Но солнце еще не взошло. Солнце, этот огненный глаз, плавающий в лоснящейся белизной выемке на голубом животе той, Имя Которой Произносить Нельзя, не взошло, потому что, та, Имя Которой Произносить Нельзя, еще спит. И пока она спит, даже сам Вигару не решается ударить камнем о камень. Чтоб не тревожить ее сон. Проснется она, и опрокинется над миром. Вглядываясь. И тепло и уютно станет всякому человеку под животом той, Имя Которой Произносить Нельзя. А ночью человеку неуютно. И страшно. Особенно когда та, Имя Которой Произносить Нельзя, разметается во сне, опрокинется на бок, и тогда над человеком только мгла, и в ней тлеют угли угасающего костра той, Имя Которой Произносить Нельзя. А погаснет ее костер, отчего, скажите, она зажжет завтрашнее солнце?!
Страшно человеку ночью еще и потому, что он сокращается до размеров себя и его становится мало. Только мягкая кожа, только хрупкие кости, и что-то еще, что стучит изнутри его, и трепещет, и шевелится в нем. И нет в человеке уже той березы, что стоит на опушке леса. Той, со сломанной верхушкой. И даже камень на перекате уже не часть человека. Тот большой серый камень, обглоданный рекой. Потому что темно, и березы и камня не видно. И сомнения одолевают человека— а ну как их там уже нет? Они исчезли, и утром человек не сможет быть собой! Тем, которым был вчера! Ведь без березы и камня человек уже другой…
