А вчера и нынче утром был большой бой под Тулумбасами. Пошло в наступление большое войско. И трофеев, и пленных белые в том бою взяли немало: кроме подводчиков, мобилизованных мужиков (их было человек с тридцать), еще и с полтысячи красноармейцев — раненых, ошеломленных натиском. Их сначала сгрудили в одну общую кучу, а потом разделили на группы, человек по пятьдесят в каждой. И заходили между ними офицеры, пристально вглядываясь, выспрашивая, кто кем, по какой причине служил у красных. Кой-кого уводили после таких расспросов в штаб. Кой-кого отправляли сечь. Некоторые нацепляли тут же выданные погоны.
Высокий пожилой офицер подошел к обмершему от страха Петру Карасову, метнул угрюмый взгляд из-под лохматых бровей: «А ты кто такой?» Тот еще больше забоялся, хоть и видом меньше всего походил на служивого: зипун, драная шапка из кота, лапти, портки в заплатах… «Подводчик, подводчик я! Мобилизованный». «Ладно, ступай. Толку с тебя, я гляжу… Да в другой раз не попадай, а то…» И напоследок, вдогонку, так круто стеганул Петра нагайкой, что прожгло зипун, тело.
Да не до обид, какое там! Добраться бы скорее до лошади, вон их согнали там, у краешка села. Плюхнулся Карасов в сани, огляделся: нет, сразу не уйти, снова можно влипнуть, надо выжидать момент. Притих, затянулся вонючей махрой.
