Я чувствовал тошнотворную вонь, словно стоял над трупом, который несколько дней пролежал под знойным солнцем. Вонь удушливой петлёй перехватила горло и не дала шанса просипеть:
– Обвал…
Стена мусора высотой в трёхэтажный дом рывком сдвинулась и рухнула на стоящего внизу человека. Он успел повернуться, ринулся в мою сторону и даже вскинул руку, будто я мог ухватить её на расстоянии десятка метров.
Как каток. Влажный каток, который состоял из мусорных отходов: кульки, различные коробки, ящики, яркие кляксы вещей.
Вместе с заваленным человеком закричал и я. Это помогло. Я подскочил на колченогом стуле. Он зашатался и попытался упасть. Я устало осел, пытаясь выровнять дыхание.
– Тихо, тихо, это просто сон, – проговорил я и постучал по левой половине груди.
Сердце, которое истерично бились под шерстяным свитером и рёбрами, недоверчиво стало затихать. Я постучал ещё несколько раз, пытаясь унять сердцебиение. Вроде помогло…
Себе же я врать не стал – не к добру мне снится этот завал. Каждый раз не к добру. Закемарил я за столом ещё засветло, а теперь за окном наползала чернота, намекая, что пора включить свет. Я слепо пошарил, наткнулся на книгу, чуть дальше на гранёный стакан с небольшим сколом, и наконец-то на керосинку. Щёлкнула зажигалка, язычок пламени осветил моё жильё. Небольшая коробка с залатанными стенами и жестяной крышей. Подле окна – стол, позади – кровать и тумбочка. Впереди скудная кухонная утварь и моё спасение во времена осенних холодов, старая буржуйка. Пора её топить, но дров маловато, и я экономил, как старый нищий. Хотя, так оно и есть, скоро разменяю седьмой десяток, а всё на помойке обитаю. Часы на стене снова остановились. Аномальная у нас местность, часы бунтуют, техника отказывается работать.
Вместе с дурным сном пришёл и дождь. Я почуял звуки капель, которые начали бить по жестяной крыше, грязное от времени стекло покрылось водной рябью. Тут же заломили колени, словно я прополз от помойки до самой столицы.
Я провёл рукой по лицу, стараясь скомкать паутину липкого сна, и тут снаружи затявкала собака. Далёко. Я накинул на плечи тёплый кожух и, пошаркав по деревянному полу, открыл дверь.
Холодный ветер ворвался в помещение, а вместе с ним и полиэтиленовый кулёк, который резво закружил у меня под ногами.
– Ну, ты точно лист осенний!
Да, я иногда разговариваю сам с собой. Долгая жизнь бобылём меняет человека, а звук пусть даже и собственного голоса помогает не сойти с ума.
Снова залаяла собака, потом в тёмном небе расцвела молния – толстая, кустистая, разломала помоечное небо на неравные части. Я вскинул руку, защищая глаза от вспышки.
Гром жахнул через секунду – вернее, два грома. Первый раскатисто пробежался поверху, да так, что жесть на крыше затрепетала, а вот второй… Более тихий, но злой. Раздался визг собаки.
– Выстрел… Теперь точно жди гостей.
Гостям я всегда рад. Но не тем, что приходят со стороны Ямы во время дождя.
Я прикрыл дверь и, стоя под небольшим козырьком, любовался свалкой. Именно сейчас, когда дождь начал смывать налёт серости, когда воздух наполнялся чистотой, именно в это время я любил свалку. Ровно на пять минут – и так до следующего дождя.
Свежий воздух защекотал мне ноздри, как аромат дорогого парфюма, радовал даже холодный ветер, который подло забирался под свитер.
– Живём… – выдохнул я.
Пять минут. После в канавах потечёт чёрная жидкость с резким запахом. Многометровые кучи мусора станут шаткими, сколькими. Поход по горам во время снегопада покажется детской прогулкой по сравнению с гулянием по дождливой помойке. Да и те же собаки, которых в нормальный день можно отогнать палкой, станут злыми и нервными…
Нет, только пять минут – и баста.
Дождь усиливался, и я перестал чуять собачий скулёж. Далёко ещё стрелкам до моей хибарки. Кого же нелёгкая погода ко мне занесёт? Кто стрелял? Пришлый? Скорее всего. Им лишь дай показать себя хозяином свалки, любят стрелять то в собак, то в чаёк. Постоянные жители свалки привыкли договариваться с ней и её обитателями.
Эх, главное, чтобы не Юрца прибило к моей хижине. Крепкий мужичок, младше меня на два десятка лет. Кажется, в черепной коробке мысли нормальные бродить должны, а он всё про деньги и водку думает. Кем был в прошлой жизни? Не принято у нас об этом говорить, до боли в челюсти не принято…
Хотя Юрца нашим и считать-то нельзя: залётная птица, как чайки, что облюбовали свалку. Так же и он, налётами кормится, обирает кого может, «решает дела», как он сам привык выражаться.
Ветер начал затихать, а вот дождь встал стеной, серебристые нити словно сшивали неровную поверхность свалки с тёмным небом. Потому я, когда очнулся от кошмара и решил, что настал вечер. Теперь же понял: обманула погода. Не сезоны, а всё вперемешку. Должен уже привыкнуть, погода меняется быстротечно, за полчаса такие тучи нагоняет, что кажется, сверху положили крышку гроба.
Грохнуло.
– А это гвозди забивают, – пробормотал я. Постучал по груди. Сердечко успокоилось. И тут на дорожке появились гости.
Молодого я узнал, хотя встречал не часто. Он подволакивал ногу, тащил за плечами туристический рюкзак. Светлая куртка с капюшоном скрывала лицо, лишь куцая бородка виднелась. Вот странно, с каждым годом газету читаю всё с большим трудом, а вот вдаль вижу всё чётче и чётче.
Мишка Хромоножка. Пацан, уже год ползал по свалке. Иногда забредал, иногда приносил что-то ценное.
В этот раз он вёл к моей хижине крепкого мужика. Тот двигался налегке, но позади молодого Мишки. Я недовольно поморщился – пускать впереди себя пацана, словно смертника по минному полю… отдаёт нехорошим душком. Или зря наговариваю? Вдруг Мишка сам решил подработать проводником?
– Дед Пантелей, принимай гостей! – звонко проорал Мишка.
Они медленно и неотвратимо, как туча, подступили к моей хижинке.
Второй, спрятав сигарету в кулаке от нитей дождя, выпустил дым.
– Да, Пантелей, доставай стаканы и закуску, дела решать будем.
– Собаку в такую погоду не выгонишь, а гостей тем более. – Я открыл дверь, приглашая зайти, – это ты, Юра, стрелял в собак? Из чего?
Юрец ухмыльнулся. Неприятное у него лицо. Вроде и шрам не уродует, и черты правильные, а вот какая-то асимметрия. Словно он одновременно пытается улыбнуться и плюнуть.
– Собакам – собачья смерть, – произнёс он и вломился в мой дом как к себе, даже не стряхнув грязь с высоких берец.
– Дед Пантелей, помощь нужна, – произнёс Миша. – Пустите погреться?
– Угу, дай попить, а то так есть хочется, что переночевать негде, – угрюмо пошутил я, – ноги вытирай…
– Конечно, я традиции чту, – произнёс хромой.
Бородка русая и клочками не придавала Мишани ни лишних годков, ни солидности. Глаза живые, серые, а вот нос уныло нависал над верхней губой. Сколько же тебе лет? Чуть больше совершеннолетия?
Я, перед тем как зайти крайним, вытер подошвы о старый коврик, стряхнул капли дождя и пробурчал:
– Чего на Свалке боишься – то и случается… Вот какой был шанс, что ливень принесёт вместе с мусором и Юрца? Ладно, не выгонять же их, не по совести это, посидят, переночуют – и вольному воля.
В моей хижине уже наводили порядок. Юрец, оставляя мокрые следы, развесил мокрую курточку и примостился на колченогом стуле. При свете керосинки черты его лица заострились, он стал походить на голодного волка, который долго бежит вдоль красных тряпок.
– Пантелей, я Хромоножке так и сказал: Пантелей нормальный мужик, примет нас и поможет! – громко воскликнул он. – Давай, растапливай свою печку, а я пока на стол накрою!
Я посмотрел в зеркало с трещинками, похожими на паутинку. Рыжие волосы, лысина и морщины. Хотя, на вид мне больше шестидесяти не дашь, зато запал молодецкий давно пропал. Или это мудрость проявляется? Раньше-то за следы на полу, да за не вытертые ноги после хождения по отходам взял бы за шкирку и вытолкал под дождь. А по молодости мог ещё и кромкой полоснуть, чтобы этот Юрец дорогу сюда забыл навечно…
– Так, Мишаня, давай мне рюкзак и быстрей разжигай! Проклятая свалка… Весь мир теперь смердит! Как вы тут живёте? Вонища, как в сортире, говно к штиблетам пристаёт, пройти нельзя… А эти кучи… Проклятый мир! Мы сегодня коляску обнаружили, а там кукла – ну как настоящая! Я толкнул коляску, а кукла как заорёт – мама! Мишаня чуть в штаны не наложил с перепугу…
Мишаня уже крутился у буржуйки, расходую неприкосновенный запас дров. Из рюкзака Юрец достал бутылку беленькой, завёрнутые в пакет бутерброды. Батон, нарезанный толстыми ломтями, и сухая колбаса. Запах еды смачно заполнил мою обитель. Я достал табурет и на правах хозяина сел за стол.
– Куда путь держали? – перебил я Юрца. Резко и не моё это дело, но зацепил он меня. Окурок от сигареты он забычковал о подоконник, а бутылку поставил на книгу.
– Почему держали? Держим! Сейчас бахнем для рывка, и вперёд, к Гнилой Гряде, – ответил весело Юрец. Водка заструилась в стакан, Юрец подвинул его ко мне, сам приложился к бутылке.
Мокрый кадык заходил, как буёк на волнах. И тут меня осенило. То ли от кошмара, то ли от резкой перемены погоды я не сразу сообразил, что хочет от меня этот бандюга.
– В ливень? К Гряде? Ни один человек по доброй воле туда не сунется. Ну, лично я точно не пошёл бы, – закинул я крючок.
Мишка, который вертелся у распалённой буржуйки, замер камнем. Юрец вытер ладонью рот и, отломив бутерброд, произнёс:
– Придётся.
И тут же начал жевать. Всё мол, баста.
– Заставишь? Уверен? – тихо спросил я.
Несмотря на барабанную дробь, которую отбивал ливень по жестяной крыше, Юрец уловил угрозу в моём голосе. Уловил и задумался.
Вмешался Мишаня, начал жалобно канючить:
– Дед Пантелей, а чего нельзя? Мы ж ходили по Левому шоссе и по Яме…
– По Шоссе можно и ночью пройтись. А тут Гряда. От ливня всё кучи мусора становятся шаткими. Ветер может дёрнуть, просесть под действием газа, который накапливается под давлением. Нельзя во время ливня топтаться по Свалке, а гряду – тем более, – выдал я длинную фразу. Сердечко снова затрепыхалось пойманной птицей.
– Юрию Сергеевичу очень надо, и я пообещал его провести до восьми вечера…
– Ша! – прервал его Юрец. – Я буду говорить. Пантелеич, ты не девка, чтобы тебя уламывать…
– Следи за словами, Юра. Слишком дерзко говоришь, – произнёс я.
– Не вопрос! – Юрец примирительно поднял руки вверх. – Я расклад тебе скажу. Запугивать не буду, ты битый пёс. Я, когда на Свалке появился, про тебя уже истории ходили. Всё знали: если надо проскочить по мусорному полигону, то ты лучший проводник…
– Я уже давно не вожу. – Сердце застучало сильнее, и на миг тугая петля вони вцепилась в горло – дотянулся отголосок кошмара.
– Слушай, Пантелей, слушай. Мне надо до Гряды, там, где старые стиральные машины. Там пакет из прорезиненной ткани. Вот этот рюкзак мне нужно до восьми вечера донести до грузовиков. Чёртов ливень всё карты спутал. Видишь, я даже не поскупился и Хромоножку нанял в проводники. Ливень… Мы всё равно пойдём. И Мишка пойдёт первый.
– Мне-то что? – спросил я.
Юрец поднял бутылку и постучал ею по книге.
– Хорошая книга. Я уважаю её, да. Уважаю. В ней Слово Бога, а он не фраер.
Я бережно взял книгу и отложил подальше от Юрца.
– Если я на старость лет задумался о смерти, то должен всем помогать? – спросил я.
Юрец задумался. Глазки его забегали по помещению, искали, за что зацепиться, я же искал в себе силы отказаться от похода под холодным дождём.
– Денег дам. На дровишки. И сам доставку организую. Зиму всю проживёшь в тепле, слово даю. Давай уже решать дела, а то телимся, как дойные, – прошипел Юрец.
Он достал из кармана сигаретку, прикурил от керосинки. Мишка же насупился. Не нравится ему быть разменной монетой. Но кто его заставлял к бандюге в проводники идти? Не я.
Что же запрятали в этом рюкзаке?
– Собираемся, выходим сейчас, – распорядился я. Лёгким движением извлёк из рукава тонкий нож и отрезал себе кусочек бутерброда. Юрец поперхнулся сигаретным дымом. Что же он думал, я в своём доме без оружия гостей встречаю? Это – Свалка!
Я накинул вместо бушлата брезентовый плащ. Большой капюшон сужал обзор, зато ливень теперь мне не грозил. Захватил толстый, как полено, фонарь и вышел из хижины. Гости, которые хуже, чем татарин, тихо переругивались и копошились.
Ливень затихал. Небо выплеснуло тонны воды на наш вонючий клочок. Уверен, в пятидесяти километрах даже капли не упало. Аномально у нас, странно… Сезоны с ума сходят.
Пять минут пролетели, и теперь вонь снова начинала стелиться по мусору, как ядовитая гадюка. Когда я только попал на свалку, мне обещали: через месяц принюхаешься. Соврали. Мысленно прикинул маршрут: Юрец рвётся к Гряде, но ливень застал их врасплох. И теперь он может вернуться через Яму, а дальше через Левое шоссе… Не успеет.
А вот если через Лужи – возможно. Если через Осты – тоже. Но только страшно Юрцу, понимает он, Мишане опыта не хватит его провести.
Я подумал, не быстро ли согласился? Да, Мишку жалко. В случае чего, он бы первый нарвался на погибель. С другой стороны – зачем наниматься бандиту в помощь? При ливне?
Книгу заметил Юрец. Заметил и ладно. Мне можно, я уже стар и готовлюсь к встрече на небесах. Закладку из книги надо бы забрать, но поздно…
Юрец умный бандит. Или глупые уже всё сдохли? Подметил главное. Зима близко. Дров мало.
Гости вывалились вместе. Мишка натянул капюшон, и стала видна только куцая бородка. Дружелюбно сказал:
– Дед Пантелей, всё нормально-то складывается! Сейчас Юрия Сергеевича по полигону проведём…
Мне захотелось его осадить. Не жёстко, а так, по-отечески. Хромой он всё же, жалко…
– Знаешь, в чём отличие мусорного полигона от свалки?
– В размерах… У нас же квадратных километров ого сколько, – наивно ответил Мишаня.
– Дурость. Полигон – это место, где происходит переработка мусора. Профессиональная сортировка, раскладка по группам, отправка на вторсырьё или полное упокоение под землёй. А главное, вся гадость, которая стекает, идёт не в землю, а в отдельные ёмкости. И земля не погибает под полигоном. Свалка же отравляет землю, как алкоголь человека.
Я заодно поддел и Юрца. Тот понял.
– Двинули, балаболки, – приказал он. Толкнул вперёд Хромоножку.
Я постучал по груди, и сердце успокаивающе перестало частить. Дождался, пока они отойдут, и двинулся налево.
– Пантелей, ты куда рога направил?! Там же Осты, – крикнул бандит. Я же внимательно смотрел, как ливень поменял внешний вид свалки. Кульки прибиты к земле, словно гвоздями. Выброшенная одёжка набухла и стала похожа на гнойники. Намокший картон разлезался под подошвой. Бегать тут опасно, можно упасть. А падать на свалке категорически запрещено: столько битого стёкла, что на солнце осколки аж слепят. Разрез, разрыв – и до больнички не дотащат. Интересно, как же Мишка стал Хромоножкой? Упал? Банально…
Когда Юрец меня догнал, я повернулся и сделал полшага вправо. Его рука толкнула воздух вместо моей спины.
– Юра, я говорю просто. Вы идёте по моим следам. Вы идёте только по моим следам. Если же нет – то вы идёте сами.
– Дрова, – процедил Юрец.
– А дрова мне живые принесут.
Он сплюнул и достал сигарету из кармана. Закурить ему не дал мелкий дождь, он так и двинул за мной. С незажжённой сигаретой. Мишка же замыкал нашу процессию.
Ходить по бывшему полигону, а теперь просто свалке номер пять, могли многие. И каждый раз всё выглядит по-новому. На свалку съезжались грузовики и выбрасывали мусор. Твёрдо-бытовые отходы. Теперь и любую дрянь с разрешения хозяев. Обитатели зарабатывали мелкой сортировкой. Вот пластиковые баклажки – насобирал несколько мешков, отнёс к точкам и получил на опохмел. Или на еду. Кто посильнее – промышляет металлом, кто похитрее – запчастями с бытовой техники. Кто умный, тот обходит новые залежи. Правда, теперь там нередко встречают бочки с резким химическим запахом…
Мы двигались минут двадцать. Как по тонкому льду, готовые отскочить в сторону. Колени начали недовольно ныть, луч фонаря голодным пятном рыскал впереди меня. Ещё не тёмно, но тучи не расходились.
Я обошёл открытый холодильник с оторванной ржавой дверью, забрался на пригорок из спрессованных бытовых отходов и замер.
Юрец встал рядом, прикурил свежую сигарету. К подошве Мишкиной кроссовки прилипла яркая обёртка от шоколада. Мишка почти её отлепил, но Юрец легко его толкнул, и Мишка сел на пятую точку. Как мне показалось – в гнилые остатки овощей. Хотя, может, и просто что-то неприятное и коричневое.
– Завёл ты нас Пантелей. Я решил, ты смекалистый…
Под нами текла река. Она меняла оттенки, от самого насыщенно чёрного, как ночное небо, до сероватого, словно индюшачий паштет.
Мне не нравилось поведение Юрца, не нравилось его отношение к Мишане. Чем же этот бандит его подцепил? Деньги? Водка? Новые инструменты? Сейчас, когда мы стоим перед чёрной водой, можно аккуратно и спросить.
– Ты чего мальцу пообещал? Тоже дрова?
Юрец за две тяги выкурил сигарету и бросил окурок. Смачно харкнул и лишь потом сказал:
– Хромоножка, разрисуй Пантелею свою историю.
Мишаня, который уже поднялся и с неодобрением буравил Юрца взглядом, подчинился.
– Дед Пантелей, вы водителя Бурцового помните? Он грузовики водил ещё несколько лет тому?
– Знал, – коротко ответил я
– Так это мой батя. Он, когда на пенсию ушёл, мне место водителя передал. Мне тогда восемнадцать исполнилось, и я на двух ногах гасал, как олень. Ну вот, только месяц проработал и как назло… Домой возвращался, выпил немного. Дорогу решил сократить, через трассу побежал, а там машина. Операции, полгода в гипсе и на вытяжке. Деньги всё, как в песок вода… Ну и теперь вот… Хромой.
Я постучал по груди. У каждого из живущих на свалке – своя история. И у Мишани ещё не самая печальная.
– И что, он тебе новое лечение пообещал? – Я аж удивился. Всё же провод по мусорным горам и вонючим лужам столько не стоит. Да четверть свалки столько не стоит! Это Юрцу просто в ливень приспичило, да ещё и срочно, поэтому он щедро дрова пообещал.
– Стареешь, Пантелеич, – сказал Юрец. – Я просто с пацанами поговорю, медкомиссию пройдёт и всё, снова будет грузовичок водить. Будет сюда гавно свозить. И отсюда увозить.
Я глянул в глаза Мишани.
– А если ты своей корявой ногой не ту педаль нажмёшь и собьёшь кого-то? Насмерть?
Рябь пошла по его лицу, он скривился, словно ребёнок, у которого забрали игрушку. И тут длинная молния электрической змеёй заскользила по небу. Ответ Мишани я не услышал – грохнуло.
– Балалайка на плече! Опять туча возвращается! – заорал Юрец.
Я оглянулся – всё верно. Новая молния портила небо. Она ударила над нами, да настолько ярко, что Мишаня с Юрцом аж присели. Я же прикрыл глаза, но успел заметить третий удар природы. Молния не распласталась, как обычно, на полнеба. Её конец упёрся в тёмную точку, которая висела как раз над Грядой. Дождь, который еле стучал по мусору, резко усилился.
– Как удар копьём, – просипел я.
– Старик, я тебя урою! – Юрец выхватил пистолет. Вот и оружие, которым он отстреливал собак!
– Спрячь, не позорься, – сказал я; поведение третьей, странной молнии заметил только я.
– Ты куда завёл?! На Осты! Знал я, что ты идиот, знал! Вот, даже бумажка есть!!! – Юра стал трясти справкой, которую я использовал как закладку. Старая, потрёпанная, где сини чернила сошли на нет… Всё же заприметил её, гнида, и забрал из книги.
– Юра, ливень. Покумекай головой, почему не идём на Лужи. Там теперь озёра из ядохимикатов. Вот этот ручей – это мелкота по сравнению с тем, что теперь творится на Лужах. – Я говорил без эмоций, слишком старый я для них, голос повысил лишь из-за сильного ветра и вновь начавшегося ливня.
– Это, Пантелей, там же мост сделан, – вмешался Миша.
Деда он опустил, видимо, обиделся.
– До позавчера был. А что у нас позавчера? Вторник. А что каждый первый вторник месяца происходит? – спросил я. Опять ударила молния и гром приложил по ушам.
– Чё? – заинтересовался Юрец.
– Расчистка завалов… – объяснил ему местный Мишаня. – Мост снесли…
– Несите дверь от холодильника. И за мной двигаетесь… – закончил я трёп.
Ветер уже бил кулаков в спину, бросал воду горстями в лицо. Две минуты – и ураган. Чёртов кусок ненормальной земли, а не полигон!
Я не стал объяснять, что Лужи перепахали и теперь там любой ногу сломит. В следующем месяце другой квадрат так же пригладят мощным бульдозером. Несмотря на боль в коленях, уверенно начал форсировать вонючий ручей. Я не просто трепался с ними, я уже вычислил путь. Единственное, что меня волновало, это странная третья молния.
Сапоги предательски скользили. Кишки мусора сегодня просто издевались, словно прятали ровные участки, куда можно поставить ногу. Я достал старые перчатки из кармана и начал спускаться к ручью. Приходилось помогать руками, а в одном месте даже ползти на четвереньках.
Осты. Ржавые куски железа, разобранные грузовики, которые многие годы возили мусор, а теперь и сами покоились в этом квадрате. За Мишаню я не переживал. Если я, старик, и то могу перескочить со скользкого кузова на гору мусора и обратно, то и он вытянет.
– Бросай дверь, мостик будет, – указал на выемку в отходах.
Чёрная вода бурлила и нервничала, словно наша активность её раздражала.
Два охламона справились. Старая дверь упала на мелкую кочку. Теперь прыжок на неё и на крышу грузовика. А там уже снова горы. Горы из мусора…
Я прыгнул. Сердце начало стучать, пытаясь поломать рёбра, фонарь ударился при падении. Я отвлёкся, пытаясь понять – он ещё может светить или нет…
Следом приземлился Юрец.
– Ну чё теперь… – начал он.
Хромоногий водитель то ли не рассчитал, насколько скользкие у него кроссовки, то ли его рюкзак потянуло назад. Он закачался на краю кабины. Я замер с дурным фонарём в руках, а тупой Юрец даже не попытался помочь.
Мишаня сделал попытку не упасть в ручей, и у него почти получилось. Он развернулся, припал на колено, но левая рука соскользнула с кабины и ушла в чёрную воду. Выдернул он её моментально, словно к горячему чайнику прикоснулся.
– Хромоножка, ты сегодня вообще рахит, – зло сказал Юрец, – чуть меня в Лужу не завёл. Хорошо хоть Пантелеич нормально в теме шарит.
Мишаня смотрел на руку. Он ожидал, что кожа сразу сойдёт пластами и оголится мясо?
– Вытирай, – приказал я.
– Что теперь? – спросил он; ветер рвал его слова на малопонятные куски.
– За час кожа облезет. Месяц будешь чесаться, – пожал я плечами. – А вот если Свалке ты нравишься, то ничего.
– Ладно хныкать, – сказал бандит, – я уже узнаю местность. Вон там, за той кучей, ещё куча. А там уже и пакет.
Я внезапно понял, что Миша как раз не хныкал и не лебезил. Так, говорил вежливо, но когда Юрец его толкнул, то готов был дать ему по морде. Не слабак Мишаня, нет, просто молодой ещё…
– Под водой содержимое не намокнет? – уточнил я.
– Хе! Я ж всё пропетлял. Там стиралка, вот в неё я и закинул вещь. Короче, много базарим.
Юрец двинулся вперёд. Первым. Как я понял, он резко осмелел, попав в знакомый район. Вот так тройкой мы продолжили путь.
Серые кульки и смятые коробки, бытовые отходы и вещи, техника… Горы мусора, как вонючие барханы. Мы неукротимо приближались к месту, куда ударила молния.
Вышли чётко, между двумя кучами. Сердце застучало, а на шею словно накинули петлю. Что-то не так было в этой точке.
– Опа-ча, вот и она… Сука, где стиралка?!
Он ринулся к высокой куче справа, я же неспешно двинул к левой. Если бы Юрец так не увлёкся, то заметил бы, что мусор лежит не покатисто, не естественно… Хотя откуда ему знать, пришлому-то…
Сквозь ливень, как через вату, я увидел маленький кулачок. Он сжимал висюльку, какой-то прозрачный стержень – камешек. Детское тельце, размозжённое о мусор. Нет, это не кукла, которая закричит мама…
Мишаня тяжело дышал позади меня. Юрец радостно закричал:
– Вот она, курва!
И полез по стене из мусора к стиральной машине. Груда придавила её конкретно, выставив наружу один из боков. Вонь, удушливая вонь из сна накинулась на меня и стала душить. Стена мусора, пропитанная водой, нестабильная, как старушка на мокром льду… И Юрец собирается дёрнуть стиральную машину.
Юрец, которому я не хотел показывать тельце, не хотел показывать стержень…
– Что это? – просипел Мишаня, указывая на труп.
Я бросил фонарь и, скинув брезентовый плащ, набросил его сверху. Сердце аж выпрыгивало, стараясь продавить себе пусть через горло. Колени нещадно заныли, когда я ринулся к Юрцу. Однако закричал не сразу, выждал несколько метров, выждал, пока бандюга дёрнет на себя стиралку.
Это опыт. Это когда чувствуешь, как Свалка довольно урчит в предвкушении новой жертвы.
– Юра, беги!!! Беги!!! Обвал!!!
Я давно так не кричал. На пределе лёгких, срывая голос, да ещё и на бегу. По Свалке не бегают – но не в этом случае. Юрец дёрнул ещё раз стиралку, она сдвинулась. А вместе с ней начала сходить стена мусора. Двадцатиметровая, высокая, как гребень волны.
Я дёрнул Юрца за шиворот и потащил за собой. Теперь назад и в сторону… Юрец сначала упирался, но когда ему в лицо полетел мелкий мусор, всё понял. Не видать ему пакета в стиралке. Он повернулся, и мы побежали.
Гора осела, скинула со своей верхушки несколько тонн твёрдо-бытовых отходов. Но мы успели. Лавина зацепила нас носком, ударила в спины и накрыла сверху. Я упал, расцарапав ладонь о стекло.
Тишина. Гулкая тишина. Сначала вернулся звук капель дождя. Я приподнялся, чувствуя, как болят колени и спина, на которую упало что-то тяжёлое.
И тут прилетел носок сапога. Мир взорвался яркими огнями.
– Псина! Ты же знал, Пантелей, что она осядет! Чего раньше не крикнул?!
Юрец ударил меня ещё раз и ещё. Рёбра заныли. Почему раньше не крикнул? Тогда ты бы увидел труп.
Я попытался выхватить нож из рукава. Юрец выхватил из-за пояса пистолет. Щёлкнул снимая с предохранителя. На меня уставился чёрный зрачок дула.
– Пристрелю, как бешеную собаку. Как вонючую собаку… – просипел он.
– Юрий Сергеевич, он кричал. Вы просто увлеклись и не слышали, – произнёс громко Мишаня.
Соврал. Он так и стоял, в несколько метрах от нас. В несколько метрах от моего брошенного плаща, который скрывал труп.
Юра развернулся и выстрелил. Мишаня медленно стянул капюшон, подставляя лицо затихающему дождю.
– Он кричал, а вы не слышали, – повтори он, – получается, Пантелей вас спас.
Юрец больше не стал стрелять в воздух для острастки. Он опустил пистолет, достал из кармана сигарету и спросил:
– Сейчас стиралку не откопать?
Я встал на колени, подставив лицо ветру.
– Нет, Юр. Теперь жди первый вторник месяца и договаривайся, что бы аккуратно очищали.
Юрец закурил с третьего раза. Затянулся. Выдохнул.
– Дров и справки вам не видать.
И, не выпуская пистолет, направился в сторону остановки грузовиков.
Мы с Мишей замерли, пока он не скрылся за кучей мусора.
– Дед Пантелей, это же настоящий? Да? Я сразу понял, что вы ходите от его Юры скрыть, – затараторил Миша. Его как прорвало после ухода бандита. Он даже не обратил внимание на его последние слова.
– Дед Пантелей, гляньте, это же не ребёнок, нет?
Он поднял мой брезентовый плащ.
Тельце, одетое в гладкий комбинезон. Выпуклые скулы, нечеловеческий строение лица. Да и не только лица.
– Нет, не ребёнок, – ответил я.
– Этого не может быть… Как он тут оказался? Это что? Что?!
– Молния попала, – ответил я.
Миша перевёл на взгляд. Глаза расширенные, безумные. Он поднял из рук трупа стержень и лишь тогда обратил внимание, что на маленькой кисти четыре пальца.
– А это? Мы его продадим? За сколько? Это же денег не меряно! А его самого!? На органы!? Нет-нет, телевизионщикам! – Мишаня встал, снова присел.
– Я сразу понял, что вы от Юрца решили отделаться. Я понял, дед Пантелей! Он бы нас пристрелил и всё забрал. Тело забрал, стержень забрал… А вы вовремя. Вовремя его за шкирку потянули. Спасли. Дед Пантелей, если они оттуда, – Миша показал на небо, – то где обломки?
– Стрежень образует кокон. Энергетический или чёрт его знает какой, – ответил я.
Я пытался унять сердце. В глазах темнело. Миша замер.
– Так это… Вы про них знаете?
Я встал с колен и подошёл к тельцу. Крепко схватил Мишаню за плечо и сжал со всей силы, пытаюсь привести его в нормальное состояние.
– Михаил, послушай меня. Послушай и просто поверь. Поверь мне на слово. Это очень важно, Михаил. Не говори никому, что видел. Не говори никому про тело. Забудь.
– Чего?…
– Михаил, сорок лет тому я с друзьями нашёл его соплеменника. И они рассказали об этом в районо. Помнишь, Юра говорил про справку в книге на столе?
– Да…
– Это эпикриз из психбольницы. Я там провёл почти двадцать лет. Знаешь, почему?
– Нет…
– Я молчал про то, что видел. Мои друзья – нет. Двоих убили сразу. Третий пропал. Нет, не эти, – я показал на небо, – наши. Им просто проломили головы. Я же двадцать лет изображал психа. Понимаешь, Михаил? Про них знали и знают. Но про них молчат…
Ливень стих, даже дождь перестал падать. Аномальная у нас зона. Аномальная погода, аномальные гости.
Мишаня Хромоножка смотрел на меня и крепко сжимал в кулаке стержень. Кожа на руке, которую он макнул в чёрную реку, у него не облазила и не шелушилась.
– Давай ты мне поможешь и подумаешь. Хорошо, Михаил? – попросил я.
Он ошарашено согласился. Любой бы согласился. Мы завернули тельце в мой плащ и понесли его к моей хижине. Несли молча, как на траурной процессии. Сердце жало и трещало. С ладони капала кровь. Лишь подобранный фонарь освещал путь.
У хижины я остановился, взял инструмент, и мы двинули дальше. Недалёко. Там, где мусор оголял кусок земли.
– Клади аккуратно, – попросил я.
– Дед, ты что творишь? – впервые за час открыл рот Миша.
Я копнул влажную, чёрную землю. Потом ещё и ещё… Остановился и объяснил:
– Могилу копаю.
– Зачем?
– Трудно объяснить. Миш, понимаешь, я думаю просто. Это – правильно. Он погиб от молнии. Может, он учёный, может, простой работяга, как твой отец. Я думаю, он всё равно не должен гнить в куче мусора. Никто не должен. Понимаешь? Это по-человечески правильно, их хоронить.
– А если это им не понравится? Обычай не тот? – спросил Миша.
– Пока не жаловались, – ответил я. И указал на несколько холмиков с крестами. Не первый мой трупик с неба. Не первый.
– Знаешь что, Миш, ты только не смейся над старым психом. Мне кажется, они смотрят на нас. И пока мы чтим их погибших, то они верят в нас. Верят в нашу человечность. Только одна проблема, Миш.
– Какая?
– Старый я уже.
Мишаня понял всё верно. Он усмехнулся, кинул стержень в яму и взял у меня лопату. И начал закапывать могилу.
– Прав ты, дед. Не хочу я людей сбивать… А раз Свалка меня любит, – Мишаня помахал рукой, – я у тебя поживу?
