Часть моих детских лет пришлись на лихие годы Великой Отечественной войны. Жили мы тогда в городе Каменск-Уральский в большом деревянном доме на улице Пугачева, 13. Улочка круто сбегала к городскому пруду. А весь жилой массив именовался — Бараба.
Детские воспоминания военного времени запечатлелись в моей памяти яркими отдельными картинами. Водопровода в нашем районе еще не было. Воду развозили в большой бочке, установленной на телеге. Лошадью управлял водовоз. Но за более вкусной водой я ходил к ключику, находящемуся в логу, на взгорье которого сейчас находится монастырь. Два ведра, через плечо — коромысло. Подъем из лога — крутой. Особая сложность — зимой: преодолеть путь так, чтобы в ведрах осталось побольше воды.
В этом логу зимой скатиться на лыжах — удовольствие. В годы войны в здании монастыря размещался хлебозавод. Александр Михайлович Чемезов, мой дед, отец мамы, работал там контролером у въездных-выездных ворот. Здесь стояла избушка, которую звали «проходной». Булки хлеба сверху к автомашинам спускали по деревянным корытам, в нижней части которых оставались мелкие-мелкие хлебные крошечки. Дед собирал их в мешочек. Возвращаясь из школы домой, я заходил к деду и уносил мешочек с хлебными крошками. Вечером их заваривали кипятком. Добавлялся лук, чеснок, и тюря готова. Вкус — прекрасный.
Евгения Александровна Корелина (Чемезова), мама моя, в годы войны работала лаборантом в химической лаборатории на Уральском алюминиевом заводе. В качестве дополнительного пайка им выдавали пончики —эдакие округлые пирожки со сладкой начинкой. Мама привозила их домой и отдавала мне и сестре. Особенно запомнились дни, когда мама работала во вторую смену и возвращалась домой поздней ночью. Мы с сестрой не ложились спать до ее возвращения. Свой пончик я съедал мгновенно. А Эмма откусывала понемногу и долго жевала кусочки пирожка. Я садился около сестры и смотрел на ее медленную трапезу. Как правило, она подавала мне свой пончик со словами: «Откуси. Только немножечко». Как-то поневоле получилось, что большинство воспоминаний детства о военном времени связано с пищей.
Но особенно яркие и приятные воспоминания о военных годках связаны у меня с песнями. Георгий Захарович Корелин, мой папа, долгие годы проработал нормировщиком на Синарском трубном заводе. Он обладал приятным тенорским голосом. И песни весьма часто звучали в нашей семье. Ни одно праздничное застолье не обходилось без песен. А мама пела даже во время своих домашних работ. Естественно, любовь к песне с раннего детства проявилась и у меня. В последний предвоенный год я участвовал в городском смотре художественной самодеятельности. Я только начал учиться в школе, в первом классе. Смотр проходил в клубе строителей, в районе алюминиевого завода. Меня вытолкнули на авансцену, перед занавесом. Аккомпанемент отсутствует. И я запел:
Расплескалася река,
Бьются волны в берега.
Бульк, бульк — в берега.
Бульк, бульк — в берега.
Уже зимник воробей
Стал на солнце веселей.
Чирк, чирк — веселей.
Чирк, чирк — веселей.
В то время я немного картавил. И поэтому у меня вместо «чирк» звучало «сиык». Я кончил петь. Зал взорвался аплодисментами. Мне пришлось «на бис» повторить песню.
Песня сопровождает меня всю жизнь. Параллельно со средней школой я окончил музыкальную по классу скрипки. В студенческие годы играл в симфоническом оркестре Уральского политехнического института. Увлекаясь туризмом, написал музыку для нескольких туристских песен. В том числе музыку «Гимна туристов Урала», на слова моего друга Андрея Вострякова. Эта песня в туристской среде звучит и поныне.
В моей песенной памяти сохранились три песни военных лет.
Шел то ли июнь, то ли июль 1941 года. Папа призван в армию. Полк формируется недалеко от Каменска (Катайск, Долматово — точнее не помню). У мамы на руках — четырехмесячный сын Станислав. Я держусь за мамину юбку. Едем в железнодорожном вагоне. Около станции, куда мы приехали, пала-точный городок. Мама отдает мне Стаса: «Стой здесь. Никуда не уходи». И уходит искать папу. Стас спал. Но проснулся и заплакал. Что мне делать? Укачиваю его и пою: «Вставай, страна огромная. Вставай на смертный бой…». Эту песню я многократно слышал по радио. Но запомнил только несколько строчек. Поэтому повторял их многократно: «Вставай, страна… Вставай, страна…». Вокруг меня собралась толпа солдат, которым предстояло отправиться на фронт. Кто-то протянул мне конфету. Кто-то дал печенюшку. Вероятно, солдаты видели во мне своих сыновей. Совершенно незнакомые дяди гладили меня по голове, обнимали. И даже пытались подпевать. И Стас перестал плакать… Мамы не было очень долго. Она пришла в слезах. Оказалось, папин эшелон уехал накануне.
Текст песни «Священная война» был опубликован 24 июня 1941 г. в газетах «Известия» и «Красная звезда». Указан автор текста — В. Лебедев-Кумач, автор музыки — А. В. Александров. Песня впервые прозвучала 26 июня 1941 г. на Белорусском вокзале в Москве в исполнении группы Краснознаменного ансамбля Красноармейской песни и пляски СССР. Дирижировал — А. В. Александров. Тогда песню исполнили пять раз подряд. В военные годы она звучала по радио практически ежедневно. Позднее ее называли «Гимн защиты Отечества» или «Гимн Великой Отечественной войны». В постсоветское время появились публикации, из которых следовало, что текст этой песни написал учитель русской словесности А. Боде. И посвящена она была Первой мировой войне. У А. Боде первые строки звучали так:
«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С германской силой темною,
С тевтонскою ордой.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война!»
В этих, как и в следующих, куплетах песни в тексте В. Лебедева-Кумача внесены некоторые уточнения по сравнению с текстом А. Боде. Думается, не важно, кто какие строки сочинил. Важно другое: слова песни, как в Первую, так и во Вторую мировую войну, призывали встать на защиту Отечества. И россияне, как на фронте, так и в тылу, откликались на песенный призыв. И отстояли независимость своей Родины.
Еще одна песня военных лет оказала на меня большое эмоциональное влияние. Это — песня «В землянке»:
«Вьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…»
Текст написал А. Сурков, а музыку — К. Листов. Алексей Сурков в ноябре 1941 г. в письме к своей жене с фронта написал 16 строк в виде стиха. А в феврале 1942-го Константин Листов сочинил музыку к этому стиху. Песня была сердечно встречена простыми советскими людьми.
Зима 1944 г. В стране проводились какие-то выборы (вероятно, выборы в местные советы, так как выборы в Верховный Совет СССР во время войны не проводились). В нашей школе была создана самодеятельная бригада, которая давала концерты на избирательных участках. Я тогда пел песню «В землянке». Один из первых концертов проходил в военном госпитале. Музыкального сопровождения у нас в бригаде не было. А в госпитале нам сказали, что у них лечится прекрасный баянист. У него и баян есть. Привели этого баяниста. Молодой парень. Вся голова забинтована. Нижний край бинта почти полностью закрывает глаза. Не помню, как звали баяниста. Он бойко подобрал мелодии всех наших песен. И мы выступали перед ранеными уже с музыкальным сопровождением.
Концерт в госпитале, под музыку, прошел успешно. Мы с большим трудом уговорили начальника госпиталя отпустить раненого баяниста с нами на следующие избирательные участки. Баяниста мы повезли с собой (ездили мы по участкам на телеге-розвальне в упряжке с большой мохнатой лошадью). Баяниста сопровождала медицинская сестра. На третьем или четвертом концерте произошел памятный эпизод. На сцену вынесли стул. Под руки вывели баяниста. По залу прокатился… вздох. Я встал сбоку и несколько впереди баяниста и запел песню «В землянке». Примерно на третьем куплете случилось что-то непонятное:
«Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага…»
Баянист вдруг стал делать паузы в музыкальных фразах. Я посмотрел в зал. Там сидели одни женщины. И почти все вытирали платками глаза. А некоторые плакали навзрыд. Я повернулся к баянисту: из-под его бинтов тоже текли слезы. Видимо, песня всколыхнула и его воспоминания. Уже всхлипывал весь зал. Концерт был скомкан. А нашего баяниста сразу же отвезли обратно в госпиталь.
Третья песня, «Дороги», строго говоря, была написана уже после войны, в 1945 году. Но она — о войне:
«Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян…»
Текст песни написал Лев Ошанин, а музыку — композитор Анатолий Новиков.
До мелочей помню, как папа вернулся с войны. Зимняя ночь. Стук в окно. Вылез из-под одеяла. Через стекло увидал… папу. Босые ноги — в валенки. И в нижнем белье побежал открыть дверь около ворот.
С папой мы частенько играли в шахматы. Уговор — проигравший поет песню. Бывало, за вечер я певал их немало. Но случалось, наступал черед петь папе. Он всегда запевал одну и ту же:
«Эх, дороги…
Знать не можешь доли своей:
Может, крылья сложишь
Посреди степей…»
И всегда песня прекращалась после одной и той же фразы:
«Выстрел грянет,
Ворон кружит,
Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит…»
Один-два взмаха рукой, и на этом наша шахматная баталия прекращалась. Папа никогда не говорил мне, кто же был этим его дружком. Вспоминал он его именно этой песней.
