Ил начал разбег, а на Сохатого нахлынули непривычные ощущения.
Он не считал себя старым летчиком, но впервые за свои пять авиационных лет взлетел, наблюдая не землю, убегающую под мотор, а хвост самолета. На взлете прижимает не к спинке сиденья, а наоборот, и вроде бы мотор пытается выдернуть из-под ног и самолет, и землю. Ему, летчику, внове было наблюдать на разбеге не то, как опускается капот мотора, а как поднимается хвост. После взлета самолет вышел в разворот. Накренился. И хвостовое оперение как-то плашмя поплыло в сторону, отчего земля наискось побежала неожиданно в обратную сторону. Все для него стало зеркально отображенным. Крен самолета, оказывается, был не правым, а левым, а то, что он видел слева, на самом деле для летчика, для летящего самолета было правым. Одним словом, левая рука уже была не левой. Чтобы вжиться в это зеркало, нужно было время. А они, летчики, частенько подшучивали над стрелком, когда один или сразу несколько воздушных стрелков по команде старшего «напра-во» поворачивались налево…
Земные ориентиры внезапно вырывались из-за броневых боковин переднего фонаря, из-под крыльев и, коротко мелькнув, скрывались под стабилизатором, отчего Сохатому казалось, что он не летит, а падает спиной вперед.
Командир полка вел самолет на высоте сто метров. Для штурмовиков это безопасная и спокойная высота.
Начало болтать: самолет догнал ушедший на восток холодный фронт. И тут под влиянием болтанки у Ивана неожиданно возникла мысль, обращенная не столько к себе, сколько к командиру: «Какая необходимость майору самому нас отвозить на рембазу? Летчики же еще не перевелись в полку. Если только из-за плохой погоды? Но «пожара» нет, могли и до завтра подождать… Тут что-то не так. Неспроста он нанялся в извозчики…»
Но вот облачная крыша вплотную опустилась на фонари кабин. Степное раздолье внизу кончилось. Под самолетом понеслись почерневшие ред и от войны грудастые приднепровские холмы. Кое-где низины меж ними прикрывались частоколом леса. Ветер обил уже с деревьев золотую парчу осени, и они выставили рогатины своих стволов, словно защищаясь от неба. Изменение погоды быстро избавило голову Сохатого от мыслимых ненужностей, и он уже по-другому, оценивающе взглянул на окружающее.
«Идем совсем низко,— думал Сохатый.— Теперь, видимо, не истребители противника, а погода главный враг».
Изловчившись, он повернул лицо вперед: так привычней. Ил летел над широкой балкой. Справа и слева горбы возвышенностей втыкались в облака. По плексигласу кабин неслись дымящиеся струйки снега, скрывая очертания земли за туманящейся коварной пеленой.
Погода все ухудшалась. И по мере ее усложнения в Сохатом нарастало ощущение тревоги пассажира. Он думал, что сейчас летчику немного легче: он видит летящий навстречу снег, видит землю, как-то оценивает трудность обстановки, прикидывает свои возможности, действует. Ивану очень хотелось поменяться местами с командиром.
