Путник остановился. Он пришел. Дорога уткнулась в городскую свалку, где разветвлялась, петляла между огромными, похожими на терриконы, кучами мусора и затем терялась, обрываясь тупиками, или уменьшалась до размеров узких троп. Кое-где горели костры, выбрасывая в хмурое небо красные всполохи света. Плакали дети, слышалась ругань. Жизнь теплилась даже здесь, на дне.
Бродяга — а именно таков был статус путника — поправил тощий вещмешок за спиной и вошел внутрь городской клоаки. Выбор пути не имел смысла, поэтому он воспользовался ближней тропинкой, но не успел сделать и десяти шагов, как слева, в норе, вырытой прямо в груде мусора, мигнул свет и промелькнуло женское лицо. Бродяга замер. Он умел ждать.
Сначала свет пробился в узенькую щелку, шириной не более сантиметра. Кто-то осторожно рассматривал его, видимо, пребывая в испуге от собственной смелости. Затем завеса, которая скрывала вход в убогое жилище, откинулась, и бродяга увидел женщину.
— Эй, мужчина, — негромко окликнула она, — не угостите даму сигареткой?
