Из записок, качканарца
Я хочу рассказать о моем добром знакомом Караме Яппарове. Известность пришла к нему не сразу, и путь его к качканарской вершине не был легким, и трудные дороги, по которым вела его служба, начинались тогда, когда и самого-то Качканара на карте не было,— города, то есть не было, а сама гора, конечно, стояла.
Стояла и словно ждала таких, как Карам, закаленных жестки ли ветрами людей, испытанных жизнью на прочность.
Да, известен сейчас Карам. А было время, когда наиболее интересным в его жизни обстоятельством было то, что воспитывался он в детдоме вместе с Сашей Матросовым. Тем самым, будущим героем, что грудью лег на амбразуру дзота. Это мгновение было ярко стремительным в пестрой событиями жизни, но запомнилось навсегда. Было в ней и другое: ранний труд, и война, и радости первых открытий рабочей биографии.
Карам приехал в деревню Зильдярово летом тридцать первого. Вернее сказать, пришей пешком — вместе с отцом и старшим братом Сагитом. Шли они восемь верст, следом за старой скрипучей арбой. В арбе лежала домашняя утварь — кое-какие вещи, что остались после пожара, в пламени которого сгорела большая часть домов их маленького хутора.
В Зильдярово столярничал дедушка Карама — известный в районе мастеровой Яппар. Невысокого роста, лысый, с большой седой бородой, он, несмотря на то, что ему было уже давно за шестьдесят, обладал недюжинной силой, и все четверо взрослых сыновей его и любили, и побаивались.
Дед был неграмотный, но старался дать сыновьям образование. Его старший сын Харлам — отец Карама — окончил агрономическую школу и стал одним из первых председателей колхоза в Зильдярово.
В деревне насчитывалось больше двухсот крестьянских дворов. В доме деда — одна большая комната, как во всех домах этой татарской деревни. Взрослые спали в закутке, отгороженном матерчатой ширмой, дети же укладывались все на цолу под одним одеялом.
Из дома деда Яппара 1 сентября 1933 года Карам в первый раз уходил с отцом в школу. Босиком. В домотканых рубашке и штанишках. Дед смастерил внуку деревянный ящичек, где лежала графитовая доска и сцеццальный карандаш. По первому заморозку мать купила Караму лапти.
Свои первые школьные дни Карам вспоминает и по сегодняшний день и при этом улыбается доброй, чуть грустной улыбкой.
В далекие годы детства познал Карам и горе. Оно пришло с известием: отца ранили кулаки. На хуторе Ильича раздавали колхозникам кулацкое зерно. Тяжелым шкворнем кто-то ударил отца сзади, он рухнул прямо на пороге склада. Долго болел отец, но выжил; избрали его > секретарем райсовета. Отец много ездил. Однажды простуженный, долго кашлял, проболел всю зиму, а в мае 1935 года умер. Хоронили Харлама Яппарова в солнечный весенний день в родной деревне на склоне горы Шаукау-Тау, что в переводе с башкирского означает «Гора голубей»,— была здесь и вправду тьмач голубиных гнезд. Поставили памятник из белого мягкого камня. Жена Харлама Яппаровича не провожала мужа до кладбища, одни мужчины были при погребении: таков обычай. И только после войны мать Карама оказалась возле могилы отца: ее похоронили рядом. «Ани-аниим! Мама-мамочка!» — шумят ныне листвой высокие зеленые тополя над могилой первого председателя колхоза и его верной Рабиги, а ветры, бегущие с «Горы голубей», поют им весёлые весенние песни.
…Осталась Рабига с шестью детьми. Самому старшему Сабиту — 12 лет. Высокая, сильная темно-русая Рабига была примерной колхозницей: в поле вязала снопы, на току — молотила зерно, на ферме — доила коров, зимой возила сено на лошадях. Ей помогали Сабит и Карам.
Как-то осенью в колхозе открыли свиноферму. Но работать на ней охотников не было: мешали религиозные предубеждения. Председатель колхоза, чуть по плача, уговорил ани Рабигу послать на свиноферму Карама.
Трудно пришлось маленькому свинопасу, когда наступила весна. Сбивая в кровь босые ноги, гонялся он то за одной, то за другой строптивой хрюшкой, те ни за что не хотели пастись в одном месте и все время разбегались. Но главная обида была не эта. Детки бывших богатеев учинили настоящую травлю, издеваясь над преступившим законы Шариата.
И тут наступил первый перелом в жизни Карама. Неокрепшая душа не выдержала унижений; собрав
однажды в узелок полбулки хлеба, немного картошки и взяв у матери три рубля, ушел Карам из дому. Ушел босиком на станцию Аксеново, что в 60 километрах от дому дорогу знал хорошо: ездил с колхозными подводами сдавать зерно на элеватор. Товарным поездом добрался до Уфы: мечтал он найти в Уфе дядю Губая, лейтенанта Красной Армии.
Никогда Карам не видел такого красивого, огромного каменного здания, каким показался ему вокзал станции столицы Башкирии. Но еще больше удивило его множество народу. В деревне все знакомы, а здесь… «Вы не знаете дядю Губая?» — спрашивал он у прохожих, но те только пожимали плечами.
Так Карам стал беспризорником. Жил в подвалах, оставшихся от маленьких деревянных домиков на берегу реки Белой. Питался рыбой. За рекой паслись кони; ребятишки выбирали обычно белого коня и из хвоста выдергивали конские волосы, сплетали их в длинную леску.
Однажды выдергивая из хвоста коня волос, не успел отскочить. Конь ударил мальчика в грудь. Только под вечер пришел Карам в себя.
Праздная жизнь не ,очень радовала привыкшего к труду подростка, однажды повезло, устроился на работу в речном порту: катал одноколесные тачки с песком. За работу платил десятник каждый день. Купил себе юный грузчик первые в жизни ботинки.
С наступлением холодов все чаще проводил свободное время на вокзале. Однажды какая-то женщина подняла крик: «Чемоданы украли, чемоданы украли!» Зазевавшегося Карама схватили за ухо, привели в отделение милиции. Через несколько дней в КПЗ зашел милиционер — худощавый, среднего роста башкир. Ласково улыбнулся Караму и сказал: «Поехали, сынок».
На улице Карла Маркса возле двухэтажного деревянного дома остановились. Теперь этого барака уже нет. На его месте сейчас чудесный парк имени Александра Матросова. Тогда же, в тридцать восьмом году, в «коммуне» размещалась детская трудовая колония для беспризорных ребят, в которой воспитывался и будущий Герой Советского Союза Александр Матросов. Карам познакомился с Сашей Матросовым во время дежурства: ему поправился этот черноволосый мальчик — заводила ребят-колонистов. Карам был на год моложе Саши и ростом пониже. Воспитанники трудились в столярной мастерской, на приусадебном участке, выращивали картофель, огурцы, капусту. Мансур Зигашнин — тридцатилетний воспитатель, худощавый, смуглый спортсмен-легкоатлет — увлек ребят: построил с ними спортивную дорожку. Любимого воспитателя звали ласково Абый — родной, добрый человек. Это он приучил их к большим спортивным перегрузкам, которые так помогли ребятам в годы войны.
Никто-никто не упрекнет меня,
Что в жизни я опасностей боялся.
И рано взрослым выйдя из огня,
Я, как ребенок, искренним остался.
О жизнь! Поток твой яростный носил,
Бросал меня и в сердце бил с налету»
И если скажут в будущем: «Он жил»,
Так, значит, я боролся и работал.
В дни трудные быстрей распознаешь,
Кто недруг наш — он в эти дни виднее.
Нас не пугает пуль смертельный дождь:
В бою с врагом становимся сильнее.
Ноябрь 1941 года. Раннее утро. Карам еще спал, когда в комнату общежития зашел дядя Леня — мастер производственного обучения. Жалко — крепко спят ребята, но надо будить. «Карам, вставай! Иди в депо,—тихо сказал мастер,—поедешь сопровождающим состав в Куйбышев».
…Война. Все перевернулось в жизни страны. Старшие воспитанники детской трудовой колонии, еще вчера мечтавшие стать машинистами паровозов и водить быстроходные составы в дальние рейсы, ушли на фронт. Вместе с ними добровольцем ушел их любимец Абый. Карам и одногодки заменили рабочих, призванных в Красную Армию. Дни и ночи, не высыпаясь и недоедая, точили ребята гильзы для снарядов.
На станции Аксаково дядя Захар, машинист паровоза, пробурчал: «Все, мать-телега, приехали». Кончился уголь. На их счастье под вечер там же остановился состав с углем. Всю ночь ведрами перетаскивали его в тендер своего паровоза. Было холодно, но Карам быстро разогрелся. Иногда останавливался отдышаться. На другой день почувствовал — весь горит, к вечеру слег без сознания. С встречным эшелоном раненых отправил машинист паровоза своего помощника в тыл…
Слабым после болезни вернулся Карам в родную деревню. Бабушка и мать выходили его настоями степных трав, и, когда в декабре 1942 года исполнилось Караму семнадцать, он пришел в военкомат и попросился на фронт. Как и Саша Матросов, всегдашний пример для Карама.
Морозным декабрьским утром бабушка подвела внука к двери и повернула к себе лицом: «Иди, внучек, из дома спиной вперед». Так в деревне провожали на фронт, веря в примету, надеясь на возвращение.
В первом бою Карам был подносчиком патронов. Запомнились разгрузка с эшелона в ночном прифронтовом лесу, тяжелый бой с ходу, непрерывные атаки немцев… А потом начались трудные фронтовые дороги, и как самое горькое из пережитого — выжженные, изувеченные деревни на пути освобождения.
Летом 1943 года часть заняла оборону под Белой Церковью. Пехота окопалась, а пулеметные расчеты, в одном из которых служил семнадцатилетний боец, заняли свои точки. Командир отправил вечером Карама с термосом на полевую кухню. Когда Яппаров вернулся, товарищей уже не было, не было и пулемета,— ночью ворвались на позиции немцы. А через несколько дней в подвале церкви освобожденного городка нашли изуродованные тела командира расчета, сорокапятилетнего башкира Нуритдина, и его второго номера русоволосого мальчишку.
Командиром расчета стал Карам. Во всем он стремился походить на мужественного земляка Нуритдина, принявшего мученическую смерть, но не покорившегося врагу.
Однажды завязался тяжелый бой под Витебском. В этом бою Карам был тяжело контужен. Но остался в строю. Его мужество отметили медалью «За отвагу». А когда, во время другого боя, он понес донесение командира батальона в штаб полка, его тяжело ранило. Начались скитания по лазаретам. Санбат, потом госпитали, две сложные операции.
Кончилась война, но долго. еще служил Яппаров в войсках МВД и демобилизовался только в пятидесятом году.
Снял погоны старший сержант и задумался: куда теперь? Чем заняться — ведь ФЗО из-за войны он так и не закончил.
Вспомнил Карам своего однополчанина, бывшего резчика Алапаевского металлургического завода Ивана Гагарина. Однажды, во время боя в батарее, где воевал Гагарин, кончились боеприпасы, а немецкие солдаты лезут, лезут… И поклялся тогда Гагарин: если выйдет живым из боев, то после войны обязательно станет металлургом? пусть не знает Родина недостатка в металле.
Так надумал Карам пробиваться поближе к металлу, к огню.
К чему только не тянется человеческое сердце, в чем только не выявляется чувство любви, привязанности, влечения! Любят горы, любят леса, любят березки. Один писатель рассказывает о любви к трем апельсинам,— так обозначились чувства героя. А почему бы и нет! Ведь знаем же мы столяров, влюбленных в дерево, шоферов — в автомобиль, сталеваров — в мартен.
Карам Яппаров влюбился — не сразу, не вдруг, но прочно и безоглядно — в… агломерат.
За годы работы освоил он много рабочих профессий: был машинистом шламовых насосов и шаровых мельниц, работал флотатором, слесарем. Но покорила и увлекла его горячая профессия агломератчика. Агломератчик, понял для себя Карам, это человек, который дает жизнь доменным печам.
Карам, откинув голову назад, как бы становится немножко выше своего роста. Улыбаясь, говорит: агломерат наш — это не только сырье для домен, где рождается чугун. Что такое агломерат? Сплав, соединение, железованадиевый концентрат, смешанный с известняком и коксом. Это — для домны. А для нас, рабочих-металлургов, это — соединение мужества и терпения, любви к металлу, верности и вдохновения, умения терпеливо, изо дня в день десятилетиями работать у жаркого горна.
Подлинный талант рудопека проявился у него в Качканаре, где выпустил он самую первую тонну концентрата и создал свою, яппаровскую, школу мастеров. Пройдет несколько лет, и его агломерату как особому виду доменного сырья первому в стране присвоят государственный Знак качества.
В Качканар Карам прибыл с направлением Кусинского горкома партии: член горкома партии, он добровольно поехал на Всесоюзную комсомольскую стройку нового горнообогатительного комбината. Тогда, в мае 1964 года, всего четыре коммуниста было на строящейся аглофабрике: инженеры Виктор Георгиевич Власов, Евгений Сергеевич Савлов, Павел Васильевич Путилов и он — Яппаров. Вместе с мужем с первых дней стала работать на новой фабрике машинистом конвейера и его жена — Раиса Тимофеевна. Работать с первых дней — это значит и цеха строить, и оборудование грузить, а потом монтировать его вместе с монтажниками, и технологию осваивать, и производство налаживать. Только через год Карам Яппаров, радостный, возбужденный, увидит, как рождается на аглоленте первый агломерат: пористый, твердый, прочный — «яппаровский».
Агломератчику не надо, рискуя жизнью, на огромной высоте моптировать металлоконструкции или технологическое оборудование, не идет он и таежными тропами, отыскивая новые месторождения руды. Его героизм — в повседневной, полной упорства и напряжения работе. Агломерат рождается в условиях высокотемпературного режима: при плавке железа на полетах температура доходит до 1800 градусов. Мастерство умельца, как и вся кое мастерство, проявляется в творческом отношении к делу.
Агломашина — агрегат сложный и живой, имеющий свой характер, особенности, которые мастер должен знать, учитывать. Взять хотя бы ту же шихту, ее приготовление. Многолетний опыт позволяет Караму буквально на ощупь определить, какого она качества. Например, надо узнать, какова влажность шихты. Берет Карам щепоть концентрата, встряхивает ее на ладони. Если остается темный след, шихта влажная. Карам внимательно смотрит, встряхивая еще раз, если не рассыпается на ладони, значит, переувлажненная. Дает команду: убавить воду в смесительном барабане; когда же следа на ладони не остается и шихта рассыпается как песок, добавляет воду.
Опыт мастера не уступает лабораторному анализу!
Но опыт — это только добавка к знаниям.
Характер и повадки машины старший агломератчик знает и чувствует во всех четырех зонах технологического процесса: подсушки, переувлажнения, горения и в зоне готового агломерата. А как бригадир Яппаров досконально знает особенности и других профессий на аглофабрике: он сам работал на всех участках.
Начинается смена. Как вчера, как неделю, месяц назад. И всякий раз Карам чувствует себя, как во время первой весенней грозы: на душе прилив радости, предчувствие подъема. Завороженно смотрит на огонь: видятся в пламени горна родной дом па хуторе, коммуна на улице Карла Маркса в Уфе, вспоминает Сашу Матросова, ценой своей жизни спасшего сотни советских бойцов, в общем-то, таких же, как он, Карам, семнадцати-, восемнадцатилетних рабочих и крестьянских парней. Саша погиб не зря — жизнь продолжается, новая, интересная.
Творческие поиски, смелость мыслей и поступков выделяют Карама Яппаровича среди работающих на фабрике, но он остается скромным, готовым прийти на помощь любому, живет, как говорится, взахлеб, без страховки. А главное, что его отличает, это высокая степень надежности, преданности делу.
Трудные, крутые времена выпали на долю Карама и его товарищей.
В шестидесятых годах особенно тяжко приходилось рабочим на участке горячего возврата, где мелкий отсев обрабатывали в специальной дробилке перед возвратом в шихту. На конвейерах, по которым шел горячий возврат, было особенно тяжело: пыль, духота, жара. Долго ломал Карам голову над тем, как облегчить условия труда, и нашел решение: предложил заменить конвейер горячего возврата течкой на смесителе первичного смешивания. Условия труда сразу стали лучше. Так на фабрике исправили одно из неудачных проектных решений. А в другой раз бригадиру пришлось, наоборот, отстаивать верность первоначальному проекту. Кто-то из инженеров предложил убрать конвейеры под агломашиной, а просыпи устранять гидросмывом. Эта «рационализация» привела к исключительным, невыносимым условиям труда: насадки постоянно забивались, тонкую просыпь из-под аглоленты приходилось убирать вручную. Карам вспоминает, как от этих «упражнений» фуфайки на спинах горели.
Однажды во время ночной смены на агломашину поднялся высокий плотный мужчина в синем берете. Лицо полное, смуглое, с еле заметными неровностями, как бы выщербленное, а глаза большие, веселые. Спросил человек Карама: «Как идет работа? Что вас печалит?»
Старший агломератчик хотел сказать: «Какое вам дело?», да уж больно понравилась улыбка незнакомца. «А вы-то, собственно, кто?» — «Толочко, новый директор комбината»,— представился человек. И поведал Карам директору свои печали: как мучают завалы просыпи людей, как лихорадит фабрику из-за этой «рационализации», как стыдятся руководители комбината признать свой промах, ведь зря выплачено вознаграждение за неразумную рационализацию.
Толочко пообещал исправить дело и слово сдержал: вернулись к проектному решению. И радовался Карам, и огорчался: ведь сколько людей ушло с фабрики! Утешало, что сам не сбежал от трудностей, и верные его товарищи Рудик Рогозин, Вася Кузьменков, Виталий Полищук, Виктор Герасимов, Саша Савиных, люди твердого характера, остались рядом.
Но только ли дело рабочего человека «вкалывать» да, знай себе, обслуживать машину! Творческий дух не дает мыслям и сердцу закисать, заставляет думать, искать, примериваться: а нельзя ли еще что-то улучшить, усовершенствовать, упростить?..
Вот она эта громадина — агломашина, каждый день перед глазами пышет жаром. Шесть секций у нее, целый
пролет. Пока пропустит партию агломерата, раскалит его чуть не до солнечного жара: температура «пирога» в конце машины, на выходе,— 800—900 градусов. Самобалансовый грохот и тот не выдерживал такой температуры. Да и металл воздушного чашевого охладителя тоже коробило. Аварии замучили агломератчиков. «А что, если уменьшить число секций горна?» — эта мысль не покидала Япнарова. Поделился своими задумками с инженером-уралмеханобровцем Вигдорчиком. «Дельное предложение,— сказал проектант.— Уменьшим зону горения и оставим только две секции из шести». Некоторые скептики боялись резкого охлаждения «пирога». Но жизнь, работа Яппарова опрокинули сомнения. Две секции горна обеспечили нормальный режим агломерации, сократился расход топлива, улучшилось качество продукта, устойчивее стало работать оборудование. Аглофабрика вышла в пpaвqфлaнгoвыe Всесоюзного социалистического соревнования… За успехи в работе Яппаров был награжден орденами «Знак Почета» и Трудового Красного Знамени.
Весной 1977 года Карам с волнением читал Указ Президиума Верховного Совета СССР. За выдающиеся успехи, достигнутые в выполнении заданий пятилетнего плана по развитию черной металлургии, ему присваивалось звание Героя Социалистического Труда.
В ту торжественную минуту, когда поднимался он на сцену Дворца культуры, когда получал высокую правительственную награду, Карам, наверное, вспомнил старый израненный дуб на родине. Больше ста лет назад между Зильдярово и хутором, где родился Карам, дед Яппар посадил невысокий дубок. Вырос саженец ветвистым, кудрявым, кряжистым, могучим дубом. И сейчас все земляки Карама зовут его «дуб бабая Яппара». Стоит дуб у дороги. Каждого пешехода приветит: укроет от дождя, спасет от грозы и зноя. Много ран на старом стволе: не раз мощные удары молний принимал дуб-богатырь.
Каждый раз, когда Караму случается побывать в Башкирии, едет он в родную деревню, добирается от Зильдярово пешком до этого дуба. Стоит под кроной долго-долго, словно читает по ветвям стойкого дерева повесть о борьбе, о мужестве, о любви к жизни.
Качканар — Свердловск
