Когда смотрю телепередачу «Победители»» с благодарностью думаю: как она полезна и нужна для воспитания современной молодежи! И как жаль, что подобные встречи проводят только фронтовики: очень о многом могли бы вспомнить, рассказать и те, кто ковал победу в тылу. Заводская молодежь 40-х — целое поколение героев труда.
Я хочу рассказать об одной из многих фронтовых комсомольско-молодежных бригад. О группе токарей — учащихся ремесленного училища № 10 города Серова Свердловской области. ‘
Рассказ документален, фамилии и имена подлип Сорок суток двигался с запада на Урал наш «пятьсот веселый». Так в годы войны называли пассажирские эшелоны из товарных вагонов-теплушек. Ехали медленно, уступая путь встречному транспорту, мчавшемуся на запад, на фронт.
Мобилизованные райвоенкоматом, мы ехали на учебу в ремесленные училища Урала.
В Серов прибыли жарким июльским днем. Встретило нас руководство, ремесленного училища № 10 во главе с директором. А мы в пилотках — русских и немецких — выглядели весьма экзотично. Привели на стадион «Металлург». Построились в две шеренги. С этого часа стали учащимися РУ № 10, Нам выдали по два бутерброда, которые мы тут же съели.
Я попал в группу токарей. Мой брат Генка и друг Юрка Тихонов — в группу столяров мастера Светлова. Коська Рыбаков и Леша Горлов, наши деревенские из Пролежи ев а, оказались в кузнечной группе, Вася Петров — в токарной, Так и перемешались по разным группам деревенские дружки-приятели. Сразу после распределения мы отправились в баню. Все белье и дорожные вещи сдали в жарилку. Мылись жидким мылом, которое брали пригоршнями из банок. После мытья получили чистое нательное белье. Общежитие, где нам предстояло жить, оказалось двухэтажным бревенчатым зданием. Вместо коек — двухъярусные деревянные топчаны, четыре тумбочки с табуретками вот и все. Для стола места не хватило.
Токарная мастерская находилась на территории завода. Заказы шли от Государственного Комитета Обороны. Изготавливались донышки, чашки, трубки — детали боеприпасов. Наиболее трудоемкими были чашки.
Кроме нас, новеньких, у мастера Малышева уже год была московская группа. «Второгодники» — так звали мы их. Жили они в этом же общежитии. У них мы проходили стажировку. Через два месяца стали крепким единым ядром, спаянным коллективом. Работали в мастерских, в три смены по 8 часов каждая.
Навсегда запомнилась первая рабочая смена. Мой наставник — Виктор Огнев. Коренастый, невысокого роста, с постоянно красными опухшими веками, он, видимо, скрывал,’что болен. В этот день мы с Огневым стояли на разрезке заготовок для донышек. Меня многое удивляло. Почему, например, железом режут железо? Почему такие маленькие станки? Я представлял, что они должны быть с трактор или комбайн.
— Сегодня пока поливай мне на болванку, а завтра будешь резать сам,- сказал Огнев.
— А почему вода белая? — спрашиваю я его.
— Это не вода, а эмульсия: вода, масло, мыло и сода.
Изрезав одну болванку, мы устанавливали и закрепляли другую, потом третью, четвертую. Смена приближалась к концу. Виктор открепил последнюю болванку и стал убирать станок.
Сосчитай, сколько мы сегодня нарезали?
Я пересчитал блинчики. Цифра получилась трехзначная.
— Видишь,— сказал Огнев,— с первого дня полторы нормы. Завтра, глядишь, побольше сделаем!
Радостный, я помогал вытирать станок, достали из шкафа масленку и смазали его. Подошел сменщик, заглянул в шкаф.
— Ого! — сказал он.— Солидно, ничего не скажешь. Постараемся переплюнуть.
— Жмите,— согласился Виктор.
После смены мастер Павел Григорьевич всегда выстраивал группу: проанализировать работу за день. Потом — обед. Щи, тушеная капуста с кусочками консервированной колбасы, чай и 300 граммов хлеба — все меню. На УДП — дополнительно подавали блинчики. УДП — усиленный дополнительный паек. Талончики на него получали кузнецы. Когда с продовольствием стало хуже, на УДП стали давать обычную порцию картофельного пюре, тушеной моркови или капусты. Рабочие не без юмора расшифровали УДП как «умрешь днем позже». И все-таки это было поощрением, которое влияло на производительность.
В общежитие, как и в столовую,— строем. Строй был неотъемлемой частью дисциплины. За этим строго следили мастера и особенно военрук училища Столяров. Здесь в училище готовились защитники Родины, которых по первому зову могли призвать на фронт. Мы привыкли к военной дисциплине, и не зря потом наши группы назывались фронтовыми комсомольско-молодежными бригадами.
Разговоров и впечатлений в общежитии о первой рабочей смена было хоть отбавляй.
Петрусь Савельев, сделав первую деталь, написал матери: «Мама, я учусь на токаря-универсака». Кто-то из ребят подглядел и прочитал вслух. Так Петрусь и остался с кличкой «Универсак».
Радовались мы, что становимся рабочими, что заменяем ушедших на фронт отцов. Каждый был убежден: чем больше перевыполнена норма, тем больше убитых фашистов. С таким настроением брались мы за рукоятки станков. Вечером долго не могли заснуть. Вспоминалась родная деревня, рассказывались истории. Вот одна из них. В хате Петруся Савельева жили немцы. Под кроватью, на полу, они хранили толстые круги сала и сыра. Ночью, когда фашисты засыпали, Петрусь брал нож. «Забираюсь под кровать, ставлю круги на ребро и начинаю отрезать от одного, от другого. А чтобы не заметили, по всей окружности беру стружечку толщиной пальца в два, а потом поплюю на ладонь и начинаю круг замасливать. Подкармливай мать и братишку».
— Вот почему ты стал «токарем-универсалом»,— под веселый хохот острил Митька Толстов,— с малолетства научился снимать стружки.
…В следующую смену я работал самостоятельно. Огнев закрепил болванку, установил резец, осторожно подвел его и надрезал первый «блинчик».
— Нарезай сам,-— сказал он,— только ровнее подавай, без рывков и не быстро, а то сломаешь резец.
Первая стружка завилась под непривычными руками.
Время от времени Виктор подходил, поглядывал на изрезанные болванки и мысленно прикидывал: «Для первого дня хорошо: процентов на 130 махнул».
Через неделю все мы работали самостоятельно. С самых первых дней Павел Григорьевич приучил нас экономить каждую минуту, выжимать из станка все, что можно. И мы выжимали. Движения стали настолько размеренными, что экономились не только минуты, но и секунды. Прошло месяца два, мне и еще четверым прямо у станка Павел Григорьевич вручил конверты с премией: 100 рублей каждому.
Прошла дождливая сырая осень с темными уральскими ночами. Наступила зима, первая для нас. Нам выдали шинели с подшинельниками, шапки-финки. Питание ухудшилось. На второе давали тушеную калегу (брюкву), морковь, капусту. На первое — щи, крупяной суп. Хлеб стал чернее и тяжелее, с какими-то примесями. Похолодало в комнатах: запас дров к середине зимы израсходовали. Комнаты настывали так, что замерзали чернила.
После работы бежали в сушильную комнату погреться. Она топилась ежедневно. Для нее держали небольшой резерв, дров, Который хранился в сарае под замком. Чтобы согреться, перед сном нагревали кирпичи на плите сушилки, завертывали в простынь и засыпали, как с грелкой.
Потом приспособились собирать дощечки у тарного цеха. Вахтеры, надо заметить, редко придирались к нашим ношам. Так и шли с этими дощечками под телогрейками в столовую, а оттуда — в общежитие. С середины зимы стали появляться вынужденные простои — не хватало электроэнергии. Лишь прессовые цехи да кузница работали бесперебойно. В эти вынужденные свободные дни с мастерами выезжали в тайгу готовить дрова. Пилили кедр, пихту, ель, сосну. Раскряжеванные хлысты везли к общежитию. Санок не было, делали лотки: полутораметровые доски намораживали льдом, прибивали четыре кола, чтобы увеличить ее ширину. Впрягшись вчетвером, привозили до кубометра дров.
Лютая, помню, стояла зима. Обмораживали руки, ноги, но никто не ныл. Отогревшись, пилили и кололи дрова, топили печи. Во всем был определённый порядок: дежурили по очереди, трудности делили поровну. В этих же печках ребята варили заваруху из горстки муки в консервных банках. На рынке все подорожало. Буханка черного хлеба стоила четыреста-пятьсот рублей. Пол-литра молока и килограмм картошки — по пятьдесят рублей. Чаще всего покупали овсяную муку. Из стакана ее можно было сварить литровую банку заварухи. Но и мука стоила 30 рублей стакан. А получка — 400—500 рублей в месяц. .
Положение на фронте по-прежнему тяжелое. Враг рвался к Сталинграду. Фронт требовал боеприпасов.
«Все для фронта! Все для победы!» — таков был лозунг. Он висел в каждом пролете цеха. Рано утром приходил мастер Павел Григорьевич, рассказывал последнюю сводку Совинформбюро. Каждая беседа была своеобразным призывом — работать. Рисовал перед нами картину, что где-то в окопе сидит наш солдат или у орудия остался артиллерист, а на него идет фашистский танк. У солдата нет ни гранаты, ни снаряда. Все израсходовано. И он просит: дайте еще хоть один снаряд, чтобы уничтожить врага. А снаряды делаем мы…
Каждая рабочая минутка на учете. Люди убирали стружку не останавливая станка, передавали смену со вставленным резцом и заготовкой. Резцы точили к следующей смене только после работы. Из оборудования выжимали максимальное. Во всех группах кипело соревнование за право называться фронтовой комсомольско-молодежной бригадой. Показатели часто доходили до 200—250 процентов.
Каждый гордился, увидев свою фамилию, написанную обыкновенным мелом на обыкновенной черной классной доске. Каждый радовался, увидев свою группу, теперь уже фронтовую бригаду, впереди других. Это заставляло бороться за каждую сверхплановую деталь. От накала соревнования выигрывал фронт.
За год мы в совершенстве овладели всеми операциями. На настройку уходило не больше двух минут, на замену резца не больше минуты. Любо-дорого смотреть, как работал Лева Бойков на чистовой обработке. Постоянно сосредоточенный, он обладал исключительной реакцией.
После ужина часто всей группой ходили в кино. Кинотеатр находился рядом со столовой. Вначале показывались фронтовые журналы (боевые киносборники). Фильмы шли чаще всего военные, патриотические.
В январе 1943 года прорвана блокада Ленинграда! Второго февраля завершилась ликвидация двадцати двух немецких дивизий под Сталинградом. Освободили Воронеж, Курск, Ростов. А третьего марта освобожден Ржев, это всего в 70 километрах от наших родных мест!
Секретарем комсомольской организации училища был Алеша Бударин. Он готовил и принимал нас в комсомол. Устав изучали в общежитии. За остальное не беспокоились: о событиях на фронте знали хорошо, дисциплина в группе безупречная, производственный план перевыполнен…
Зимой станки быстро покрывались инеем, приходилось перед пуском подогревать паяльной лампой. Эмульсия тоже замерзала. Но с суровой аккуратностью к мастерским подходил паровоз, подвозя вагон со штампованными заготовками. От вагона выстраивалась живая цепочка и, как по конвейеру, штамповки переправлялись к станкам.
В послевоенные годы появилась техническая литература с модным термином «скоростное резание». Однако в военные годы обработка деталей на повышенных скоростях широко применялась и у пас. Никто об этом но шумел, не писал, считая обычным явлением, подсказанным практикой, стремлением дать фронту как можно больше боеприпасов. Любые трудности старались разрешить своими силами. Толя Дроздов и Коля Анфиногенов, например, мастерски владели чистовой расточкой. Они первыми придумали клиновидные подкладки, позволяющие устанавливать резец в считанные секунды. Термина «рациопализатор» не было. Говорили просто: старательный парень.
В ночную смену, особенно перед рассветом, сильно тянуло ко сну. Навел Григорьевич, заметив клевавшего паренька, подходил к станку, отвлекал шуткой, причем то ласково ущипнет, то схватит за ухо или чуб. Нередко он сам становился за станок, предлагая уставшему прогуляться, развеять сон, погреться. Почти постоянно переходящее Красное знамя ремесленного училища держала грунна Малышева. Ей первой присвоили почетное звание «Фронтовая комсомольско-молодежная бригада». Меня выбрали комсоргом группы. Вот что писала городская газета:
«…Первенство в социалистическом соревновании в ноябре завоевала фронтовая комсомольско-молодежная группа под руководством молодого командира комсомольца Бориса Гагина, получившая переходящее Красное знамя училища.
Не снижает темпов работы этот коллектив и в декабре, ежедневно группа т. Гагина дает но две нормы в смену. В группе нет ни одного учащегося, который бы выполнял план ниже 150 процентов». («Серовский рабочий» от 11 декабря 1943 г.)
Номер газеты хранится у меня по сей день.
Кончилась вторая уральская’ зима. Отпала забота о дровах, лучше стало с питанием. Щи из молодой крапивы и лебеды, дикий зеленый лук стали подспорьем для столовой. Ходили в тайгу за ягодами и кедровыми шишками. Преподавателей предупреждали, что идем заполнять «торричеллову пустоту» — так называли мы свои желудки. А вот соли *в столовой не было целых два месяца! Чтобы понять это, надо испытать бессоль самому. До чего противным кажется все пресное! В первые же дни разломали деревянные пустые солонки, которые стояли на столах. И эти обломки, пропитанные солью, клали в щи. Для укрепления зубов и восполнения витаминов пили настой из хвои пихты или кедра. Неприятный напиток, но пили. Весной всех нас обули в парусиновые ботинки на деревянном ходу. Подошва была из липы, толщиной в два сантиметра. Когда мы проходили по тротуару, топотом напоминали табун.
Однажды произошел несчастный случай с Беляковым Сашей, Белячком, как ласково звали его ребята. Его станок неожиданно включился, туго заклиненная скоба прижала палец к держателю. Раздробило кость. В здравпункте ему ампутировали первую фалангу пальца. Но Белячок приходил на работу, одной рукой помогал подносить детали. Павел Григорьевич осторожно предлагал ему пойти в общежитие, но Белячок отшучивался, говоря, что ему одному там скучно. Сейчас, Саша — почтенный дед, Александр Сергеевич. Имеет троих внуков. До сих пор не изменил он любимой профессии, работает на механическом заводе токарем высшей квалификации.
Весной призвали в армию ребят 1925 года рождения. Проводили Сережу Воскобойникова, Петю Гальцова, Сашу Рудеиского, Мальцева. Замечательные друзья, отличные труженики, первые наши наставники. На дорогу к положенному сухому пайку мы собрали им из своих порций по две буханки хлеба и получили в столовой сахар, положенный на всю группу по дневному рациону. Проводили друзей до вокзала.
В начале лета брат Генка по заключению медицинской комиссии был отчислен из РУ-10. У него резко стало ухудшаться зрение. Домой, в Калининскую область, отправился вместе с девушкой из соседней деревни Станишино. У нее серьезная травма руки. В столовой им выдали на дорогу семидневный сухой паек, а добирались они 17 суток. Позднее он рассказал, что полпути они не ели вообще. В деревне Курцово, в четырех километрах от дома, он упал в голодном обмороке и не помнил, сколько времени пролежал. Его подняли местные жители и дали что-то поесть.
Полдня преодолевал он эти километры, добираясь до дома, вернее до бани. Деревня была сожжена, и мать с восьмилетним внуком Леней продолжала жить в закоптелой бане.
Дома Генка пробыл недолго. Его вновь мобилизовали на учебу в школу ФЗО по специальности маляр. Он восстанавливал разрушенный Калинин.
Ох, трудно было бы маме собрать нас всех! Четыре сына на фронте, я — на Урале, Генка — в Калинине, дочери — одна в Москве, другая на оккупированной территории Украины, третья — эвакуировалась из-под Ленинграда в Пермскую область..
Радость! Враг разбит! Всю войну советский народ верил, что это свершится. Верил, дрался и трудился, не жалея сил. День Победы отметили хорошим завтраком: двойной порцией хлеба, консервированной колбасы. Этот день стал и первым выходным за все наши рабочие фронтовые годы. Мы одели новые костюмы — пришел праздник и на нашу улицу!
