Начало в журнале Уральский следопыт 2015-01
Стойбище
Стойбище всполошили сторожевые собаки. С грозным рычанием и лаем они бросились навстречу чужим людям, появившимся с ночной (западной) стороны. Вслед за собаками высунулись из теплых «гнезд» любопытные мальчишки. Увидев много чужих, нырнули, перепуганные, обратно под нюки чумов. Настороженно вышли хозяева стойбища. К ним приближалась большая группа людей, утомленных, с черными обмороженными лицами, обросшими бородой. Они были в ненецких малицах с котомками и винтовками за плечами.
Начальник экспедиции подошел к старейшине рода. Того трудно было не узнать. Держался твердо, независимо, с откинутым назад капюшоном искусно вышитой малицы, несмотря на крепкий мороз; да и был он старше по годам всех окруживших их мужчин. Гость в знак дружбы протянул руку хозяину и ощутил крепкое рукопожатие. Затем сбросил малицу и предстал во всей красе офицера российского флота. «Аркае начальник» — большой начальник — смекнул хозяин положения и пригласил Крузенштерна в чум. Павел Павлович достал документы и, откинув нюк, вошел в теплое жилище.
Тем временем матросы сложили винтовки на свободные нарты, кинули сверху полупустые вещмешки, сняли, помогая друг другу, малицы и, смеясь, поставили их на снег. Промокшие и промерзшие, они стояли, как колокола. Матросов пригласили в чум. Накормили и напоили горячим чаем. Здесь не принято расспрашивать гостя. Захочет — сам расскажет, когда сочтет нужным. «Ты сперва, однако, кушай, немного спи, вечером разговор говорить будем».
Гость подал хозяину пергамент, на котором красивым каллиграфическим почерком было написано: «Мичману Павлу Павловичу Крузенштерну присваивается звание лейтенанта флота Его Императорского Величества Александра II». Этот документ, по существу, являлся удостоверением личности.
Не знавший русской письменности, Сейч осторожно взял документ, полюбовался двуглавым орлом, прошелся взглядом по строкам, поцокал языком и передал своей жене, а та поспешно спрятала в сундучок, где хранились деньги и прочие ценные вещи всего рода Сэротэтто. Там и хранился паспорт-диплом П. П. Крузенштерна более 130 лет, пока не попал в музей Ямальского района.
Беседа протекала неторопливо и спокойно. Хозяин беспрестанно подливал гостю крепкий до черноты чай и внимательно слушал, время от времени поднимая взгляд на жену. Она сидела в противоположной стороне чума и кратко переводила длинную тираду гостя. В юности жила в прислугах у обдорского священника, была крещеной, наречена именем Агафья, понимала русскую речь.
Павел Павлович поведал историю своей экспедиции и сказал, что сейчас ему надо доставить экипаж в Обдорск.
Сейч долго молчал, думал, наконец, сказал:
— Будем каслать с острова.
И только тут Крузенштерн понял, что он вышел не на материк, а лишь на остров Литке. Им предстояло перейти пролив Мутный.
«Окончив обед, мы легли спать в теплом чуме на хороших оленьих шкурах, и вся усталость и горе были забыты. Нам казалась, что мы в раю». Капитан несчастной шхуны спал сном праведника. Доверившиеся ему люди — в безопасности. Несмотря на все трудности и лишения, он не потерял ни одного человека.
Глубокой ночью ненцы подняли матросов, разобрали и сложили на нарты чумы и вслед за стадом двинулись в путь. Каслание было недолгим. Утром 18 сентября чумы установили на стойбище брата Сейча — Сэйре. Сейч послал гонца к соседям — Худи, с просьбой о помощи в отправке моряков в Обдорск.
Много чаю выпили старики при встрече. Сидели, думали, качали головами, опять пили чай, еще думали.
— Три аргиша надо, однако. Три чума, двенадцать легковых нарт — по два человека, еще четыре пастуха, грузовые нарты… Больше трех десятков нарт надо, трудно будет собрать, — засомневался Худи.
— Надо! — сказал Сейч твердо. — Капитан уедет в Обдорск завтра. Ему предстоит позаботиться о размещении своих людей и договориться с местными старшинами о дальнейшем пути в большой город. Проводником ему будет Сэйре. Я соберу два аргиша и дам в дорогу стадо быков для смены упряжек и питания. Ты соберешь еще один аргиш и проводником всех отправишь своего человека. — На этом решении была поставлена точка.
Сэротэтто и Худи имели свой интерес. Они знали: их услуги будут оплачены твердым рублем. Попутно они отправят купцам свой товар: пушнину, рыбу и прочие дары тундры. У купцов выменяют и прикупят все необходимое в кочевой жизни.
Сухопутное плавание
19 сентября Павел Павлович Крузенштерн выехал в Обдорск. Ненцы приступили к сбору аргишей. Через три дня аргиши тронулись в путь. Провожающих было очень много — съехались любопытные, казалось, со всей тундры. Всем хотелось посмотреть на русских моряков. Матросы не скупились на подарки. Раздали все, что осталось у них в котомках после ледового перехода. Больше всех досталось, конечно, Сейчу Сэротэтто. Ему оставили чайники, винтовку, ружье, порох и пики.
Старшим команды капитан назначил штурмана Матиссена, проводник аргишей был Сянда Худи.
Павел Павлович легко управлял упряжкой, не отставая от упряжки проводника. Дорога предстояла длинная, впереди более четырехсот верст. Времени для размышлений было больше чем достаточно.
…Пятнадцати лет он впервые увидел Белое море. Ходил с отцом Павлом Ивановичем на шхуне «Ермак», той самой, на которой спустя 13 лет решился совершить смелое плавание к устью Енисея. Он не был безучастным наблюдателем. С разрешения отца мальчик исполнял обязанности марсового. Он был отличным гребцом, умел ловить оленей и управлять ими в упряжке.
Когда Павлу шел 16‑й год, его взяли в далекое плавание. Много месяцев он плыл на военном транспорте «Двина» теми же морями и океанами, через которые около полувека назад его дед Иван Федорович Крузенштерн впервые пронес русский флаг на кораблях «Надежда» и «Нева». Его первое путешествие закончилось в Петропавловске-на-Камчатке. Из этого порта он на попутном судне перебрался в Аян; а оттуда через Сибирь направился в Петербург и заслужил славу лихого офицера. Павел Крузенштерн-внук успешно продвигался по службе, но более всего его привлекал Север, с которым он впервые познакомился в детстве.
Олени бегут ровно. Нарты взлетают на застругах, мгновенье летят в воздухе, на скорости без толчка мягко приземляются и скользят дальше. Моряку это напоминает легкую килевую качку при небольшом шторме. Вокруг расстилались снега необъятной тундры. Этот унылый пейзаж будет окружать моряка всю дорогу до Обдорска, а потом через Урал до Архангельска. Этот мир, где существует лишь снег и лед, не пугает Павла, но к холоду невозможно привыкнуть. От холода немеет лицо. Кругом белым-бело, как вчера… как позавчера… Бескрайняя белая равнина. Других красок здесь нет.
Двенадцать дней они стояли у великой сибирской реки Оби. По ней еще густо шел лед, и переправиться на правый берег не было никакой возможности. Вскоре подошли аргиши с поредевшим стадом. Как только Обь встала и лед окреп — в Обдорск.
Двенадцать дней старейшины под руководством князя Матвея Тайшина собирали Крузенштерну упряжки для дальнейшего пути через перевал Северного Урала.
Сэйре Сэротэтто и Сянда Худи обменяли у купцов «мягкую рухлядь» на продукты и товары. Павел Павлович в присутствии чиновников заплатил Сянда Худи 31 рубль серебром за доставку команды шхуны. Расписку заверил подписью и гербовой печатью. Ненецкое имя перевел на русский и в документе назвал его Александром.
Удовлетворенный оплатой своего труда, Худи повел аргиши и поредевшее стадо в обратный путь к родным угодьям. Сэйре Крузенштерн оставил при себе. Понравился ему этот молодой, сметливый и веселый парень. Он был проверен длинной дорогой. Павел договорился с Сэйре, что впредь будет звать его Сашей, а тот его — Пашей. Так им будет легче общаться.
После долгих сборов, на двенадцатый день пребывания в Обдорске, вновь укомплектованным аргишем и стадом оленей двинулись в дорогу через перевал Уральского хребта.
Дорога была трудной. Снега глубокие. Стадо паслось на ходу. Ехали медленно, часто приходилось менять быков в упряжках и останавливаться для отдыха оленей.
На перевале путешественников настиг ураган. Олени легли. Впопыхах установили чумы и палатки. Метель заметала лежащих оленей по самые рога, выдувала тепло из временных жилищ и жутко выла трое суток. Ветер стих столь же внезапно…
Они шли уже по Большеземельской тундре. Павел вел экипаж к исходному пункту в устье Печоры к деревне Куя, откуда три месяца назад он, полный надежд, вышел в плавание на шхуне «Ермак».
Здесь он узнал, что бот «Эмбрио» давно вернулся из Карского моря. Его командир Иван Короткий две недели ждал в Югорском Шаре возвращения «Ермака». Команда бота объехала близлежащее побережье моря, вплоть до речки Кары. Убедившись в тщетности своих усилий, направилась на запад и в середине сентября была в устье Печоры.
Крузенштерн оставил членов экспедиции в деревне Куя, а сам с каюром Сашей на оленях через тундру выехал в Архангельск.
Так закончилась экспедиция Павла Павловича Крузенштерна.
Архангельск
Отца в городе он не застал. Павел Иванович Крузенштерн, военный моряк, путешественник, исследователь Арктики и Севера Европейской России, сын великого мореплавателя И. Ф. Крузенштерна, в это время был в Петербурге и занимался камеральной обработкой материалов летней экспедиции по исследованию бассейна Печоры.
Павел рассчитался с проводником из последнего зырянского стойбища и жестом, незаметным для Саши, отправил проводника с упряжками восвояси. Прошли в дом. Здесь он с отцом останавливался дважды в год, когда ранней весной уезжали они на Печору и в предзимнее время возвращались в Петербург. В последние годы постоянно путешествовали вдвоем.
Саша вышел на улицу и, не обнаружив упряжки, в отчаянии бросился назад:
— Паса! Оленей нету! Как мне в тундру ехать?! Паса?! (В фонетике ненецкого языка нет шипящих согласных).
— Успокойся, Саша! — Павел спокойно обнял за плечи своего спутника. — Сейчас мы пойдем гулять. Я покажу тебе город и заодно закажем экипаж. Поедем с тобой в столицу.
Саша медленно шел по заснеженному Архангельску, рассматривал высокие дома, удивлялся количеству окон, вздрагивал, когда с криком «Поберегись!» проносились извозчики. Он поминутно поворачивался к Павлу, боясь потерять его из виду. Большой город пугал тундровика. Он теребил Павла за рукав и звал домой.
Утром тройка подкатила к подъезду дома. Седоки поздоровались с ямщиком. Друг оленей обошел вокруг лошадей и экипажа, на расстоянии разглядывал лошадь.
— Зачем такой большой, а рогов нету? Зачем большой хвост? — конь повернул к нему голову, втянул воздух, почувствовал дикий запах оленя и громко фыркнул. Оленевод вздрогнул и в страхе отскочил, чем рассмешил не только ямщика, но и Павла, уже привыкшего к диковатости ненца.
На одних станциях наши путешественники ночевали, на других только пили чай, пока им меняли лошадей. И на всех станциях ненец Саша удивлял постояльцев количеством выпитого чая. Пил его до седьмого пота. Мясо редко подавали, и гость из тундры налегал на сушки-баранки-кренделя.
Возок, запряженной свежими, отдохнувшими лошадьми, летел по хорошо укатанной дороге.
— Хоросо! — произнес разомлевший Саша и обернулся к Павлу, ожидая похвалы за русское слово. Павел поощрительно улыбнулся. А попутчик продолжил свою мысль: — Конь быстро бежит, как олень, снег в лицо не летит, сидишь, как в чуме, тепло. Хоросая нарта.
Павел откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза. Его мысли были уже в Петербурге. Его ожидало тяжелое объяснение с отцом. Сын не только не пробился к Сибирским берегам, но и погубил его корабль. Выдержит ли сердце отца? А может быть, он будет рад возвращению сына живым и здоровым и судьба шхуны уйдет на второй план… А еще придется объясняться в Морском министерстве. Писать рапорт и отчет по расходованию государственных средств, выделенных на экспедицию…
Саша нырнул головой в малицу и спокойно уснул. Дорога укачала и Павла.
Петербург
Морозным декабрьским утром у большого дома на Васильевском острове столицы остановилась тройка. Из возка вышли двое. У Саши в руках — дорожный саквояж. Павел Павлович рассчитался с кучером, взбежал по парадной лестнице и позвонил в дверь. Старый камердинер Никифор открыл и всплеснул руками:
— Господи! Молодой барин вернулся! Здравствуй, Пашенька! Проходи, дай-ка шубу помогу снять, замерз, чай, холода-то нынче какие стоят! Сейчас Павлу Ивановичу доложу.
На шум в прихожей вышел хозяин. Навстречу ему быстро шел сын. Они крепко обнялись и долго стояли молча. У Павла Ивановича предательски выкатилась слеза. Он незаметно смахнул ее, отстранил сына, положил руки ему на плечи и внимательно разглядывал его лицо, пытаясь понять, с какой вестью вернулся он из плаванья. Потом троекратно расцеловались.
— А это кто? — показал он взглядом на Сашу.
— Это мой спаситель, каюр и проводник от самого Ямала до Обдорска, а потом и до Архангельска, — улыбнулся Павел.
— Никифор! Помоги гостю раздеться. Верхнюю одежду запри в чулан, чтобы, не ровен час, не сбежал.
Никифор взял шефство над «заморским» гостем. Выходец из чума завороженно ходил вдоль стен квартиры адмирала и удивлялся диковинным вещам.
Мужчины прошли в кабинет. Сын кратко рассказал об исследованиях дна по ходу шхуны, показал дневник записей и осторожно сообщил о гибели «Ермака». Отец сначала радовался успехам исследований, но при вести о «Ермаке» как-то сразу сник, плечи его опустились, он обхватил голову руками…
Павел замолчал и с тревогой наблюдал за отцом. Несколько минут сидели молча. Потом Павел Иванович встряхнулся и встал.
— Слава Богу, что сам жив остался и экипаж сохранил. Пошли обедать, Фрося уже, наверное, стол накрыла.
Никифор пригласил к обеду Сашу. Сели на кухне. «Не следует слугам с барами сидеть за одним столом».
Вечером одетый во все новое от нижнего белья до ботинок, в форменной фуражке и ливрее красного сукна, расшитой галунами, Саша предстал перед семьей.
— Господи! — всплеснула руками Фрося. — Да какой же ты молодец! Хоть сейчас на парад! — все улыбались, одобряя наряд.
На следующий день Павел Павлович отправился в гости к соседу, старому другу отца по Царскосельскому лицею, адмиралу флота в отставке, и попросил прислать внука-кадета в репетиторы Саше.
— Ну что же, я и сам зайду посмотреть на «заморского гостя».
Вечером все собрались за столом у Крузенштернов.
— Так учитель-то моложе ученика, однако, — улыбнулся в усы адмирал.
— В этом случае возраст не помеха, — улыбнулся Павел и посмотрел на смущенного учителя. — Наберись терпения, ученик трудный, не знает русской речи.
И Сашу приободрил:
— Будешь грамотным ненцем.
— Как князь Тайша?
— Чтоб быть, как князь Тайша, надо много лет учиться. Князь ваш — хитрый. Легко обманывает вас, ненцев, потому что вы все неграмотные. А будешь ты грамотным, сможешь поспорить с князем.
Учитель после занятий частенько устраивал своему ученику прогулки по городу. Показал кадетский корпус, где учится. Водил в музеи и цирк. Образование шло успешно. Великовозрастный ученик все необычное для него впитывал, как губка.
Пришла весна 1864 года. Снег незаметно исчез, Нева освободилась ото льда. Павел Павлович, как и его отец, снова стремился на Север. Но вместо бескрайних просторов Ледовитого океана его направили на Балтийское море. Во время кратких стоянок кораблей он на сутки-двое приходил домой, интересовался, как живет его юный друг. Подолгу разговаривал с ним, обещал к зиме отпустить домой. Чувствовал, что подопечный его заскучал в большом, шумном городе.
Возвращение
Павел Павлович приступил к сборам своего друга в дальнюю дорогу домой. Маршрут разработали сами, без участия Саши. Поедет на перекладных по старой Сибирской дороге: Петербург — Екатеринбург — Тюмень — Тобольск — Сургут — Самарово — Березов — Обдорск, а там сородичи доставят его до родовых угодий.
П. П. Крузенштерн подал прошение министру о достойном вознаграждении ямальских ненцев из рода Сэротэтто, спасших жизни членов экспедиции погибшего во льдах корабля. Он подробно описал заслуги каждого. И контр-адмирал флота его императорского величества Александра II П. И. Крузенштерн тоже подписал прошение и заверил подпись своей гербовой печатью.
В министерстве прошение было поддержано и отправлено на утверждение императору. Вскоре курьер доставил Крузенштернам приглашение ко двору вместе с ненцем-каюром. Царь лично хотел увидеть героя-ненца. Сашу одели в соответствующий для приема костюм и в назначенный день и час он предстал пред светлые очи императора и окружавших его адмиралов.
Павел Павлович доложил:
— Ненец Александр Сэротэтто за год проживания у нас освоил азы грамоты; умеет читать и писать, разговаривает по-русски.
— Еще бы, — улыбнулся император, — когда в наставниках был адмирал.
Царь-реформатор повелел наградить оленевода Сейча Сэротетто серебряной медалью «За усердие» для ношения в петлице на ленте Ордена Святого Станислава, а также почетным кафтаном из кабинета его императорского величества. И оплатить оленей, отданных на пропитание морякам. Каюра Александра Сэротетто тоже наградили почетным кафтаном и вручили ему охранную грамоту и подорожную карту как фельдъегерю, дали денег на дорожные расходы.
Прощание, как это бывает у добрых друзей, было грустным. Сашу здесь воспринимали уже как члена семьи. Присели по русскому обычаю перед дальней дорогой. Фрося приложила фартук к взмокшим глазам, подала узелок с пирожками. Саша сидел в русской меховой шапке, в ладно подогнанном кадетском форменном полушубке и в своих ненецких кисах. Малицу хозяева оставили себе на память. Никифор вынес баул с царскими подарками и дорожную сумку. Тройка лошадей ждала седока у подъезда.
Пока наш герой мчится с курьерской скоростью от станции до станции, сменяя лошадей, почти через всю Россию, Урал и Сибирь на Север Крайний, вернемся к Крузенштернам.
Летом Павла Павловича откомандировали в Аральское пароходство. Здесь он, неугомонный и необычайно смелый человек, заболел. Смена климата, скитания по Северу напомнили о себе тяжелым ревматизмом. Он не мог шевельнуть правой рукой. Но стоило его старому товарищу прислать письмо о том, что тот с пароходом «Самарканд» потерпел аварию в Сыр-Дарье, как Павел Павлович поднял пары на поставленном на зимовку судне «Арал» и вышел на помощь. Он работал 17 суток по пояс в холодной воде вместе с матросами. Пароход был спасен, но здоровье Крузенштерна пошатнулось непоправимо. У него оказались поврежденными легкие. В университетской клинике Юрьева (Тарту) ему сделали операцию, которая прошла удачно. Но организм был надломлен. Незадолго до смерти его произвели в чин капитан-лейтенанта. Он умер в 37 лет, не успев увидеть присланный ему орден за поднятие «Самарканда».
Ранняя смерть сына тяжело ударила по сердцу отца. Контр-адмирал П. И. Крузенштерн подал в отставку. Его освободили от государственной службы в чине вице-адмирала.
А Саша по накатанным, снежным дорогам России продвигался довольно быстро. Когда на узловых станциях скапливалось много пассажиров и экипажей не хватало, поднаторевший ненец предъявлял свою «бумагу» с двуглавым орлом и гербовой печатью. И станционные смотрители вставали «во фрунт».
Шкатулка
Пустые комнаты большого дома навевали тоску до умопомрачения. И, будучи уже немолодым человеком, Павел Иванович Крузенштерн отправился в экспедицию. На Северном Урале исследовал речку Сарт-ю — приток Усы и Лангот-юган — приток Оби и нашел, что они «представляют всевозможные в этой стране удобства для плавания». Нужно только соединить их притоки каналом, который связал бы Европейский Север с Севером Сибирским. Проект его остался неосуществленным. По итогам этих экспедиций он издал книгу «Путешествия П. И. Крузенштерна к Северному Уралу в 1874–1876 гг.», в которой помимо специальных тем по гидрографии приведены наблюдения автора экономического, этнографического и демографического характера, не утратившие интереса для науки и в наши дни.
Минуло десять лет после проводов Саши Сэротэтто. Вспоминая сына и перелистывая в памяти все его северные экспедиции, Павел Иванович размышлял, как ему лично отблагодарить ямальских ненцев. Он взял шкатулку красного дерева, привезенную когда-то из «кругосветки», вложил в нее благодарственное письмо, в конверт — свое месячное жалование и портреты царствующих особ. Вниз — портрет молодой царицы, Марии Александровны той поры, а сверху портрет самого императора Александра II. Все было продумано до мелочей. Если какой-нибудь вороватый злыдень позарится на шкатулку и откроет ее, то наткнется на строгий царский взгляд.
Павел Иванович собрал объемную продуктовую посылку: сахар-рафинад, сушки, шоколад, изюм и прочие сухофрукты — старый северянин знал, что не испортится в долгом пути. Написал адрес: «Ямальская тундра. Сейчу Сэротэтто».
В 1874 году, будучи проездом в Архангельске, он отдал посылку купцу, собирающему обоз с товаром, чтобы по первопутку отправиться в Обдорск на ярмарку. Крузенштерн убедил купца — Сейч Сэротэтто на ярмарке будет обязательно со своими мехами, рыбой и прочими дарами тундры, а если не он сам, то кто-нибудь из его богатого рода.
Сэротэтто давно восстановил поголовье стада. Он исправно собирал ясак и сдавал государевым приказчикам. Присутствовал на всех зимних ярмарках в Обдорске. Люто торговался с купцами. И вот однажды подошел к нему русский купец и осведомился: он ли является Сейчем Сэротэтто. Тот подтвердил свое имя и получил на руки посылку. Сейч с гордостью прошелся с посылкой по всем торговым рядам ярмарки, хвастаясь, что ему постоянно шлют посылки и письма из столицы. Этот проход добавил ему еще больше авторитета, уважения и зависти.
В свой чум Сейч пригласил только брата. По-братски разделили содержимое посылки, заглянули в шкатулку, увидели строгий лик царя, и хозяин передал красивую вещицу жене, та поспешно спрятала ее в походный сундучок, где уже долгие годы хранился пергамент Павла Павловича Крузенштерна. Саша медленно прочитал письмо по-русски, переводя каждое предложение на родной язык.
