Неблизок Иркутск от Урала, поэтому с удивлением узнаешь, что в этом далеком сибирском городе обнаружилось целое собрание реликвий, связанных с нашим краем. Это собрание там так и зовут — «Уральской коллекцией».
Рассказал о ней в одной из глав своей книги «Иркутские сокровища» (Иркутск, 1985) долголетний директор Иркутского художественного музея Алексей Дементьевич Фатьянов. Давно (хотя и заочно) знаю этого примечательного человека и не перестаю удивляться и восхищаться его увлеченностью своим делом, его истовой любовью к искусству, преданностью музею, которому он отдал почти всю свою сознательную жизнь. Но что я — заочный знакомый, а вот известный наш писатель ВалентинРаспутин, давно и хорошо знающий его, в предисловий к книге А. Фатьянова находит для него исполненные высокого накала слова: «Перед такими людьми, фанатично отдающимися какому-либо делу, робеет даже удивление, которое не в состоянии проникнуть в их тайну, в пружину никогда не ослабевающего действия».
Рассказы А. Д. Фатьянова о родном ему музее можно назвать воспоминаниями о том, как собирались художественные сокровища в Иркутске — о неустанном и увлеченном поиске их, о встречах с художниками, искусствоведами, собирателями-коллекционерами. Но можно назвать и историко искусствоведческим исследованием собранных редкостей, их творческой истории и приключений в море житейском, их художественного и исторического значения.
А сокровищ в музее собралось множество — более 13 тысяч экспонатов, представляющих и уникумы древнерусского искусства, и классику западно-европейской живописи, и все разнообразие известных школ и знаменитых имен в отечественном изобразительном искусстве.
Читая книгу, чувствуешь, что увлеченному автору не хватило отведенного ему объема, что он мог бы рассказывать еще и еще, а мы могли бы с увлечением читать еще и еще. Но сейчас речь не об этом…
Среди богатств музея, пусть и не самых значительных для него,— так называемая «Уральская коллекция». Ей посвящена в книге Фатьянова одна из первых глав.
…Еще в самом начале 1920-х годов в разных учрежденческих домах Иркутска стали выявляться картины, иконы и книги, которые как-то связывались с фамилией Казанцевых, в городе никому не знакомой. Часть вещей была взята на учет и попала в фонды музеев, остальное разошлось «но разным углам» — учебным заведениям, клубам, библиотекам, уже без учета переходило из одних рук в другие и постепенно следы этого остального терялись. А потом о казанцевских вещах просто забыли.
Вспомнил Фатьянов. Правда, через десятилетие, когда в тридцатые уже годы пришел работать в музей. Вспомнил и начал поиск и «расследование». В первую очередь, конечно, с картин начал: кто художник, кто или что изображено, какова история работы? Среди тех, что оказались в музее, имелись полотна, от которых не отказался бы любой музей.
А ведь кроме картин когда-то были «казанцевские» старинные книги, иконы строгановского письма, какие-то альбомы и даже… театральные костюмы. Где они, что с ними?
И — кто же такие Казанцевы?!
Говорят, на ловца и зверь бежит. По какому-то поводу в музей обратился с письмом… племянник Казанцевых, бывший летчик Н. Брагин. А вскоре, так же случайно, объявилась еще одна родственница, тоже племянница, но по другому брату. Конечно же, Фатьянов постарался вызнать от них все, что они знали о своих родственниках и об обстоятельствах, при которых их вещи оказались в Сибири. В их изложении это выглядело так…
Как писала племянница, «вещи принадлежали моей тете Вере Яковлевне Казанцевой и были переданы ею представителям Красной Армии в поселке Иннокентьевском в январе 1920 года, после окончательных боев за Иркутск… Все это в 1918 году находилось в особняке Веры Яковлевны в Екатеринбурге на Александровском проспекте». А вывезли вещи в Сибирь якобы из-за опасения грабежей анархистов (хотя зачем анархистам картины и тем более театральные костюмы?)
Но племянница в письмах кое о чем умолчала, кое-что прибавила, а кое-что передала «не совсем точно» — вероятно, стремясь представить поступок тетки в более выгодном свете, чем он выглядел на самом деле.
Так умолчали они оба о человеке, сыгравшем, несомненно, основную роль в разорении казанцевского гнезда и отправке имущества в Сибирь.
Фатьянов нашел документы, из которых явствовало, что вещи Казанцевых реквизированы весной 1920 года на станции Иннокентьев- ской под Иркутском (где в январе был захвачен Колчак) как имущество… некоего Вишневецкого, портрет которого, кстати, имелся среди реквизированных картин.
Снова загадка — кто такой Вишневецкий, какое отношение имел к Казанцевым?
В разгадке этой, через годы, казалось, уже неразрешимой, помог… сам портрет. Написанный уверенной кистью мастера, он привлек внимание Фатьянова. Выяснив фамилию художника, стал искать его следы и нашел… его племянницу. Она-то и сообщила, что оборотистый делец пан Вишневецкий до первой мировой войны жил в своем имении, где-то в юго-западном крае, на широкую ногу. Собирал картины и иконы, имел свой театр в усадебном дворце. Здесь же он как-то устроил выставку картин художника Н. В. Розанова, которого пригласил писать свой портрет. Но с началом войны он скрылся куда-то, не забыв прихватить картины Розанова.
Объявился он уже на Урале. И вновь развернулся во всю ширь своей деловой натуры. Так, что даже удостоился быть упомянутым в известной справочной книге Ф. Доброхотова «Урал Северный, Средний и Южный», изданной в Петрограде в 1917 году. И непросто упомянут, а подан, так сказать, с характеристикой: «Война переоценила ценности, война потребовала новых людей, дельных предпринимателей. И они явились. А в их числе — золотопромышленник Л. И. Вишневецкий… Им найдены платина, золото, железная руда, асбест, изумруды, уголь и проч. Месторождениями заинтересовались не только у нас, но и за границей: английские синдикаты, американские, калифорнийские послали своих инженеров и геологов».
Слово «найдены» здесь нужно, конечно, взять в кавычки и расшифровать как «прибраны к рукам и предложены иноземным компаниям».
С каким багажом, с какими капиталами Вишневецкий появился на Урале — неизвестно, но к 1917 году у него уже было 199 приисков. Да, да,— без одного двести! И они перечислены в книге Доброхотова.
«Найдены» на Урале были не месторождения полезных ископаемых, а… богатая вдова Вера Яковлевна Казанцева, с которой Вишневецкий сблизился, несмотря на разницу в возрасте, «на почве общих интересов к книгам, картинам, театру». Казанцевские капиталы и предприятия и помогли ему развернуться в «открытом» им золотом крае.
Но ненадолго. Октябрь 1917-го поломал все радужные планы дельца. Кратковременное белогвардейское нашествие надежд не вселило. Осталось, положившись на судьбу, податься с отступающими колчаковцами в Сибирь — может, там повезет.
Не повезло. На станции Иннокентьевской кончилась кровавая колчаковская авантюра, а сам он был выдан белочехами и «союзниками» Иркутскому ревкому. Там же кончилась и авантюра Вишневецкого: увезенное им имущество Казанцевых было реквизировано, а сам он куда-то исчез.
Но Фатьянова интересовали не Вишневецкий и Казанцева, а привезенное ими имущество: что было привезено, куда разошлось?
С этим оказалось непросто. Имущество передавалось из одной инстанции в другую и постепенно «таяло». Описи сохранились не все, да и те, что уцелели, не всегда подробны и точны, многое записывалось «суммарно». Даже картины записывались приблизительно, так что выявить полный состав «галереи», привезенной с Урала, с достоверностью до сих пор не удалось. Но в числе несомненно казанцевских — пейзажи А. К. Денисова-Уральского, четыре портрета П. Н. Веденецкого, шестнадцать полотен В. Г. Казанцева (академика живописи, одного из хозяев екатеринбургской усадьбы), работы В. В. Полякова, Д. М. Гаврильцева и портрет Вишневецкого кисти Н. Розанова. Но, вероятно, картин было больше.
А вот собрание старинных икон строгановского письма, большой исторической и художественной ценности, оказалось утраченным. В тридцатые годы собрание хранилось в здании Крестовоздвиженской церкви, где предполагалось открыть антирелигиозный музей, но в годы войны церковь вместе с иконами передали общине, и следы икон затерялись.
Не лучше и с книгами. Еще в двадцатых годах их видели сваленными под лестницей в городском отделе народного образования. Какая-то часть попала в библиотеки, но многое погибло, в первую очередь, пожалуй, самое ценное — издания допетровского времени, которыми славилась библиотека Казанцевых в Екатеринбурге.
Театральные костюмы разошлись по клубам, что-то взял краеведческий музей. Искать их теперь бесполезно, да и не нужно.
Нашелся еще альбом с фотографиями. Вероятно, их было несколько, но они никого не заинтересовали и потому пропали.
А что еще было?. Что могло быть? Чтобы представить себе, что там могло быть, стоит поближе познакомиться с историей династии Казанцевых.
…Она и сейчас стоит на том же месте (куда ей деться?) в Свердловске — усадьба из нескольких добротных домов по улице Декабристов, с садом при ней, примыкающим к берегу Исети. Родовое гнездо старинной фамилии.
Работая над историческим очерком о городе Екатеринбурге для справочной книги того же названия, Д. Н. Мамин-Сибиряк в середине 1880-х годов интересовался историей купеческих фамилий столицы Урала, собирал материалы о них. В одной из его записных книжек (до сих пор не опубликованных) есть заметки о многих семьях, в том числе и о Казанцевых. К концу XIX века все эти семьи выродились или разорились; лишь Казанцевы остались в силе, хотя и не в той, что прежде.
С чьих-то слов или документов Мамин тогда записал: «Стрелецкий полковник Дмитрий из Москвы пришел, поселился в деревне Становой, что на р. Пышме. У него сын Прокопий, у Прокопия сын Родион…» и так далее, вплоть до его, Мамина, современников (с которыми он, кстати говоря, был близко знаком, а с некоторыми дружил).
Выходит, что первые Казанцевы появились на Урале еще до основания Екатеринбурга, в полутора десятках верст от того места, где он потом был построен. Ведь Петр I упразднил стрелецкое войско в 1701 году.
Об одном из Казанцевых упомянуто в архивном документе 1752 года: в том году тринадцатилетний ученик Екатеринбургской словесной школы был направлен на Шилово-Исетский золотой рудник, что невдалеке от деревни Становой. Так что к золоту Казанцевы имели отношение издавна. И не случайно уже к концу XVIII века представители семьи считались при капиталах, и немалых — правнук московского стрельца, Кирилл Родионович, как записал Мамин-Сибиряк, «торговал заводы Расторгуева», а Фома Федотович (племянник Кирилла) с 1820-го по 1820 год состоял городским головой в Екатеринбурге,— должность только для богатых.
Кстати, Фома Федотович, крупнейший салоторговец с годовым оборотом до ста тысяч рублей, одним из первых проведал о находке золота в Сибири, успел застолбить очень выгодные участки и вскоре стал в первом ряду российских золотопромышленников. Сын его, Гаврила Фомич, владел уже десятками золотых приисков и тоже стал городским головой. Известен он еще и тем, что в 1844 году в числе четырех купцов взял на себя расходы по строительству первого каменного здания городского театра (ныне в нем кинотеатр «Октябрь»).
Пореформенные поколения Казанцевых потянулись, в соответствии с веяниями времени, к просвещению, хотя предприятий своих, конечно, не бросили. Современники Мамина-Снбиряка — те уже все имели высшее образование, и в сословной номенклатуре числились не купцами, а «потомственными почетными гражданами».
Об этих современниках писателя, по сути дела последних Казанцевых, следует хотя бы коротко рассказать.
Их фамильное гнездо в Екатеринбурге занимало целый квартал, ограниченный нынешними улицами Декабристов, Степана Разина и рекой Исетью. Усадьба № 13 по Александровскому проспекту (ул. Декабристов) числилась за Алексеем Никитичем, а соседняя, под № 15,— за его двоюродными братьями Владимиром и Гаврилой Гавриловичами.
Еще двое Казанцевых, потомки «кириллового колена» братья Александр и Владимир Николаевичи, родового дома не имели и жили на арендованных квартирах.
Но все они так или иначе были причастны к золотому делу — предки оставили им порядочное количество приисков. И даже те, кто еще в молодости сумел промотать отцовские предприятия, так и не излечились от золотой лихорадки — вступали в сомнительные компании, пытались с помощью таких же неудачников искать многообещающие жилы и россыпи.
Именно таким был Александр Владимирович (1841—1907). Получив богатое наследство, много кутил, чудачил. Непрактичный и взбалмошный, он не сумел удержать в руках отцовские предприятия, стал, как писали о нем, «типичный мелкий делец», то неожиданно богатевший на выгодном деле, то разорявшийся «до нитки».
К числу его чудачеств относили поездку в Лондон, к Герцену, и то, что он получал «Колокол». Едва ли за этим крылось что-то серьезное, но журнал Герцена благодаря ему в Екатеринбурге читали.
Может быть, не без влияния «Колокола» Николай Владимирович (1849—1904), младший брат Александра, изрядно покутивший с ним в молодости и тоже потом разорившийся, неожиданно для всех отправился в Башкирию, организовал там земледельческую колонию по народническому образцу. В конце 1870-х годов он вернулся в Екатеринбург, а когда в городе поселился Д. Н. Мамин-Сибиряк, вскоре же стал одним из его друзей. Вместе они вступали в члены Уральского общества любителей естествознания и Екатеринбургского музыкального кружка, где оба числились старшинами и распорядителями по драматическому отделению.
В 1887 году Николая Владимировича постигла расплата за бурную молодость — сухотка спинного мозга уложила его в постель до конца жизни. В эти годы Дмитрий Наркисович почти ежедневно навещает больного друга и, зная о его давнем интересе к литературе и «пробах пера», помогает ему стать профессиональным литератором — устраивает его произведения в журнале «Артист» и в других, знакомых ему по прежним связям изданиях, продвигает его пьесы на сцены московских и петербургских театров, пишет предисловие-напутствие к первой его книге повестей и рассказов.
Еще один Казанцев, Владимир Гаврилович, хотя и наследовал в доле с братом Гаврилой родительские прииски и предприятия, сам делами не занимался. Уступая настоянию отца, стал юристом, окончив Московский университет, но по специальности поработал недолго — через несколько лет поступил в Академию художеств и благополучно защитил звание художника, в 1894 году получил звание академика пейзажной живописи. Часто выставлялся, в 1889 году в Париже даже получил бронзовую медаль. Его картины покупались охотно, в том числе и музеями (в Русском музее в Ленинграде, например, висит его полотно «Водопад Кивач»). Тоже был знаком с Маминым-Сибиряком (сохранилась книга «Уральских рассказов» с дарственной надписью). В 1896 году по рекомендации врачей Владимир Гаврилович переменил климат — переехал в Полтаву, где умер в 1903 году.
Остается сказать о наиболее интересной для нашего рассказа фигуре — о Гавриле Гавриловиче Казанцеве (1848—1902).
Ведь его-то имущество и было увезено в Сибирь.
Этот потомок стрельца окончил Петербургский университет, а после два года работал в одной из лабораторий Палаты мер и весов под руководством Д. И. Менделеева. В конце 70-х годов вернулся в Екатеринбург — управлять наследственными предприятиями. Человек деловой и энергичный, он вскоре же стал заметной в городе персоной — почетный мировой судья, земский гласный, попечитель городского начального училища. Устроил свою химическую лабораторию — чтоб не забыть полученные знания и пококетничать ученой степенью перед земляками. Изобрел какую-то золотопромывальную машину. Завел оранжерею с редкими растениями и фруктами, его «Садоводство и огородничество» успешно конкурировало с подобными фирмами и с городским рынком. А библиотека Казанцевых славилась редкими книгами; хозяин даже экспонировал их на выставках.
И еще: в самом большом здании усадьбы Гаврила Гаврилович устроил театр и в 1879 году открыл его для общественного пользования.
Заведение это, говоря театральным языком, сыграло положительную роль в общественной жизни города. В Екатеринбурге издавна жили традиции самодеятельного театрального и музыкального искусства (или, как тогда называли,— любительства). Способствовали этому и обязательное преподавание пения в горнозаводских школах Урала еще с XVIII века и горные офицеры, выпускники Горного корпуса, получавшие знакомство с театром в столице. В 1820—1830 годы здесь действовал, по свидетельству казанского профессора А. Купфера, «общественный театр, где играют переводные пьесы к большому удовольствию публики». Но не только переводные, конечно: будущий историк и географ Урала Н. К. Чупин, как вспоминал его брат, в молодости «завел небольшую труппу из любителей, которою разыгрывались «Недоросль», «Мельник» и другие, интересовавшие публику пьесы».
Во второй половине XIX века любительские спектакли и концерты в Екатеринбурге шли постоянно. К началу 70-х годов это увлечение настолько разрослось, что вполне естественно возникла идея объединения любителей в солидное общество, названное «Екатеринбургским музыкальным кружком», с драматическим отделением при нем. Силами кружка ставились классические оперы, серьезные драматические спектакли.
Но базы своей кружок не имел. Если для крупных спектаклей удавалось снять городской театр или сцену в Общественном собрании, то репетировать и готовить спектакли приходилось где попало.
Вот тогда-то Гавриле Гавриловичу, большому любителю театрального искусства, хорошо знакомому с театрами обеих столиц, пришла мысль устроить театр в одном из зданий своей усадьбы — переделать под сцену и зрительный зал целый его этаж. Помимо желания угодить обществу, имелась и личная причина — хозяин сам считал себя артистом, любил играть выигрышные роли, ставил и даже сам писал пьесы (одна из них шла и в столице). Осенью 1879 года новый театр города открыли, и он стал базой самодеятельного театрального и музыкального искусства. Иногда он сдавался гастролерам и целым труппам. Устраивались здесь и лекции. Театр был небольшим, но уютным и удобным.
Таковы были последние Казанцевы к концу XIX века, спустя два столетия после того, как «пришед на Урал» стрелецкий полковник Дмитрий.
Но в первое же десятилетие нового века никого из них в живых уже не осталось. Хозяйкой усадьбы сделалась вдова Гаврилы Гавриловича — Вера Яковлевна. Первые годы после смерти мужа (в 1904 году) она еще как-то поддерживала старые знакомства и связи, продолжала содержать театр и сдавать его в аренду, по старой памяти и сама поигрывала в нем, а потом оживленная некогда жизнь старого особняка на Александровском проспекте стала замирать.
Оживил ее приезд в Екатеринбург после начала германской войны представительного и обаятельного промышленника Леонида Ивановича Вишневецкого. Познакомившись с Верой Яковлевной, он вскоре же стал своим человеком в ее доме, а потом и мужем. Завладев ее капиталом, приисками и предприятиями, Леонид Иванович развернул бурную деятельность в компании с представителями иностранных фирм. И кто знает, как далеко бы пошел в распродаже природных богатств Урала, если бы не… 1917 год, нарушивший все его планы. Нашествие колчаковцев и интервентов надежд не вселило, Вишневецкий ликвидировал что смог из своих предприятий и, откупив за взятку у колчаковских интендантов вагон, погрузив в него то, что могло пригодиться на новом месте, отправился в поисках такого нового места на восток вместе с эшелонами отступающих войск.
Старинное казанцевское гнездо было брошено на произвол судьбы. Вскоре его заняли детский дом и детская больница — первый дар молодой Советской власти детям города.
Сейчас едва ли будет возможно установить, что именно увезли в Сибирь Вишневецкий и Казанцева. Можно лишь высказать некоторые предположения, знакомясь с историей рода Казанцевых. Конечно, были увезены в первую очередь документы.
Родовые (за два века!), имеющие несомненное значение для историков Урала. А что такие старые документы хранились у Казанцевых, известно по некоторым публикациям в дореволюционной прессе. Не представляющие интереса для сибиряков, тем более в ту сложную пору, они едва ли сохранились, но… могут и лежать в каком-либо архиве или музее, а то и у коллекционеров, любителей старины.
Деловые — имущественные, производственные, где могли быть данные о месторождениях золота и других ископаемых (ведь одних приисков — 199!), материалы о связях с иностранными компаниями, пытавшимися внедриться в экономику края.
Да и разные другие документы, могущие иметь для нас интерес сегодня. Например, архив Екатеринбургского музыкального кружка, историю которого давно стоило бы написать, но — нет документов. Известно, что к десятилетнему юбилею кружка Мамин-Сибиряк написал доклад, большой и значительный по наблюдениям и выводам. Он был зачитан на юбилейном вечере, но до сих пор не найден — может, он хранился в архиве кружка, что имелся в доме Казанцевых? А письма Д. И. Менделеева, о которых сообщал племянник Г. Г. Казанцева? А письма артистов, драматургов, художников? Да мало ли еще что могло быть там…
К сожалению, тогда, в 1920 году, в Иркутске описи книг сделано не было. А жаль, ибо даже только опись могла бы дать в руки историков ценные данные — книги у Казанцевых собирались с давних пор, имелись издания и допетровской эпохи.
Фатьянову удалось найти рукопись старого краеведа и библиофила Н. С. Романова, где сообщалось о некоторых книгах, обнаруженных в Иркутске в 20—30-х годах, с владельческими надписями Казанцевых начала XIX века. В том числе «Историческое начертание горного производства в Российской империи. Часть I» И. Германа, изданной в Екатеринбурге. В рукописи Романова указана дата издания — 1816 год. Но… дело в том, что книга с таким названием выходила, как указывают историки печати, в 1810 году и была последней из напечатанных в этой типографии горного ведомства. Однако известно и другое — что Иван Герман, начальник екатеринбургских заводов, намеревался издать и вторую часть этого труда. Может, это ему все же удалось? И тогда книга из библиотеки Казанцевых явится настоящей сенсацией в истории уральского книгопечатания, библиографическим уникумом.
Могли там быть и другие редкости. Но — где книги, как искать их?
Дело, конечно, трудное, но не безнадежное: вспомним, как искали в библиотеках Свердловска книги из собрания В. Н. Татищева (через 200 лет!) и Н. К. Чупина (через сто лет). Ведь нашли-таки, хоть и не все, продолжают искать, и не без успеха. Было бы кому искать!
Среди своих заметок о казанцевском имуществе Фатьянов вскользь упомянул о семейном альбоме с фотографиями. Для Иркутска он и так и сяк не представлял интереса. Но как было не заинтересоваться им уральцам: у Казанцевых был широкий круг знакомств. И не только в городе — им, как влиятельным в Екатеринбурге людям (Г. Г. Казанцев был и городским головой), считали долгом нанести визиты приезжие литераторы, ученые, артисты, среди них люди интересные нам и сегодня. На память о визитах оставлялись небольшие фотографии, которые так и назывались — визитками. Такая, например, была подарена Гавриле Гавриловичу Д. И. Менделеевым (она сохранилась у родственников). Потому от альбома можно было ожидать и сюрпризов — неизвестных фотографий чем-то памятных нам людей.
Среди 39 фотографий сохранившегося альбома ничего сенсационного не нашлось: снимки второстепенных участников кружка при театре Казанцевых.
И тут невольно всплывает вопрос — может ли быть, чтобы у Казанцевых был только этот скромный альбом? Наверняка их было несколько. А где остальные? Может быть, именно там то, что может нас сегодня особенно интересовать? Может быть, тоже лежат где-то в Иркутске и ждут, когда их заставят заговорить.
