласилась Васька, но Марта поняла, что это вовсе и «не ладно». Что всё равно она сделает так, как решила.
Вечером Васька зашла к Марте не в привычном длинном платье, а в бирюзовом длинном халате и выдала Марте такой же большой и пушистый халат:
– Его набрось, и всё.
– Что, на улицу в халате? Там же снег!
– Не умрёшь, до бани двадцать метров. Зато обратно одеваться не надо. Остальное всё в бане. Пошли.
Марта обречённо вздохнула и покорилась. Послушно пошла за Васькой в одном халате и тапочках на улицу – и правда, замёрзнуть не успела. Из открытой двери бани вырвались густые клубы пара. Васька натопила так, что даже представить было страшно зайти в раскалённое нутро бани. Васька деловито разделась, жестом приглашая последовать и Марту раздеться. Марта стояла и переминалась с ноги на ногу, стесняясь раздеваться при Ваське.
– Не буду я на твои прелести пялиться. Раздевайся! – скомандовала Васька и взяла взяла веник и ушла в жару.
Марта осторожно разделась, аккуратно повесила халат на вешалку и стояла, раздумывая, что ж ей делать дальше. Из парилки выглянула раскрасневшаяся Васька и скомандовала:
– Быстрей иди, а то пар выйдет!
Марта зашла по обжигающим половицам в парилку, будто окунулась в густой и обжигающий туман, и постаралась пристроиться на низенькую лавочку у входа.
– Нет, так не пойдёт! Наверх полезай, на полОк, и ложись! – приказала Васька и нахлобучила ей войлочную шляпу на голову.
Сама Васька была в рукавицах и в такой же шляпе. Быстро наливала в тазы воду, запаривала веник и вообще чувствовала себя прекрасно. Марта лежала на полке напряжённая и старалась не дышать этим обжигающим воздухом.
– Ну вот и славно! – чему-то обрадовалась Васька, скептически посмотрела на Марту, которой было уже совсем не стыдно, что она голая, ей было уже всё равно, так было жарко. – На тебе ковшик с холодной водой. – Васька плюхнула перед Мартой большой деревянный ковш размером с хороший тазик. – Если сильно жарко, можешь лицом туда сунуться. Я сейчас поддам жару! – И она плеснула из другого ковша водой на раскалённые камни.
Марта решила, что такое вынести никак невозможно, и попыталась бежать. Но Васька придавила её к полкУ:
– Лежи, дурёха, обожжёт всю. Воды, воды на лицо – и легче будет.
Марта сунулась в свой ковш, там оказалась обжигающе холодная вода, от прикосновения к ней стало легче, она сначала рукой черпала и обтирала лицо, а потом просто его окунула. «Всей бы туда залезть», – подумала и снова стала плескать на себя.
Васька оценивающе посмотрела на Марту:
– Ну, на первый заход хватит. Пошли.
Марта облегчённо вздохнула, что эта пытка достаточно быстро закончилась, слезла с полка и побрела в предбанник, попыталась закутаться в халат.
– Куда? – остановила её Васька. – Я ж сказала на первый заход. Сейчас сядь, отдохни, продышись, и снова пойдём, уже париться.
– А мы что делали? – бесцветным голосом прошептала Марта.
– Мы-то погрелись малость, – хмыкнула Васька.
Потом Марта уже не помнила, сколько было заходов, она послушно лежала на полке, Васька с каким-то иезуитским удовольствием хлестала её веником, поддавала жару и внезапно, с довольной ухмылкой, обливала её, распаренную, ковшом студёной воды и продолжала дальше и дальше парить. У Марты напряжение нарастало и нарастало, но она решила, что выдержит и не сдастся этой ведьме, не покажет свою слабость. Марта сжала зубы и решила терпеть, сколько сможет. Но Васька тоже не сдавалась, она всё добавляла пару, хмыкала и парила, парила, парила. Ещё при выходе из парной добавила новую экзекуцию – так же внезапно вылила на Марту ведро холодной, нет – ледяной воды. От испуга Марта заорала, села на лавку в предбаннике и заплакала.
– Ну, наконец-то проняло! – удовлетворённо сказала Васька и плюхнулась рядом с Мартой. – Ох, и сильна ты!
Марта проревелась и поняла, что напряжение ушло, тело стало невесомым и ватным, шевелиться не хотелось, и почему-то сказала:
– Господи, и за что мне так хорошо…
– Дошло, наконец. Пошли чай пить.
Они еле натянули халаты, и тут Марта поняла, как была права Васька – на одевание сил не было. Вышли из бани. Марта остановилась и посмотрела на звёздное небо. Прямо над ней висел ковш Большой Медведицы, он показался ей очень родным, правда, её очень смешило, что от неё валил клубами пар, как от паровоза. Казалось, что если сейчас чуть оттолкнуться от земли, можно вполне улететь к ней, к Большой Медведице. Васька, закрывая дверь бани, сказала:
– Ох, спасибо, батюшка Банник, уважил! Пойдём с нами чай пить.
Она подхватила Марту под руку и поволокла в дом:
– Ну, дурища, стоит звёздами любуется, а на улице снег. Простынешь ведь!
Васька загнала Марту в дом и усадила за стол, в халате и с тюрбаном из полотенца на голове:
– Ты уж нас прости, Дедушко, и ты, Банник, прости. Но нет сил одеваться, мы уж в халатах чаю испьём.
Было странно после жары пить не холодную воду, а такой же обжигающе горячий чай. Но странное дело, жажда проходила, и становилось так лениво, что Марта даже не могла разговаривать, только сонно мотала головой, соглашаясь с Васькой. А Васька, смеясь и постоянно подливая чай Дедушке и Баннику, весёлому и бородатому, рассказывала, как Марта парилась:
– Прям партизан на допросе! Зубы сжала, и всё – не сдамся! А про себя меня точно ведьмой назвала раз десять, не меньше!
– Ну что ты, Васенька, – Марта вяло махнула рукой, – какая ж ты ведьма. Ты самая замечательная.
– Ага, – протянула Васька. – Пошли-ка спать.
С этого вечера Марта пристрастилась к бане. Они постепенно изучали все премудрости – как поддавать жару, как правильно веником охаживать, даже не прикасаясь к телу, на что Марта возмутилась:
– Как так! А почему это ты меня в первый раз просто исхлестала веником, а теперь, оказывается, нельзя даже касаться!
– Конечно, – согласилась Васька, – сейчас-то мы что делаем?
– Что? – опять удивилась Марта.
– Сейчас мы паримся. А тогда, в первый раз, – наставительным голосом произнесла Васька, – тогда я из тебя дурь выбивала. Поэтому и меры были соответствующие.
– Дурь? – возмутилась Марта. – Из меня – дурь? Ну ты, Васька!.. – От такого даже слов не стало.
– Да ладно, не сердись. На вот, – и сунула Марте горячущий веник прямо в лицо. – Дыши, дыши, неча на меня руками махать.
Марта вздохнула и поняла, как приятно дышать через распаренный веник, сквозь эти маленькие берёзовые листочки горячим, но уже не обжигающим воздухом. И пахнет берёзой, в жаркий-жаркий день, знаете, перед самой грозой, когда воздух горячий, но уже влажный.
– Ну, веник-то отдай! – Васька выдернула веник у растерявшейся Марты. – Что, унюхала лето?
– Да, – мечтательно протянула Марта. – Лето! – потом подумала и спросила: – А ты чем летом занимаешься?
– Я… – задумалась Васька. – Летом день кормит.
– В смысле?
– В смысле, что летом вот так прохлаждаться по баням особо и некогда. Пчёлы, огород. Травы опять же собрать надо. И не просто собрать, а вовремя. У каждой травки – свой черёд, какую утром до росы, какую ночью, и каждую в особый день – по луне. Да пока набегаешься в поисках-то! – Она хмыкнула и пояснила Марте: – Летом я работаю.
– А зимой?
– Зимой – отдыхаю. Вас вот лечу, девок городских. Вы ж в городах-то совсем от жизни-то отрываетесь, вот и болеть начинаете. Вот ты смотри, ещё немного – и всё. – Она пожала плечами. – От одного только взгляда твоего плакать хотелось!
– Это я?! – Марта возмутилась и села на полкЕ. – От моего взгляда?!
– Конечно. Я же помню. Как ты на меня по приезду-то посмотрела. Губки сжала, нос сморщила! Обещали самого-пресамого доктора, а тут я! – Васька, довольная, расхохоталась.
– Да ладно, – смутилась Марта, вспомнив про свои мысли. Угадала опять Васька. – Вась, – протянула она, – вот скажи мне, откуда ты всё знаешь? Что я подумала, что чёрной тучей стала. Не сваливай только, – заторопилась она, перебив Ваську, – на то, психология и доктор ты самый лучший, а мы все одинаковые.
– Я ж премудрая, – спокойно сказала Васька.
– Премудрая? А поскромнее нельзя? Просто мудрая, ну самая-самая! – Марта язвительно хмыкнула.
– Нет, – просто, не обидевшись, сказала Васька. – Нельзя. Василиса – она всегда Премудрая.
– Василиса? – оторопело спросила Марта. – Василиса Премудрая – это… это ты?
– Ну, конечно. Васька – сокращённо от Василисы.
– Не, не может быть. Это ж откуда-то из древних сказок.
– Фу-у! – протянула Васька и вздохнула. – Ну хоть ты-то! Я думала, ты не будешь этих глупостей говорить, что Василисы Премудрой не бывает, Домового тоже, ещё и Лешего, поди, тоже? Ты же сама сказки делаешь!
– Ну, я думала, ты пошутила! – совсем смутилась Марта. – Так сколько тебе лет-то?
– Все мои, – сурово глянула на Марту Васька.
– Вась, ой, или правильно Василиса? Не обижайся…
– Я ж тебе сказала – Васька. – И она хитро посмотрела на Марту. – Да что такая серьёзная стала? Не старая ещё, лет с тысячу, и ещё много впереди!
– А скажи, Вась, а… – Марта помедлила, – Баба Яга тоже есть? Ну, в смысле… – Она заторопилась и смутилась.
– Конечно. Думаешь, сказки-то на пустом месте придуманы? Познакомиться хочешь?
– Нет, наверное, – осторожно сказала Марта.
– А зря. Премилая старушка.
– Премилая?! – недоверчиво покосилась на Ваську Марта. – Что-то в сказках по-другому.
– Ну, в ваших сказках много всякой ерунды рассказывают.
– Ты ещё скажи, что Кощей существует и он тоже премилый! – настороженно сказала Марта, уже ожидая, что да, он премилый, не говоря уж о том, что существует. – И тебя он не воровал и замуж не звал.
– Ох, и что у тебя в голове-то намешано! – Васька вздохнула. – Конечно, существует, – начала она объяснять, как дитю неразумному. – Ну, премилым-то назвать его трудновато, но не злой, это факт. И не воровал. А замуж звал, было дело. Я сама к нему пришла, после Бабы Яги премудростям учиться.
– И что? – Марта сидела как маленький ребёнок и слушала сказку с полуоткрытым ртом. Вроде и хочешь поверить, но верится с трудом.
– Что-что? – передразнила её Васька. – Ничего. Брак без любви не есть богоугодное дело, – занудным и противным голосом процитировала она.
– Фу ты, Васька! – рассмеялась Марта. – А где твоя любовь? Иван-царевич? Да?
– Разминулись мы маленько, во времени и пространстве, – с достоинством, уже без смеха сказала Василиса.
– И что? – Марта округлила глаза.
– Вот прилипла как банный лист. Ничего. Вот, жду его. Суженого своего. Лечу. И вообще, – уже потеряла терпение Васька, – много есть чем позаниматься Василисе Премудрой.
Через пару недель Васька поставила точку в излечении Марты:
– Ну, Марта, пора тебе.
Но Марте так не хотелось в свой большой шумный город. Где нет хрустальной тишины и зелёного бора. И премудрости Васьки.
– Может, мне здесь остаться? – осторожно спросила она.
Васька понимающе улыбнулась:
– Нет. Ты ж понимаешь. Ты – художник и сказочник. Как они без тебя? Да ещё в большом городе?
– Да, – нехотя согласилась Марта. – Я понимаю. Только страшно мне, Вась.
– Не бойся, ты справишься. И потом, не забывай, у тебя подарок есть, Лешего.
– Шишки?
– Да.
– И что? Они что, волшебные?
– Ох, – вздохнула Васька, – всё ещё в волшебство не веришь?
– А как? Как они работают?
– Узнаешь. Когда время придёт.
Грустно было прощаться с Васькой, с Никитишной и даже Бациллой. А на плече у Дедушки Марта заплакала.
– Ну-ну, девка, – Дедушко успокаивающе похлопал её по плечу, – чай, не в каменном веке живём. И интернет есть, и телефон, ежели загрустишь. Да и я к тебе в гости наведаюсь. Да и внучку своему накажу за тобой приглядывать, у вас он живёт в городе. – Дедушко хитро улыбнулся.
Бацилла погрузил в такси чемоданы Марты и большой баул собранных для Марты трав. Васька мелким, бисерным почерком написала инструкции на всех пакетах – когда, в каких случаях и как всем этим пользоваться, обняла Марту, поцеловала её мокрую щёку:
– Ты сильная. Помнишь, сколь ты в бане первый раз не сдавалась? Я знаю, ты очень сильная. Я буду тебе писать. И помни про подарок Лешего!
Подарок пригодился примерно через год, в феврале. Было так сумрачно в большом городе. Так грустно. И одиноко. В комнате было темно, но свет зажигать не хотелось. Хотелось грустить, завернувшись в плед. Марта достала шкатулку, в которой хранились заветные шишки. И достала всего одну. Покатала её в ладони, чтобы согреть и почувствовать её ребристость и смолистый запах. Когда шишка согрелась, Марта принюхалась: вся комната наполнилась запахом летнего соснового бора в жаркий полдень. Когда в деревне или в городе душно, а под сводами старых корабельных сосен – прохладно и пахнет ягодами и смолой. Осторожно ступаешь непривыкшими босыми ногами по тропинке, усыпанной мягкими сосновыми иголками. А если посмотреть вверх, то голова начинает кружиться от ярко-синего неба и высоченных сосен. Вся квартира Марты превратилась в летний сосновый бор. На полу были иголки, сосны стояли среди шкафа и стола, стульев и кресел, они колыхались от летнего ветра. Потолок пропал – над головой синело небо. По утрам Марту будили птицы, и независимо от того, какая погода была на улице, в её квартире светило яркое солнце или крупные, нереальные звёзды. Она с радостью возвращалась в свой сосновый домашний бор из промозглого города, к своим птицам и соснам. Но когда на улице появилось мартовское солнце, бор пропал.
До следующего раза, подумала Марта – и купила билеты в Новую деревню.
