ПОД НЕБОМ ВОЛЧАНЕЦКОГО
Кто-то (кажется, Юра Кабаев) деланным басом молвил:
— Трепещите, мы — под небом Волчанецкого!
Андрей Георгиевич Ляхов собрался было возразить, что к небу орнитологи имеют довольно косвенное отношение, но вспомнил песню: «…небо без птиц — не небо». Небольшое уточнение все-таки сделал, выказал свою ученую скрупулезность:
— Здрассте… А Сабанеев? А Иевлев? А наши имена, которые это небо уже слышало? Или забыли прошлый год?
Маленький отряд двинулся полевой дорогой. Утреннее солнце отражалось в окулярах биноклей. Сережа Цыганков вынул из нагрудного карманчика зеркальце, и солнечный зайчик косо прыгнул на улыбчатое лицо Юры Кабаева.
— Не бережешь рабочий инструмент, Цыганков!— сказал капустно облепленный свитерами Юра и принялся охлопывать себя ладонями, пытаясь обнаружить собственное зеркальце. Но «солнечная баталия» не разгорелась: услышали соловья. Отряд подтянулся, замолчал. Дорога сузилась до тропки и завиляла между кустов смородины, повторяя береговую линию озера Карагуз. Впереди снова послышалась соловьиная трель.
— Перепорхнул, что ли? — удивился Алеша Ваганов. Друзья, не заботясь об Алешином са молюбии, выдали:
— Ты не слышишь, что это другой голос?
Когда же Алеша через пять минут выбросил руку в сторону озера и твердо сказал: «Третий песню подхватил!» — приняли как должное: профессионал обязан в таких вещах разбираться.
Маленькому отряду идти еще полтора часа: в пересчете на школьное время — всего-то пару уроков. Но они многое успеют. Разбудить в себе дремлющую на городских улицах зоркость и чуткость. Прощупать, пока еще бессистемно, перемены в облике уже знакомых мест, наверстывая дни, проведенные в каменном городе. Успеют договориться о бытовых мелочах: две недели жить им на берегу малолюдного озера Челябинской области.
И пока они в пути, давайте откроем желтовато-серую книжку с десятком линялых библиотечных штемпелей на обложке. Называется она — «Записки Уральского общества любителей естествознания». Издана в Свердловске в 1927 году. Откроем — и услышим неторопливый голос известного знатока птиц И. Б. Волчанецкого:
«Летом 1917 года мне удалось посетить некоторые места Екатеринбургского уезда, ныне Свердловский округ, и провести там орнитологические исследования. В качестве базы я избрал с. Воздвиженку на берегу озера Синары, где при любезном содействии заводской администрации получил квартиру, лодку и целый ряд весьма ценных услуг. Этот пункт находится в 100 километрах к югу от Свердловска и в 40 километрах к востоку от станции Полдневой…»
Вышедший из моды шрифт органично дополняет вежливую интонацию ученого письма. Голос становится строже и глуше. Колонка строчек: вид такой-то, наблюдался в таких-то условиях, такой-то в таких. Алфавитный порядок. Педантичная работа. Лишь изредка — легкий эмоциональный всплеск:
«…Серую цаплю мне пришлось наблюдать в описываемой местности только на пролете, в августе, когда они появлялись на всех заросших озерах. В вечерних сумерках они летели через Синару, направляясь к югу…»
А вот другой документ, авторы которого идут сейчас берегом озера.
«Доклад об экспедиции:
После обеда сделали первый выход, и сразу открытие: видели цаплю!!
…Теперь о том, зачем мы туда поехали. Не затем, чтобы проверить, сможем ли две недели жить в палатках и сами себя обслуживать. Поехали мы по заданию кафедры зоологии Уральского госуниверситета. Дело в том, что этот район давно привлекает внимание орнитологов. Еще в 1868—1874 годах в Зауралье работал орнитолог Л. П. Сабанеев. Позже — Волчанецкий. Он опубликовал работу, в которой приводит сведения о 132 видах птиц и их численности. В 1936 году на этих же озерах проводил наблюдения зоолог Б. П. Иевлев, но результаты не опубликовал. Наконец, в 1970 году экспедицию по озерам совершил орнитологический кружок Свердловского Дворца пионеров и школьников под руководством Р. А. Малышева. Их цель была: проследить изменения в орнитофауне озер. Таким образом, район трех озер орнитологами посещался многократно, и теперь представилась редкая возможность проследить изменения в орнитофауне за много десятков лет.
Полученные данные мы обработали не полностью, но можно сказать:
1. Из 132 видов, отмеченных Волчанецким, мы встретили 88…
2. Некоторые виды исчезли: чернозобая гагара, лебедь-шипун, подорлик, орлан-белохвост, скопа, ястребиная сова, степная горлица и др.
3. Однако есть виды, которые увеличили свою численность благодаря деятельности человека: скворец, стриж, сизый голубь, воробьи, галки, вороны и др.
Таковы краткие итоги нашей экспедиции.»
…Костровище соорудили. Палатки разбили. В сарай, знакомый еще по прошлой экспедиции, притащили душистого сена и побросали на него рюкзаки. Руководитель скомандовал на построение, и на линии палаток и сарая возникла неровная шеренга ребят. Тут-то и обнаружилось, что исчез Юра Кабаев.
— Где наш юморист? — поинтересовался Андрей Георгиевич.
— Проверял, не забыли ли черпак, — вспомнил кто-то.
— Ну?
— Не забыли, — раздался дружный рев.
— Я спрашиваю, где он сейчас?
Этого никто не знал. Андрей Георгиевич сделал попытку нахмуриться:
— Персонально ему повторять ничего не буду. Хотя, впрочем, вам тоже нет смысла повторять. Помните ведь: гнезда руками не трогать. В дупла нос не совать. Для этого инструмент есть. Все, кстати, зеркальце к древку приспособили? Приспосабливайте. Теперь о конкурсе. Условия прежние: кто больше гнезд обнаружит — тому приз.
Ляхов вытащил из полевой сумки книгу. На глянцевой обложке торжественно сияло название: «Птицы тайги».
— Как? Оценили?
Строй рассыпался под восторженное «ууу». Книга пошла по рукам.
— Шкалу оценок помните, да? Я, в отличие от прошлого года, подработал ее чуть-чуть, но принципы старые: чем реже птица — тем больше очков за ее гнездо. Учитывается скрытность гнезда, какое оно — наземное, на дереве ли, на кустах. Конкурс считается открытым. Теперь сосредоточьтесь… В первый год любая экспедиция обнаруживает только 90—95 процентов всех видов птиц. Практикой проверено, За второй год — еще 3 процента отыскивает. Сами понимаете, для научной работы нас в первую очередь интересуют как раз эти еще не обнаруженные нами виды. Лишь тогда научная картина будет полной. Поэтому я подстраховался. За новый вид целых пятнадцать баллов!
— Обижаете, Андрей Георгиевич! Подстраховками своими. Нам и без приза интересно новенькие гнезда разыскивать.
— Вспомните все, о чем мы говорили на занятиях. О повадках птиц. О сезонных явлениях. О перелетах. Я не буду вам как в прошлый раз все повторять. Но один совет дам: научитесь смотреть на мир глазами птицы. На куст, на болотную кочку, на дерево и на муравейник, на тропу и черноземный влажный берег, где много беспозвоночных. Тогда вы догадаетесь, где свито гнездо: Конечно же, там, где укромнее угол, где легче защитить птенцов. Такой взгляд не сразу приходит…
— …а вырабатывается до-олгущим опытом! — послышалось из-за сарая.
— Правильно, Кабаев. Выходи…
Торжественным шагом, как винтовку держа у груди палку с зеркальцем на конце, вышел под перекрестье веселых взглядов Юра, замер, развернулся к Ляхову:
— Товарищ начальник! Юным орнитологом Кабаевым установлено два факта гнездования. Оба гнезда — славкины.— На дальнейшую четкость доклада Юриной сдержанности не хватило. Победили эмоции. — Представля… Андре… Гео?.. Пошел в кусты… это самое… Смотрю — две славочки надо мной… Я за ними… крался,
крался… Одна — бух! — в кусты крапивы упала… Крапиву раздвинул и глазам не ве… Гнездо! Полсотни шагов сделал — еще одно. Общежитье птичье!
Свою радость Юра выплеснул, и снова возникла на его лице маска сдержанности:
— Два факта гнездования у нас в кармане.
Это было сказано так, будто гнезда здесь, как в музее природы, сплошняком выставлены на подсвеченную витрину.
…МИР БЕЗ ЧЕРНОЗОБОЙ ГАГАРЫ!
Утреннее небо казалось бледным. Юра Кабаев решил, что причина этой бледности — безобидные издалека облачки смога на горизонте, выдающие крупный город. На уральских озерах природа слабо пыталась остаться сама собой, и тем контрастнее с ней смотрелись следы человека: вездесущие бросовые автопокрышки, срезанная бульдозером суглинистая сопка, старые и свежие совсем пни и этот дым от горизонта, который вдыхало беззащитное небо.
Завершалась экспедиция. Последние часы Юра не столько работал (тем более ясно: у него третье место в конкурсе, а первое займет либо Цыганков, либо Булдыгин, они здорово вырвались вперед и идут теперь вровень), сколько подводил итоги.
Из отчета второй экспедиции:
«Задачу усложнили тем, что свои наблюдения теперь уже двух сезонов сравнивали не только с наблюдениями Волчанецкого, но и Сабанеева, Иевлева (по рукописи), Малышева. Таким образом, создается картина изменения орнитофауны на протяжении более ста лет…
Из видов, прежде считавшихся многочисленными, стали в настоящее время редкими и малочисленными 14: кряква, красноголовый нырок, пустельга, тетерев, травник, бекас, вальдшнеп, большой веретенник, черная крачка, лесной конек и др.
Среди видов, считавшихся обычными, 15 стали редкими: чернозобая гагара, серая цапля, серый гусь, широконоска, перепелятник и др.
11 видов, исчезли совсем: кликун, свиязь, скопа, большой подорлик, кобчик, сапсан, бол. улит, дупель, филин, мохноногий сыч, клушица.
Начиная с 20-х годов резко сократилась численность большинства хищных видов птиц в связи с кампанией по их уничтожению, а некоторые хищники исчезли совсем. В послевоенные годы, когда происходило интенсивное промышленное и сельскохозяйственное освоение края, сократилось количество промысловых видов, продолжалось сокращение численности хищных птиц. С середины 60-х годов в крае проводились широкомасштабные работы по осушению и мелиорации земель, что привело к дальнейшему сокращению численности комплекса водно-болотных птиц.
В то же время антропогенное воздействие на среду явилось благоприятным фактором для видов, тяготеющих к агроценозам, вырубкам и постройкам.»
Все нарушилось в природе! Юра вспомнил одну, из самых ярких находок. Леша Ваганов наткнулся на маленькое гнездышко. Не смог определить, кто хозяин. Андрей Георгиевич, срочно призванный к месту находки, тоже озадачился:
— М-да… Не помню, ребята, кто из птиц так гнездится… Боюсь ошибиться. Придется взять одно яйцо из кладки… — Ляхов склонился над гнездом и вдруг вспомнил: — Это индийская камышевка! Конечно!
В актив автора находки было зачислено 15 очков. Не за редкость вида, как объяснил руководитель, а за встречу с камышевкой на границе ее ареала. Челябинская область — северный рубеж распространения этой птицы. Условия для выживания здесь экстремальные. Границы ареала всегда пульсируют. Вот почему интересна находка.
Но Юра думал не о пульсации границ, а о том, как безжалостное вторжение человека в природу влияет на размеренную жизнь животных. Похоже, что уже не ареала придерживаются братья меньшие, а всполошно ищут на земле спасительные островки. Как в коммунальной квартире испуганно приноравливаются к нраву взбалмошной соседки. А соседку этой наплевать, что кому-то уже невмоготу от её эгоцентрических притязаний… Соседка, то бишь человек, во главу угла ставит свое «надо»… Времена потихоньку меняются, законы множатся об охране природы, постановления. Но что толку от законов, если разрушительная техника в руках конкретных беспардонных «соседок».
А еще Юра очень остро почувствовал в этот последний день, что Земля круглая. Были отдельные факты… Стерха увидели на пролете: летел с севера, отдохнул, дальше полетел по меридиану. Ареалы вот задвигались, как растревоженные муравьи. Беды в одном полушарии аукаются в другом: несколько сообщений поймали в эфире с помощью старенького «Альпиниста». Связались эти факты и дали понять: круглая Земля и маленькая.
…Солнечный зайчик вывел Юру Кабаева из задумчивости. Он привстал с жесткой травяной подстилки. Вдалеке, у устья Иткульского Истока, стояли друзья. Выразительно махали руками, звали к себе. А Ляхов в высоких «болотниках» бродил по пояс в воде и пристально всматривался в гладь озера…
На волнах плясала птица с контрастным черно-белым оперением.
— Утка? — вполголоса спросил Юра.
— На клюв посмотри — веретенообразный.
Это чернозобая гагара. Выжила, не исчезла, птицуленция дорогая…
Ляхов ловил птицу видоискателем «Зенита». Гагара вспорола волну клювом и выхватила из воды рыбешку. Щелкнул фотоаппарат. Андрей Георгиевич, словно Черномор, выбирался на берег.
— Вот и все! Раньше это был обычный вид. Теперь очень редкий. Вполне возможно, ваши будущие дети смогут увидеть гагару лишь на фотографии, — он щелкнул пальцем по футляру «Зенита». Еще раз. Еще… Так и закончилась экспедиция под эти сухие щелчки, которые метрономом ограничивали какой-то предельно короткий срок… Срок задуматься и принять решение…
ЗАМАХНУВШИЕСЯ НА ПРИРОДУ
С книгой «Годы. Тропы. Ружье» я познакомился впервые в возрасте моих нынешних героев. Название богом забытой деревушки, родины моей, мелькало на страницах то и дело. Речка Губерля, на которой мы с братом встретили не одну зорьку, следя за нервным поплавком у начала перламутровой шиверы,— и эта речка была увековечена неизвестным мне Валерианом Правдухиным. Выходцам из миллионных городов, громкие имена которых у всех на слуху, не понять того ошеломления, с которым вглядывался я в типографский шрифт: Шубино, Губерля, Шубино, Губерля… Вот и до нашего захолустья у кого-то появилось дело. У кого? Был такой писатель довоенный, объяснили мне. Его отец переехал в Шубино. А Валериан, он до революции в Оренбургской семинарии учился, приезжал, естественно, проведывать отца. Охотник был заядлый! С деревенскими парнями всю округу обошли.
Вновь и вновь распахивал я книгу на «Осенних высыпках»:
« …Вальдшнепов по берегам Губерли оказалось много. Они вылетали чаще всего парами из впадин у старых березовых корней. Собака уже не искала их, а уверенно вела меня к деревьям, указывая носом, где именно затаилась птица. Один раз мне удалось увидеть, как вальдшнеп порывисто, скачками, мелькая в траве, бежал на подогнутых ногах по земле. Он вскочил на низкий пенек, вытянулся, оглянулся, тряхнув длинным носом, и снова юркнул в золото взъерошенной листвы. Больше двадцати зарядов рассыпал я по берегам горной речушки. Это было отменное охотничье удовольствие, незабываемое наслаждение: смотреть, как тихо, уверенно подходит к вальдшнепу собака, как она волнуется, слыша его особый запах, и как вспархивает, хлопая крыльями, темно-красный живой полумесяц, взмывая над белыми березами…»
Когда прошел первый восторг от плотного, незатейливого слога, я снова взялся перечитывать книгу, уже обращая внимание на факты, имена, пейзажи, сравнивая их с тем, что видел вокруг. И снова был ошеломлен. При всей добросовестности и таланте автора книжная проекция не совпадала с настоящими лесами, деревней, речкой. В частности, не было вальдшнепов. Я их ни разу не видел, хотя окрестности исходил вдоль и поперек. Не мог представить многих картин, эту вот:
«…из весенней вымоины вырвался стрепет. Ветер ершил на его спине перья.»
И эту:
«…здесь оказались серые куропатки. Они не любят, когда взматереют под осень, близко подпускать собаку.»
Урал оскудел. Конечно, я знал это, но полагал, что нищание идет медленно, равномерно, еще с демидовско-татищевских времен. И вдруг оказалось, что всего полвека назад, на памяти деда моего, даже отца, все было: куропатки, вальдшнепы, могучие сенокосные угодья и царственное безмолвие лесов. Мой земляк Валериан Павлович Правдухин видел вальдшнепов там, где мне никогда их больше не увидеть. Зато «кукурузника» он уже не увидел.
Легкий самолет тянул шлейф ядовитой взвеси. На совхозных полях завелся какой-то клещ, и с ним усердно боролись.
Мы стояли у узкой ленты девственного луга меж полями и терпеливо ждали, опрыскает ли привычный самолет земляничную поляну или нет, стоит ли начинать сбор ягод… Опрыскал-таки! По кромке поля прошелся широко, с захватом, и ядовитые капли упали на луг, на гнезда, на выжаренные солнцем ягоды, на край лесополосы. «Сапожник! Все перепортил!» — грозили мы невидимому пилоту кулаком. По нашему детскому разумению он был причиной всех неприятностей. Не смог вписаться в прямоугольник поля. Лучше бы не дотянул немного до края, мазила… А того лучше, одну середку спрыснуть — и ладно. ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ САБОТАЖ — так бы я назвал те детские принципы, сформулированные для летчика. И не только для него. «Тебе управляющий сказал срубить три дерева, а ты два загуби, да не крепких, а уже отживших свое…» Но люди не только не саботировали варварские приказы, не только не исполняли их тютелька в тютельку, а с каким-то озлобленным усердием работали на опережение: два дерева срубить? — рощу подмахну… Конкретные люди губили конкретные деревья сверх необходимости, усугубляя экологический произвол.
И Губерлю В. Правдухин не узнал бы. Воды несли на себе молочные пятна: у истока построили молокозавод, и конкретные работницы выплескивали скисшие остатки из фляг прямо в речку. Я помню этот ненавистный, противный молочный запах, забивший аромат борщовника. Противный, ибо не к месту. Потом технологию на заводе усовершенствовали, и по Губерле побежал… обрат. Рационализаторством занимались тоже конкретные люди.
Когда деревенского пацана поймают в чужом огороде, хворостина гуляет по его спине не за то, что на пару огурцов покусился (этого добра не жалко!). Наказывают за то, что грядку затоптал, плети огуречные порвал, уничтожил десятки будущих завязей, за то, что показал себя эгоистом, без стыда, без совести. Здесь взрослые люди мудры, но сами в большом огороде природы ведут себя, как пацаны!
Ни Сережа Цыганков в своем ПТУ, ни Саша Рычков, ни другие ребята, где бы они ни стали учиться, с экологической дисциплиной не познакомятся. Если, конечно, профессионально не займутся наукой о природе… Но эти ребята начнут свою производственную деятельность экологически подготовленными. У них есть конкретные знания о природе. В своих экспедициях, научных исследованиях они получили «…изумительное чувство Земли как планеты, как среды обитания, как биосферы» (это из романа «Зубр» Д. Гранина). Эти конкретные люди Юра, Леша, Сергей — вряд ли поднимут руку на мир природы. Пусть даже самая суровая производственная необходимость возникнет перед ними.
А остальные? В Свердловске, подсчитывали мы с Ляховым, есть уголки, где подростки могут научиться знать природу, понимать ее, а следовательно— любить и беречь. Это, кроме натуралистических кружков Дворца пионеров и школьников, станция юных натуралистов, секция при Свердловском зоопарке, школа… юного охотника (истинный охотник природе никогда не повредит). Но даже этого на миллионный город мало. От силы 200—300 ребят вовлечено. Если не принимать во внимание всякие октябрятские звездочки «друзей природы», ибо зачастую там профанация… Преподавание биологии в школе могло бы изменить ситуацию, да не изменит: вместо страстного призыва задуматься о последствиях варварского вторжения в природу, там — холодно-равнодушное препарирование.
Последствия же могут быть губительными. Некоторые ученые считают: еще 20—25 лет подобного «хозяйствования» — и гибель природы примет необратимый характер. Та самая четверть века, лицо которой определят нынешние шестнадцатилетние… И те, кто занимается у Дяхова. И те, кто не пошел туда, потому что набор в секцию ограничен.
Орнитология, ихтиология, генетика, ботаника — их много наук о природе. И нужно, чтобы каждый подросток «варился» в мире одной из них, экспериментировал, изучал, рассматривал в микроскоп и бинокль разномерный мир, сопоставлял со своими масштабами — человеческими. И понимал в конце концов: человечность поверяется отношением к «братьям меньшим»…
Потом маленький отряд снова двигался по дороге. Уже в обратном направлении. Суше и жестче становился воздух. Реже — кусты. Вечерний соловьиный хор терял свое многоголосье, чем дальше уходили ребята от озера.
Андрей Георгиевич нес тяжелый рюкзак, а под мышкой — книгу «Птицы тайги». Изредка то слева, то справа раздавался восторженный вопль:
— Андрей Георгиевич! Сюда!
Ляхов измученно вздыхал, сворачивал с дороги и лез в кусты, где поджидал его Костя Булдыгин.
— Гаечка. 2 очка. Общий счет: 36 на 37. В пользу Булдыгина,— объявлял Ляхов и возвращался в строй. До следующего «Сюда!».
— Вот обидно будет тому, кто проиграет! — кивнул Юра Кабаев поочередно в сторону Сергея и Кости, которые неутомимо шарили по кустам по обе стороны от дороги.
— Разве…— начал Ляхов, но голосом Цыганкова аукнула березовая роща перед самой станцией: «Сюда!».
— Полевой воробей,— скажет через три минуты Андрей Георгиевич.— Счет 37:38 в пользу Цыганкова,— и «этот счет будет уже окончательным, потому что дорога привела юных орнитологов к большому селу, откуда два с половиной часа до Свердловска. Сережа бережно примет книгу. Потом — бензиновая гарь автобуса. Болтовня, смех… Чья-то шутка, запущенная в прогретый солнцем салон: «Господи, какое безбекасье!» — и моментальная тишина после этой шутки, очень грустная тишина. Потом о планах поговорят. Мол, следующим летом — на Княспинское озеро, на Северный Урал… Там работали Сабанеев, Резцоз, Данилов…
Свою мысль, начатую с задумчивого «разве», Андрей Георгиевич так и не стал заканчивать. Юра же не настаивал. Сам догадался: разве он проиграл в этой экспедиции? Разве природа проиграла от того, что чуть раздвинулись границы человечности, ареал добра и справедливости?
