Что же я сегодня понесла раненым? Исполнила просьбу своей 48-й палаты: графин квасу, да влила в него четушку водки, картошку в мундире, и соленых огурцов. Меня пропускали без проверки.
На первом этаже меня встретил врач: идите, там сегодня ваш любимец ленинградец Леня Дружинин воюет. А еще я вас прошу, говорит, посетите 5-ю палату, там разбитый летчик, хочет вас видеть, что-то важное рассказать.
Я летела по лестнице, от радости не чуя под собой ног. Вот, думаю, какая я счастливая, что нужна людям. Подхожу к двери — шум, открыла дверь: смирно, говорю. Бойцы любили, когда с ними шутят; все в ответ приложили руку ко лбу. У Вити Гурьянова не было обеих кистей рук, у правой руки уцелел только большой палец, так он его поднял. Вольно, говорю. Все сели, захохотали. Смотрю я на них и не верю, что это солдаты: просто школьники, ребята. Поднимайся, бойцы, станем кушать огурцы, квасу понемножку, домашнюю картошку; знаю, вам понравится, желаю всем поправиться!
У каждого свой стакан в тумбочке, я налила семь стаканов, восьмой побоялась: молодой эстонец лежит, на нем гипсовый лифчик, он не может двигаться. Я всем поставила на столик принесенное, подошла к эстонцу: он плачет!
— Ты что, сынок, обиделся? Вот, родной, не хотела говорить тайну, а придется: в квас налита водка, я тебе боюсь давать, ты очень слаб, а случись что-нибудь — мне тюрьма.
Он улыбнулся:
— Мне врач по сто граммов спирта дает, а вы квасу боитесь дать!
— Слышите, ребята, что говорит Андрюша?
Все загалдели: наливай! Я поставила ему стакан, подняла Андрюшу, а сама села подпоркой. Спасибо, говорит, мамаша, как хорошо сидеть! Я бы все сидел и сидел. Месяц лежу, и никто меня так легко не поднял: начнут поднимать, а я кричать. Врач утром да вечером, а у няни своей работы хватает. Да, говорю, родной, что делать — вас так много. Комиссар говорил, около трех тысяч в нашем здании.
