Переходя перекресток, она бросала влево-вправо быстрые бдительные взгляды, и при каждом повороте головы слегка вздрагивала ее льняная, закурчавленная платком прическа. Вдруг мать взглянула в его сторону, приложила ладошку козырьком ко лбу и, опустив руку, понеслась прямо перед носом набегавшего «рафика». Раздался визг тормозов, шофер, высунувшись из кабины, закрутил кулаками и наверняка сыпанул соленым словом, но она даже не оглянулась — выскочила на тротуар и, расплескивая квас, устремилась к сыну так резво, будто сдавала на ГТО. Валерий нерешительно топтался возле своего волосатого чемодана, не зная, что делать: стоять, когда она бежит, вроде неприлично, а кинуться к ней — неудобно, не та у него натура. Поколебавшись, взял в руку чемодан и пошел матери навстречу.
Она с налета повисла у него на шее и принялась истово обцеловывать прокаленное чужим солнцем лицо. Холодная струйка побежала ему за ворот.
— Ну, ладно тебе, мать,— чувствуя неловкость от такого непривычно бурного проявления чувств и оттого, что впервые назвал ее так, сказал Валерий.— Чего цирк устраивать? Дай-ка лучше кваску, если остался.
— О, да остался, куда ж ему…— отстраняясь и пряча счастливые глаза, пробормотала она и протянула бидон.
Валерий снял крышку и заглянул внутрь посудины.
Все такой же делают, белый. Если еще и на вкус прежний… тогда самое то,— он начал пить маленькими глотками, смакуя, запрокидывая голову.
— Хорош! Придется опять идти на Речную тут на донышке осталось.
— Да схожу, а чего ж… На вот тебе ключ, отдыхай пока.
