Есть много радости у века,
Но, с, етою отболев,
Люблю быть просто человеком
На этой ласковой земле.
Ходить, дышать, глядеть на небо,
Класть кирпичи, поля пахать,
Вдыхать пшеничный запах хлеба
И полной грудью выдыхать!
Коснуться пальцами рассвета,
И там, где на траве роса,
Подкараулить первым лето
И заглянуть ему в глаза.
Всю жизнь живешь по тесным залам
И вдруг махнешь на весь резон
И налегке уйдешь по шпалам
Туда, где синий горизонт…
У братской могилы на Широкой речке
Война была давно когда-то.
Уже в тумане те года…
Спят вечным сном в земле солдаты
И не проснутся никогда.
Их не разбудят наши речи,
Оркестров молодая прыть…
Но все равно:здесь павших вече, —
Не надо громко говорить.
На том кровавым перевале,
Где не схитрить и не смолчать,
Они… они свое сказали,
И нам сильнее не сказать.
Витражи
В старом доме витражи,
Как в пустынях миражи,
И, привстав на маршах лестниц,
Загляделись этажи.
Что им видится? Весны
Фантастические сны?
Вербы желтая сережка,
Мачта звонкая сосны?
Это стынет не узор,
Это синий неба зонт,
Это парус над водою,
Бирюзовый горизонт.
Сквозь ажурный переплет
Абажурный флот плывет,
Половицы под ногами —
Просмоленный старый плот.
Нам не зря горит заря,
Нас не зря зовут моря, —
Говорят, сама Надежда
Там бросает якоря…
Озари меня причастьем
И мечтою обяжи,
Обозначенное счастье,
Напридуманная жизнь…
В старом доме витражи,
Как в пустынях миражи,
И, привстав на маршах лестниц,
Загляделись этажи…
Следопытская песня В. Крапивину
Куда мне пойти?
Про что мне узнать?
Кому бы заветное слово сказать?
Не знаю.
Не знаю.
А этот мальчишка знает.
Какую сегодня мне песню вам спеть?
А завтра кому мне на помощь поспеть?
Не знаю.
Не знаю.
А этот мальчишка знает.
Как клад отыскать мне, что в поле зарыт?
Как вспомнить про тех мне, кто всеми забыт?
Не знаю
Не знаю.
А этот мальчишка знает.
Он знает, как мужеству нас научить,
Он знает, как злые обиды лечить,
Чем держится ночь, когда кончился день,
И что одолеет трава одолень.
Он знает про все и умеет он все,
Волшебник, весь мир ему в новость.
Он сам направляет судьбы колесо,
Он наша надежда и совесть.
Гуляет по белому свету крепыш,
И чист, и бесстрашно наивен.
Он Маленький Принц,
он Мальчиш-Кибальчиш,
Он Павка, он Славка Крапивин.
Стремятся удачи ему угодить.
И все ему — единоверцы,
И весело бьется в отважной груди
Его следопытское сердце.
Мальчишка — не ты, и не я, и не он,
Но возраст — всего лишь обложка.
Мой друг!
Он твоею судьбой наделен
И, может, моею — немножко.
Спроси, кто не видел его и в глаза,
А был ли он, мальчик, под небом?
На это, товарищи, взять и сказать
Никто не посмеет, что не был.
Ах, дней моих праздничных горький настой!
Поведай, о рыцарь мой белый:
Что делать мне в жизни такой непростой,
И что в ней не надо мне делать?
…Куда мне пойти?
Про что мне узнать?
Кому бы заветное слово сказать?
Не знаю, не знаю,
А этот мальчишка знает.
Плачут вещи
Капля, как слеза,
ползет по стеклу машины.
Вещи тоже умеют плакать.
Оттого, что дождь.
Оттого, что любят их только за удобство.
Оттого, что делают их похожими друг на друга,
Как капли воды, как капли воды,
которыми плачут машины,
когда идет дождь.
Я потерял былую ловкость,
Былую гибкость потерял,
И вместе с ней утратил ковкость,
Как переживший срок металл.
И молотом неосторожным
(Не надо даже шибко бить)
Меня сломать, конечно, можно…
А вот в узор уже не свить!
БАЛЛАДЫ
О матери
Как быстро примирилась,
Что он уже не твой,
Парнишка этот крепкий
В пилотке со звездой.
Он даже той девчонке,
Что к станции бежит,
Как и родной сторонке,
Не принадлежит.
Хотела бы погладить,
Да чувствуешь — нельзя,
Не ты — в шинелях дяди
Теперь его друзья.
Принадлежит мальчишка
На время — старшине,
На долгий путь — теплушке
И навсегда — войне.
Принадлежит атаке
На тот последний дзот,
Где, вздрогнув, танков траки
Замрут, и мир придет.
Там,
Где-то у Потсдама,
Ломая синеву,
Он, охнув, скажет: «Мама…»
И рухнет на траву.
Взойдет трава забвенья,
Сомкнут живые строй.
И с этого мгновенья-
Он снова станет твой.
О рыцарской любви
Я все бы на свете любимой отдал,
Взамен не желая награды.
— Возьми мою жизнь! — я красотке сказал,
Красотка сказала: — Не надо.
Не мешкая дня, я вскочил на коня,
Ждала меня бранная слава.
И все, что прославило в битвах меня,—
Я отдал любимой по праву.
Потом я о подвигах песни сложил,
И пели их все в поднебесьи,
К любимым ногам я те песни сложил,
Но ей ни к чему были песни.
Так что ж тебе надо, свидетель-луна?
Что жаждет глухое сердечко?
— Колечко хочу я,— сказала она.
И вновь подтвердила:
— Колечко!
Его я на пальчик себе нанижу,
А после подружкам своим покажу,—
Увидишь, как сразу в округе
От зависти лопнут подруги.
…Быть может, все это легенда, друзья,
А может быть, все это было.
Но где-то читал я, печаль затая.
Как рыцаря дева любила.
О чудаках
Я слышал быль про чудака.
Ходил чудак на птичий рынок,
Вступая в странный поединок
С тузами птичьего лотка.
Он, говорят, скупал там птиц
И тут же, отойдя в сторонку,
Их выпускал, смеясь в догонку
Из-под прищуренных ресниц.
Над ним смеялись, но не зло
И старики, и малолетки,
А он, сломав пустые клетки,
Прочь уходил без лишних слов.
Такая быль про чудака!
Поддавшись лубочной картинке,
И я купил двух птиц на рынке,
Чтоб запустить их в облака.
Я изгонял щегла из клетки,
Но улетать он не хотел,
Сидел на высушенной ветке,
Клевал пшено и песню пел.
И рядышком — другая птаха,
Ни ожидания, ни взмаха,
Хоть я шептал ей про природу,
Про вольный лет под небосводом.
Смеялись рыночьи тузы.
Пшено кидали на весы…
Чего-то, братцы, тут не так!
А , может, я — не тот чудак?
