В декабре сорок первого Кондратьев бился под стенами столицы, отсюда и пошел обратный счет верстам на запад. В те декабрьские дни Виктор Кондратьев получил в штабе фотоаппарат «Спорт» и приказ: отражать в фотографиях боевой путь дивизии. Понятно, по качеству, по мастерству его снимки уступают репортерским, ведь ни о композиции, ни о ракурсе съемки солдату думать было некогда. Он, как и полагается пехоте, ходил в атаки, познал ярость рукопашных, беспамятство контузии, усталость дальних походов…
В память о пережитом — медали за храбрость и отвагу, два ордена Красной Звезды и 600 кадров фронтовой летописи — 600 мгновений войны.
Перебираю фотографии. Тут почти нет эффектных сцен атак, штурмов, его снимки — война глазами солдата, его боли, радости, горести…
К сожалению, невозможно поместить в журнале все фронтовые снимки Кондратьева, иные по чисто техническим причинам. Но есть место, где они выставлены все,— народный музей боевой славы 178-й Краснознаменной Кулагинской стрелковой дивизии в школе номер 12 подмосковного города Электросталь. Юные следопыты, узнав об уникальном архиве В. А. Кондратьева, списались с ним. Эти фотографии и положили начало будущей экспозиции и большой дружбе. Ребята разыскали триста ветеранов сибирской дивизии и пригласили к себе на встречу. В 1968 году в День Победы фронтовики съехались сюда на торжественное открытие музея дивизии. И вдруг ветераны увидели себя и друзей молодыми: в солдатских гимнастерках, читающими письма из дома, присевшими перекурить, залегшими у пулеметов… Люди радовались, смеялись и плакали одновременно, вспоминая минувшие дни. Теперь Виктор Кондратьев мог доложить: приказ «Отразить в фотографиях боевой путь дивизии» выполнен!
Мы сидим с Виктором Алексеевичем в его квартире, перебираем пожелтевшие карточки. Фотокамера и память уводят Кондратьева в военные годы.
«Прощай», командир
И за пять минут до смерти, когда сделан этот снимок, Гассан по-прежнему шутил. Таков уж был наш политрук — веселый и отчаянно храбрый. Все считали — везет человеку, выходит живым из безнадежного пекла. Однажды при отступлении Анатолий Гассан пропал без вести и мы были уверены — погиб лейтенант. Вскоре наши войска опрокинули врага под Москвой и двинулись на запад. К нашим подразделениям присоединился партизанский отряд, где комиссаром был… Анатолий Гассан. Многое ему пришлось испытать и увидеть в тылу врага, и он замышлял написать серию статей во фронтовую газету «Вперед», с которой активно сотрудничал. Но подоспело новое задание, и Гассан возглавил ударную группу на штурме фашистских укреплений. Этот бой и отнял жизнь у нашего политрука.
Кашевар
Hte помню случая, чтобы во фронтовой газете поместили фотографию кашевара. Вроде бы не та фигура. «Всегда в бою»,— шутили мы над фронтовыми поварами. А ведь так оно и было. Не было у кашевара перерывов. Затемно начинает готовить завтрак, там и обед подоспел, а с ужином разделается — глядишь, уж край ночи прихватил. Когда требовала обстановка — брал кашевар в руки автомат и вместе с нами шел в бой.
В 1968 году на торжественную встречу ветеранов дивизии в школу помер 12 города Электросталь съехались фронтовые товарищи со всего Союза. Безногий человек на протезе подошел к снимку, всмотрелся — и слезы потекли до щеке.
— Это же я, Горюнов. Не думал, что сам с собою встречусь.
Оказалось, Андрей Яковлевич Горюнов живет в селе Урлук Читинской области и, несмотря на инвалидность, работает чабаном. Спустя четверть века я вновь сфотографировал нашего кашевара, который вместе со школьниками садил клены в честь павших и живых воинов-сибиряков.
Драп в …эрзац
Декабрь 41-го. Суровая русская зима не входила в планы фашистов. Дни стояли белые, вымороженные. В легкой шинели, пилотке и кожаных сапогах не то что до поста не дойдешь — носа не высунешь. Вот и придумали фрицы эрзац-валенки на толстой деревянной подошве с прибитым гвоздями войлочным верхом. 4 декабря прогремел могучий залп, разметавший врага под Москвой. Но в эрзацах далеко не убежишь — и фрицы скидывали обувку, бросали технику и снаряды и «налегке» драпали дальше.
А жизнь продолжается…
Деревню Старые Кузнецы, что под Ржевом, мы заняли днем. От пороховой гари сумеречен небесный склон, повалены плетни, человеческое жилье разворочено прямыми попаданиями снарядов. И от всего валом валит черный дым. Вдруг на тебе: средь этой круговерти и чада вышагивает середкой улицы старуха с чугунами в руках. Я дождался ее:
— Бабушка, еще бой… снаряды летят… убьют!
— Нет, родимой, теперь уж не убьют. Бегут треклятые! Даже огненный смерч не в силах уничтожить дух русских людей.
Обед на пепелище
Отступая, фашисты устроили в Смоленской области мертвую зону шириной в сто километров: разрушили и сожгли все жилье — деревни, села. Мы шли колонной по угадываемой бывшей улице. Вижу, на пепелище обедает мать с детьми. Остановился, чтобы сделать снимок. Женщина болезненно произнесла: «Здесь наш дом был». До освобождения хоронились они в лесной землянке, весь пожиток — ведро, три чугуна да деревянные ложки — оттуда и принесли. В подполе нашли несколько картофелин — все, что оставила им война… Под стол мать приспособила крышку от снарядного ящика, стулья заменили остатки бревен… Но посмотрите, как торжественно, свято, сняв шапки под открытым небом, едят дети.
Иногда кажется, что сделай я за войну всего вот этот единственный снимок, и его было бы достаточно, чтобы понять, почему русские люди не сдались, выдержали и победили.
В окопе
Такого не придумаешь: только что закончился бой и бойцы все, как по команде, заснули. Это были трудные дни, мы брали линию Маннергейма, перестрелки шли днем и ночью, каждый новый рубеж давался с большим напряжением сил, и ничего удивительного нет, что бойцов враз сморило. Пусть солдаты немного поспят…
