То есть время уже начинало оказывать своё терапевтические действие. Правда, не совсем в том направлении, что было для родителей наиболее желательным. И спустя несколько дней уже никому не казалось непереносимым наше житьё. Я, но, может, и не только я, уже начал подумывать, что рискованный «эксперимент на уживаемость» можно считать удачно завершившимся.
Пожалуй, в иные времена подобная «уживаемость» и вовсе была б невозможной — вездесущая настырная общественность наверняка лезла б в нашу жизнь куда основательней, чем теперь, даже возможно, милицию подключила б. То есть не только нас со Светланкой разогнали б по разным «исправдомам». Но и бедным родителям испортили бы остаток жизни, повыгоняв из партии, ещё откуда-нибудь. Или, считаете, не так всё сурово было в иные времена?… А потом общественность словно бы вымерла, почти совсем не стало про неё слыхать, молчит даже тогда, когда на её глазах страна погибает. Но, главное, уже тогда случались во многих более, чем наше, известных почтенных семействах скандалы гораздо шумней и порой даже с пролитием крови. Куда уж там нашему банальному, совершенно бескровному скандалишке.
А мне скоро стало даже приятно носить по «элитной» школке ореол особости моей. Институт семьи как таковой считался моими приятелями давно порушенным до основания, и мне нравилось молча и даже немного скорбно опровергать это заблуждение растленных масс.
Уже многие мои однокашники не могли обходиться без дозы, почти все, достигшие половой зрелости, более
или менее регулярно переживали «радости секса», имея такой опыт и мастерство, какие предыдущими поколениями не достигались за целую жизнь. Но состоящим в официальном, государственном, можно сказать, браке был я один. (Так ведь и не знаю, почему именно это чьё-то враньё получилось столь живучим, что его невозможно стало опровергнуть.) Хотя на самом деле…
