Рассказ контролера ОТК
Замечали — бывают дни, когда все удается? Такой день недавно был у меня. С утра проверяла большую партию шестерен—150 штук.На погрешность шага, толщину зуба и на точность посадочного отверстия. Наш контрольный мастер Петр Кузьмич встал рядом, покуривая, и смотрел, как я орудую мерителями. Потом он вдруг обрадовал меня, даже дважды. У тебя, говорит, начинает появляться автоматизм в движениях. То есть могу работать одновременно и независимо, как он выразился, руками, глазами и языком.
Забраковала я тогда всего восемь шестеренок. И то в окончательный брак ушло только две, остальные исправимые. Обычно бывает больше, и по-человечески раздражаешься, когда видишь плохо сделанную работу.
Кузьмич еще сказал, что ждет меня приятное известие на казенной бумаге. Из БРИЗа должны передать удостоверение на рацпредложение на имя моей персоны. Точнее, на два имени, мое *и еще одной девочки — из конструкторского бюро мерительного инструмента. Ее зовут Фаина Жукова. Было это чуть не год назад. Не помню, по какому делу пришла Фаина к нам в цех. Я тогда работала контролером ОТК всего второй месяц. Уставала страшно! Не вся, а как-то странно, по частям. Сначала руки, потом глаза. Чуть не ревела, хотела уйти. Гордость удержала — другие могут, чем я хуже? Трудятся у нас, в контролерах, сплошь женщины да девушки. Только мастер — мужчина, Петр Кузьмич; он любит петь на эту тему: двадцать девок, один я.
Многие привыкли к тяжелой работе, втянулись и не жалуются. Я подумала: те, кто делали калибры, шаблоны и прочий меритель, рассчитывали, должно быть, на производственных рабочих. А они не каждую минуту держат инструмент в руках, в час несколько раз. Нам, слабому полу, куда как тяжко орудовать такими железками круглый день. Особенно с непривычки, по первому году.
Так вот, когда Фаина пришла к нам, мастер подвел ее ко мне.
— Ну-ка, пожалуйся человеку, Надя-маленькая, поплачься, все как есть расскажи.
— А чего рассказывать-то?
— Сама знаешь: про болячки наши, и про свои лично, поняла?
Понятно. Мастер у нас мужик у-у-умный и х-и-и-итрый, все делает с загадом наперед. Кстати, в нашем цехе есть еще две Надежды, обе контролеры, большая и средняя. Нас так, по росту, частенько и величают. Они тоже поначалу жаловались на «болячки», после привыкли.
Выложила я Фаине все сразу. Про то, как глаза ослепляет, как руки оттягивает, показала мозоли. Представь себя, говорю, на моем месте. Да не на полчаса, как сейчас, а на месяц-другой. Сразу почувствуешь, каково-то нам. Она слушала, охала, что-то рисовала, записывала и ушла. Вскоре опять появилась и говорит:
— Давай попробуем сотворить новый калибр!
— Ой, как это? Я не умею.
— Ты будешь говорить, как ты его себе представляешь, а я буду вычерчивать, согласна?
Потрудились мы с нею крепенько. Ходила я несколько раз в конструкторское бюро. На пальцах показывала, какой вижу калибр, а Фаина тут же рисовала. Как интересно! Можно придумывать все, что угодно. Мы фантазировали, как дети, и сами смеялись над собой. Советовались с опытными конструкторами, те отговаривали от затеи, да как-то странно, с усмешечками. Инициатива, мол, наказуема: вы предложите, на вас и повесят внедрение, а пробивать новое не легко.
Но мы решили попробовать. Господи, не съедят же нас, не уволят! В общем вырисовывался у нас такой калибр: стержень не сплошной, а полый, в виде трубки. Для большей жесткости — внутри распорки крест-накрест. Ручка не стальная, а пластмассовая, лучше даже из эбонита. Он отлично держит тепло, приятно лежит в руке. И еще, говорят, эбонит целебный, лечат им болячки. Значит, как раз нам подходит — устающие руки будут сами подлечиваться.
Вот этим калибром я и работала в тот везучий день, когда шестеренки проверяла. Очень нравится мне наш инструмент — как игрушка! Легкий, удобный, будто сам просится в работу.
Между прочим, напрасно пугали нас уважаемые старые конструкторы. Никто из начальства особенно не возражал. Только все держали чертежи подолгу. А начальник ОТК, подписывая окончательное заключение, попросил распорки сделать потолще, чтобы калибр не разбился, если уронить. Это правильно. Изготавливали очень долго, больше полугода. Хотя работы там, по-моему, на неделю, а Фаина считает, что на пару дней. Такие уж, говорят, сроки. И скажите, говорят, спасибо, что вообще сделали, вам еще повезло.
Какое там повезло: вдруг женщины наши стали на меня коситься. Я ничего не понимала, пока Кузьмич не объяснил. Оказывается, они решили, что мне по знакомству дали такой замечательный инструмент. А какое у меня знакомство? На оборот, никого не знала, сама взяла да и пришла на завод в отдел кадров. Оттуда меня в цех направили — контролером. Одно и было знакомое — трамвайная остановка «Завод имени Ворошилова». Мы с девчонками здесь выходили и садились в трамвай, когда бегали в кинотеатр «Родина». Успокоил Кузьмич женщин, пообещав заказать партию новых калибров, чтобы на всех хватило. А мне посоветовал еще чем-нибудь заняться в смысле рационализации. Поскольку у меня, как он выразился, «рука легкая и глаз вострый, а когда пойдешь гулять по цеху, присматривайся и морокуй, а с этой конструкторшей связь держи».
«Гулять по цеху» — так называется у нас профилактический обход с контрольной проверкой на выборку 5 процентов. Первое время я на этих «прогулках» тоже помучилась. До слез доходило. Рабочие меня не слушаются, доказывают, что детали годные, размеры в поле допуска. А я не умела их переубедить. Потому и не любила «гулять по цеху».
Как хорошо сидеть спокойно за поверочным столом! Слева контролируемые детали, справа — проверенные. В отдельное место откладываешь дефектные. В этот момент никто не имеет права меня отвлекать, если не ЧП. Я сама себе хозяйка. Должна разбраковать по видам дефектов, разделить на исправимый и неисправимый брак, составить ведомость. Потом можно опустить руки, прикрыть глаза — отдых, пять минут блаженства.
Мастер Кузьмич поначалу не трогал меня в эти минуты. Наверно, жалел. Потом сказал:
— У нас полагается так: кончил одно дело, с гуляй по цеху смело. Для контролера очень важно менять занятия. Тут тебе и отдых и работа, усвоила, милая моя?
— Усвоила, милый мой,— отвечаю, сдерживая смех.
Кузьмичу скоро на пенсию, а он бодрый, передовой и на шутку отзывчивый. Он водил меня в по цеху сам, никому не поручая. Подходим, допустим, к станку и сразу не к рабочему, а к тумбочке или к ящику, где лежат обработанные детали. Берет Кузьмич несколько штук наугад, обмеряет согласно чертежу и говорит рабочему:
«Здесь подшлифуй, тут пропыли (это значит слегка тронуть резцом, чтобы стружка в виде пыли), а там будь осторожен — размер на пределе, из допуска можешь выскочить и попасть в неисправный брак, усвоил, милый?»
Рабочий с ним не спорит. Знает — Кузьмич у нас человек опытный и строгий. Сам раньше за станком стоял, все тонкости понимает. У него есть, между прочим, очень интересная бумага: удостоверение на техническое усовершенствование за 1942 год. Кузьмич приносил показать. Вот, говорит, скоро сорок лет будет этой исторической бумаге, ее в музей просят. Видите, чья подпись: нарком танковой промышленности В. А. Малышев. Тогда был такой вид рацпредложения — техусовершенствование. И он, Кузьмич, ему было меньше, чем нам сейчас лет, предложил резьбу не нарезать, а накатывать. Тогда это было ново…
А потом я пошла «гулять по цеху» одна. И началось! Со мной не соглашаются, не верят, обижаются, смеются. Говорю рабочему:
— Смотрите, по чертежу должно быть на этом диаметре 25 плюс — минус одна сотка, а у вас две сотки.
— Где две, где две? На моем микрометре ровно одна, вот — полюбуйся.— А сам смеется.
Смотрю — действительно одна. И не знаю, что делать. Сказала Кузьмичу, он все разъяснил. «Пусть они, говорит, помедленнее проверяют, они обычно спешат. И проследи, чтобы покачивали инструментом, точнее будут показания».
Сейчас-то меня многие слушаются. Только парни заигрывают, угощают, шуточки отпускают. В основном насчет моего маленького роста. А пожилые женщины зовут дочкой, даже иногда — внучкой. Я порой ощущаю себя маленькой хозяйкой большого цеха. Теперь не боюсь идти в обход по цеху.
Был случай — глаза меня подвели, оптический обман получился. Проверяла я дизельные поршни на чистоту поверхности, правильнее говорить — шероховатость. В чертеже стоит десятый класс, значит, полировка. Сверила с эталонным образцом — как будто соответствует десятому классу. А на поверхности поршней такие спиральки блестят, словно неровности отсвечивают. Пропустить дальше не имею права, прошу станочницу заполировать до требуемой чистоты. Она волнуется, говорит, всегда так сдавали и ничего — контролеры принимали.
Мастера Кузьмича в тот момент не было на месте. Пришлось самой принимать решение. Взяли мы со станочницей один поршень и понесли в измерительную лабораторию. Там специалисты поставили его под прибор, проверили и дали заключение: шероховатость в норме, соответствует требованиям чертежа. А блестящие спиральки — результат оптического эффекта, преломления света на следах от инструмента.
В общем, женщина оказалась права, мне пришлось извиниться. После Кузьмич еще раз проверил и сказал, что действовала я правильно. В наших делах предпочтительнее «пере», чем «недо». Лучше перепроверить, если сомневаешься. А в конструкторский отдел мы написали бумагу, чтобы в чертежах оговорили этот случай. Мол, допускается искажение света на поверхности в результате оптического эффекта и так далее.
Мы летом собирались в школе — была встреча выпускников прошлых лет. Попросили меня выступить. Ну, я рассказала, что за этот год накопилось. Не надоедает ли, спрашивали, целый день контролировать одно и то же? Конечно, не без этого, особенно, когда большая партия идет — больше двух-трех сотен штук. И если все, как одна, хорошие, годные — тогда совсем скука. То ли дело если брак идет, разнообразие!
Посмеялись, потом стали вспоминать. В каждой работе, оказалось, есть что-то черновое, однообразное, надоедливое. Одна девочка работает швеей-мотористкой. Скучно, говорит, стало через три месяца, пока научилась. Каждый день шьешь одно и то же: две недели один фасон халата, две недели — другой фасон.
Я слушала и думала: наверно, и от самого человека зависит, скучно ли ему работать. Сначала я тоже плохо различала многие детали. Шестеренки, к примеру. Они все разные — по модулю, по шагу, числу зубьев, толщине, материалу. Даже по твердости. А это можно только на приборах определить.
Еще зависит от того, к кому попадешь, кто учить тебя будет. Мне и здесь повезло, Петр Кузьмич — это такой человек! Если бы не он, я бы, наверно, тоже заскучала, или даже ушла из цеха.
Девочки попросили еще что-нибудь рассказать. Они мне завидуют, что я с интересом о работе говорю. Про наше с Фаей Жуковой рац предложение пока не стала распространяться. Тогда еще не было известно, внедрится ли калибр. А рассказала про случай с Кузьмичом.
Однажды его позвали на другой завод. Там не шел техпроцесс — форсунки не получались. Не могли найти причину. И узнали, что вот на нашем заводе есть человек, который отлично разбирается в этом процессе. Ну, поехал Кузьмич туда, походил по цеху и сказал: «Давайте договоримся: вы наведете на участке чистоту, оденете женщин в белые халаты и дадите им чистые перчатки, покрасите стены в светлые тона. После этого снова вызовете меня. Тогда я попробую вам помочь. А в этой грязи — не берусь». И уехал.
Потом Кузьмич узнал, что там все сделали, как он сказал и… процесс пошел сам собой! Отпала необходимость вызывать второй раз. Брак исчез вместе с грязью. Вот что такое настоящий «качественный мастер», как теперь стали говорить.
Рассказала я на встрече еще про то, как недавно контролировала твердость деталей. Делается это на прессе Бринелля. Вдавливаешь шарик в металл, потом замеряешь размер отпечатки и по таблице находишь число твердости. Мне так понравился этот шарик, что я свой ключ от квартиры положила под пресс. Чуть не сломала ключ, он погнулся, зато отпечаток получился хороший. Показала этот ключ всем, кто слушал. Вот, говорю, твердость по Бринеллю 350 единиц, понимаете? Несколько человек заинтересовались, а другим — до лампочки, давайте, предложили, лучше потанцуем.
Меня это удивляет: почему многие не любят рассказывать о своей работе? Одного парня мы попросили рассказать про учебу в институте. Да ну ее, говорит, надоело, поддерживаю предложение насчет потанцевать, маг имеется, пленки шикарные.
Не знаю, я после той встречи в школе даже расстроилась. Хотя потанцевали мы классно. Вот скоро поставят нам на участке новый прибор для замера твердости. Пресс Роквелла называется. Вместо стального закаленного шарика там алмазная пирамидка. Для контроля очень твердых материалов. Хочу попроситься на этот прибор. Чем больше операций умеешь, тем интереснее работать. Меньше устаешь, монотонность быстрее снимается, работа не приедается.
Если соберемся на следующий год в школе, я непременно расскажу про вот это — смену занятий. К тому времени научусь на прессе Роквелла работать. А может, еще что-то освою. Я забыла тогда сказать, что нам, девчонкам, почти ничего не говорят в школе о способах измерений. Никаких мерителей не показывают, кроме элементарной линейки. Учат швейному делу, домоводству, делопроизводству. А ведь в контролеры обычно одних девушек берут. Потом на заводе удивляются, отчего мы такие неграмотные по части измерительной техники.
Пусть в школе об этом подумают. Я хотела даже написать об этом в школу, но не знала, как лучше. Посоветовалась с Фаиной, она говорит, это частный случай — много таких профессий, которые в школе не изучают. Надо учить основам творческого труда. Тогда каждый сам освоит любое новое дело. Не знаю, не знаю. Мне бы знания элементов измерений совсем не помешали.
А вот с другой мыслью Фаины я согласна. На уроках труда в школе рассказывают, как должно быть в работе, но почти не говорят, как оно бывает в действительности. Лично я бы тогда не удивлялась, почему так много бракоделов, причем — сознательных…
В тот удачливый день я проверяла еще партию клапанов. Обмерю кругом и, если все в порядке, ставлю свое клеймо. Такой стерженек, на торце выгравированы цифры — в зеркальном виде. Приставляю стерженек к тарелке клапана, стук молоточком, и —отпечатываются цифры 328. Это и есть мое контрольное клеймо из трех цифр. Я попросила дать мне именно эти три цифры, получился день моего рождения. 3-й месяц, 28-е число! Где мои восемнадцать лет?..
В случае чего, поломка ли на сборке, или хуже того — рекламация от заказчика, по этому номеру меня сразу найдут и накажут. Пока, слава богу, нареканий не было.
Я это клеймо даже домой носила, хотя и запрещено. Можно потерять, а кто-нибудь найдет и будет на меня брак «клепать». Дома выбила номера на ложках, вилках — для смеху. Теперь родители всем гостям показывают. Дочка, мол, важный человек на заводе, личный знак доверили. А таких, как я, у нас человек сто, не велика шишка.
Недавно пришлось поволноваться. Шум пошел — на заводе рекламация! Для контролеров это всегда переживание: не наш ли брак, не мы ли прошляпили? На местах эксплуатации машин полетели тарелки клапанов. Да не в одной машине, а сразу во многих. Массовый брак, самое страшное для нас.
Срочно собралась оперативка у заместителя главного инженера. Мастер Кузьмич взял с собой нас — несколько молодых контролеров. Для профилактики, как он сказал, чтобы наглядно мы увидели, как оно бывает. Здесь уже были начальники смежных цехов, представитель заказчика.
На столе у зам. главного инженера лежали клапаны со сломанными тарелками.
Я так волновалась: вдруг мое клеймо там стоит! Кузьмич успокоил: «Не бойся, там вообще никакого клейма нет». Значит, контрольная служба не виновата. Выяснилось, что мастер отказался принимать партию клапанов, считая их завышенными по твердости. А начальник цеха взял грех на душу — сам подписал браковочную.
Эту партию проверяла Надежда-большая. Молодец, Надька! В момент проверки, рассказывала, к ней подкатывался мастер из сборочного цеха. Просил пропустить клапаны, конфетки совал. Но она не поддалась, хотя, говорит, конфеты были ее любимые — «Каракум».
Хотя и не было в тот раз с клапанами нашей вины, мне было ужасно стыдно. Перед представителем заказчика за завод, за начальника цеха. На совещании зам. главного инженера сказал, что вот у нас тут присутствуют представители ОТК. И почему-то показал на меня. Или мне показалось, но я спряталась за спину Петра Кузьмича. Все засмеялись, а зам. главного серьезно сказал: «Пусть наши уважаемые контролеры ничего не боятся, ни за кого не прячутся».
…В конце дня пришла в цех Фаина и принесла, как было мне обещано мастером, «казенную бумагу» с приятным известием. Удостоверение на рационализаторское предложение. Там написано: «КАЛИБР-ПРОБКА ОБЛЕГЧЕННОЙ КОНСТРУКЦИИ». И наши две фамилии: авторы — Жукова Ф. А., Клепикова Н. И. Подписано — главный инженер завода, первый заместитель главного директора Осипенко В. Н., число, печать с гербом.
Осипенко недавно защитил кандидатскую диссертацию, он лауреат Государственной премии — за создание новой турбины. Вот кем подписана наша с Фаиной замечательная бумага! Непременно принесу ее в следующий раз в школу, на встречу выпускников.
Потом мы зашли в кассу и нам выдали вознаграждение за предложение — сорок рублей, по двадцать на душу.
Наше предложение считается не дающим экономического эффекта, поэтому нам выплатили по 10 рублей за инициативу и по 10 — за улучшение культуры труда. За культуру, Фая считает, заплачено нормально, а инициативу надо ценить выше. Решили махнуть в кафе, обмыть наш выдающийся трудовой успех. Выпили по коктейлю на мороженом, закусили, эклерками — моими любимыми. Немножко посплетничали, поделились секретами, у кого какой парень. Так мы сидели, пропивая свою «творческую премию».
— Знаешь, подружка дорогая,— сказала Фаина,— давай и дальше вместе проявлять творчество. Раз у нас с тобой так хорошо получается.
— Возражений не имеется,— важно сказала я,— давай поставлю резолюцию.
Я расписалась на обороте удостоверения, и Фаина тоже. И выпили мы за наше соглашение и вообще за дружбу еще по стакану коктейля.
