Сергей Николаевич был, как мне казалось, самым главным в нашей квартире. Он вернулся с войны, где командовал ротой пехоты и дослужился до звания лейтенанта. Начав рядовым, он «прошел по всем фронтам ногами» (так он выражался). Воевал под Москвой, на Волховском фронте, брал Кёнигсберг, получил несколько контузий и ранений и совсем немного, как мне казалось, боевых наград для человека, прошедшего всю войну. Должность командира роты и звание лейтенанта он получил после взятия Кёнигсберга. Почти каждый вечер он крепко выпивал, вызывал меня на кухню командирским голосом и, усадив напротив, рассказывал о своих подвигах.
Никто, кроме меня, его рассказы о войне уже давно не слушал: не потому, что это было никому неинтересно, а потому, что, вспоминая войну, он почти всегда сильно напивался и с ним случались приступы (последствие контузий) — он свирепел, становился страшным, и все его боялись. Он был единственным мужиком в нашей коммуналке, не считая меня, а я был единственным, кто мог его успокоить. Каждый раз происходило одно и то же: он начинал сильно кричать и ругаться, и моя мама выносила на кухню патефон. Я ставил пластинку и начинал петь в унисон, подражая интонациям звучащих голосов. Он очень любил мое пение, называл своим лучшим другом и никогда меня не обижал. Мое пение под патефон его быстро успокаивало, и он начинал тихо, по-детски плакать. Приходила его жена, Дина, и уводила его. После этого на кухне постепенно собирались остальные соседи, и начинался мой обычный вечерний «концерт». (Говоря «концерт», я сильно преувеличиваю).
