Разумеется, у Пушкина не могло не быть прототипов для подобного развития сюжета «Евгения Онегина», что подтверждает, в частности, личный архив декабриста И.Пущина и его жены Натальи Дмитриевны. И — как это ни удивительно — город Туринск Свердловской области и западносибирский Тобольск становятся невольными свидетелями поселенца, члена Союза спасения. Союза благоденствия и Северного общества декабристов И.Пущина и Н.Фонвизиной (по первому мужу) — жены тоже тобольского ссыльного поселенца, участника подготовки восстания в Москве М.Фонвизина.
Правда, судя по туринским письмам Наталье Дмитриевне, Пущин не хочет, чтобы она называла его Онегиным: «Пожалуйста, не говори мне об Онегине. Я Иван и ни в какие подражания не вхожу». Но отбивается он как-то вяло, словно нехотя. И потому — подозрительно. Поскольку сам же поддерживает претензии Фонвизиной считать ее Таней, героиней пушкинского романа. «Таню… я и люблю! В ее «прощай» вижу зарю отрадного свидания. Верь мне, своему заветному спутнику!» «Пора поблагодарить Таню за записочку. И ныне будем надеяться на бога любви — он устроит один то, что настоящим образом не укладывается в голове». «Спасибо глубокое за письмо милой Тане. Таня знает, чем потешить юношу. Он просто с ума сходит. Только, пожалуйста, милая, ненаглядная Таня, никому об этом не говори». «Поверишь ли ты, друг мой тайный, эта таинственность нашего чудного сближения просто меня чарует».
