Если бы не охота на земле ханты-мансийской, то я, наверное, никогда бы не столкнулся с амулетами, оберегами и идолами. И скажу, зная обычаи, соблюдая правила охоты аборигенов, что чувствую себя увереннее на этой Торум Маа – божественной земле.
Приходя в тайгу, привязываю тесёмочку на березку, кладу сигарету на пенёк и спокойно бреду по удивительной и могучей земле, не спеша, примечая все увиденное.
Тайга хранит хорошо спрятанное, а всё остальное – на поверхности. Зверь оставляет читаемую книгу: след, места кормежки, лёжки, сам ход, направление – и ты уже знаешь, где его очередная остановка. Вот так, бродя по тайге, сплавляясь по рекам, попал я в стойбище последнего из шаманов Березовского района на реке Тапсуй.
Проходя мимо лабаза, обратил внимание на его крутизну и очень сильный наклон к лазу. Стало немного не по себе. А из рассказа хозяина стойбища узнал, что один нехороший человек решил пошарить, что и где плохо лежит, сорвался и сломал позвоночник. Так внизу и замерз. Говорят, лабазы заговорены от плохих людей.
На поляне с краю стоял приземистый деревянный домик – юхот, а посередине чум, было необычно: почему все вместе. Узнав, что в чуме периодически проходят камлания (обряды), попросил рассказать, кто такой Орт-Ики и можно ли добыть его оберег. О себе сказал хозяину, что я уроженец этой земли, христианин, охотился в ямальской тайге, жил в чумах у ненцев. С собой у меня был нож и полотенце – подарил их хозяину и был внимательно выслушан. Воспоминания двадцатипятилетней давности могут быть чуть не точны.
– Орт-Ики, – рассказал мне за чаем шаман Костя, – властелин-старик, младший из семи сыновей Нуми-Торума и Колтась-Эквы. Ты хочешь оберег? – он помолчал. – Вера не помеха. Возьми нож и вырежи из березы. Как ты себе его видишь. И приходи осенью с живым кочетом, пока вода не встанет, потом времени не будет, путики буду подымать.
На этом мы и расстались. Загорелся я советом, вырезал то, что представляю – своего помощника в охоте, в защите, в благом деле на этой земле.
По осени отправился с петухом на стойбище. Константин сказал, что кочет необходим для обряда. Встретил он как-то напряжённо. Я подумал: с кем-то пообщался и мне будет отлуп. Но разговор стал налаживаться после первой и подарков.
– Показывай, что вырезал.
Очень долго смотрел. Зажег свечу и крутил на отражении пламени. Взял с собой и ушёл.
Примерно через час пришел, сказал: бери спиртное, пойдем на кладбище к родственникам. Уходя, он положил толстую ветку поперек тропы и объяснил:
– Чтобы души наши не забрали.
Заходили на кладбище и выходили в одном порядке. Жертву Най, богине огня, – это первая стопка. Потом в жертву петуха, чтобы расположить к себе духов. В чуме было жарко. Ударяя в бубен и пританцовывая, духов, как я понял, расположили.
По наставлению Кости не описываю обряд очищения, жертвоприношения, вселения добра.
– Не надо, не рассказывай, отвернется. Ты ему шапку сшей, и чтоб десять косичек было – это заповеди.
И вот на моём божке – капор с косичками, на малице столько же монет, сколько я добыл косолапых, в руке копье, обязательно конь, на котором он ночью объезжает землю, трубка, табак – это подарки. В дополнение к божку – маска от злых духов, ритуальный нож с ножнами, сделанный совсем слепым манси, лапка чернобурки, полный короб монет, оставленных с приношениями, табакерка, сделанная в 1956 году дедом, – это набор моего ритуального угла.
Не пообщавшись с Орт-Ики, на охоту я не выхожу. Обязательно вспоминаю Торума – верховного бога ханты и манси, кладу монетку на удачу. Расскажу несколько случаев.
Раненая медведица уходила через болотинку в чернолесье. «Как так: с тридцати метров – и не положил». Не выжидая, пока обтечёт, вышел на болото, место открытое, а её уже и след простыл. «Тьфу ты, криворукий! Ладно, пройду по открытому, у стенки леса гляну, вроде наверняка бил, если не мотор, то позвоночник зацеплен, уж больно неуверенно с ревом, но не занося лапы, уходила». По следу – кровь, у меня в руках карабин «Сайга» – 9 мм. Посередине болота кочка метр на метр, пробежал мимо, и вдруг – след в разворот. «Да она же за кочкой! Как триста килограммов могли спрятаться за бугорком?» Это потом стал соображать.
С разворота, падая, начал стрелять, в обойме пятёрка. Туша, которая упала на меня и собрала лапами мох подо мной, успела рвануть лапы в сторону. Вылез с трудом, сигаретой в рот попасть не могу. У трофея башка вдребезги, при падении пуля попала в череп, а первый выстрел оказался почти в мотор. И вот с такой раной зверь пытался меня достать. «Ну не дурак? Собаки в машине, от засидки 500 метров, ну, выпусти собак – и вся недолга». Видно, властелин Орт-Ики мне помог.
Как-то заехал друг на заимку – и одни жалобы: ну, непруха, третий заход – и без мяса.
– Ты, Володь, попроси, только искренне, у Орт-Ики. Подарок поднеси.
– Да ладно… Но попробую, вот нож отдам, всё равно разделывать нечего.
Выпил чайку на дорожку, на буран – и уехал. Через полчаса, слышу, гремит обратно, видать, что-то забыл. Забегает:
– Какого сидишь!? Хватай нож, корова валяется!
Свой он у Орт-Ики не взял, я ему дал другой. Поехали, он и говорит:
– Срезал я через ручей на свою избу, выскакиваю в гору, а на горе лосиха стоит. И время дала вскинуть. Вот результат.
– Как, Володь, веришь теперь?
– Да тут поневоле поверишь!
Лёха с озера Окунёвого приехал чайком побаловаться, язык почесать, под вечер наладился обратно:
– Я, Евгеньич, твоему истукану подарочек сделаю, попрошу удачи.
Утром тащит печёнку, давай, говорит, жарить.
– Это как так?
– Еду, уже темнеет совсем, силуэт в тальниках двинулся, я наобум и зарядил в угон. Надо же, с одной пули уложил!
– Ну, печёнка, так печёнка…
Сидим в избе втроём, на улице снег стеной второй день валит, рассуждаем, как путики трясти после такого снегопада. Просвету нет. Василий говорит:
– А если попросить погоду у твоего Орт-Ики?
– Ну, попроси.
Через пару часов при полном штиле разбредались друзья, оглядываясь на мой красный угол.
Волк приблудился к избе, бирюк, хулиганить начал, приваду спёр. Решил я с ним побороться. День прогонял, он, гадёныш, всё по буранному следу норовил оторваться, к вечеру набегался, на бугорок прилёг под ель, мне навстречу. Выскочил я, а он в пятидесяти метрах лежит. Поймал башку волчью в оптику и уже – на спуск. А тут не знаю, что-то ёкнуло, смотрю, а у него слёзы… «Да живи ты, старый пень!» Возле избы стал вываливать остатки пищи, когда рыбу брошу. По путику – ни одной росомахи, и приваду не трогал. В феврале расстались, больше я его не видел…
Супруга к моим заморочкам положительно относится. Порой сама напоминает:
– К своему-то ходил?
Даже студенты заходят:
– Дядь Сань, можно монетку на удачу положить?
