Будет май и тепло, боже мой, так тепло!.. Белый цвет вишен… Луч солнца на бледной руке. И я в цыганском платье, знаешь, в таком невообразимом платье с огромной юбкой в миллион складок и узким лифом, Я — рюмочка, я — хрупкая сосудинка. И я — с тобой. Представляешь, я с тобой!.. Ты говоришь, куда мы поедем? И я, тая от предвкушения, блаженно излагаю свой план. Да, Рига. Через всю Россию, через все «невозможно». Не забудь про плед, которым мы будем укрываться, про термос, из которого будем пить, мед и акриды.
…И рассвет приветствует нас, Москва прощается. Смоленская дорога кажется розовой, а обочины ее — шоколадными. В Смоленске мы только пообедаем в каком-нибудь тихом месте — тихом, чтобы мы могли говорить о нас, но’ и тут к нам непременно привяжется какой-нибудь тип и будет .пьяно плакать о нашей молодости и нашем счастье и предрекать скорый конец всему этому, но мы не обидимся, мы пожалеем его с эгоизмом влюбленных и нальем ему и посочувствуем.
А после мы двинемся в Минск. Доберемся к ночи; конечно, в гостиницах не будет- мест, но, конечно, найдется добрая душа и вот наш ночлег на каком-нибудь чердаке, а там — солома (или соломы нет в это время года?). Неважно, главное, ты рядом, и так безумно пахнут травы, вишневый цвет, и слышно, как молодой сок рождается в старых досках крыши… И ты скажешь мне: люблю…
Пусть утро будет чудесное, пусть какое-нибудь молоко в кринке, ах, я его не хочу, и, может быть, кринок там вовсе нет, ну и пусть — это же сказочное путешествие, а в сказке все удается и все получается само собой. И весь день будем шататься по городу, в самых удивительных местах, и трогать руками вещи, которые, наверное, веселили души наших предков…
Только затемно мы покинем этот край — и ночь проведем в дремучих белорусских лесах. Вот когда пригодятся и плед, и термос. Устроим шабаш и пригласим всякую лесную нечисть — я буду ревновать тебя к ведьмам, ведь они безумно красивы, безумно смелы и способны вскипятить кровь. Но — нет, ведь ты не бросишь меня ради какой-нибудь?,. Ведь ты знаешь, что, если я захочу, я кем угодно стану… А я- захочу, я сведу с ума всех леших, сложу их поленницей, а обнимать буду — тебя…
Утром можно будет попасть в Вильнюс. Это уже близко. Это уже пахнет Балтикой. Это должно быть очень хорошо. Давай там поживем дня три, а?
На этот раз нас устроит люкс в гостинице, и мы наденем свои самые благородные одежды и будем играть в пару каких-нибудь аристократов… То есть покажем им всем, что такое манеры, светский тон, вообще — «голубая кровь»… Представляешь — я и вдруг светская дама! Но это получится смешно, ты не будешь скучать… А среди ночи мы сорвемся, позабыв про манеры, и снова в путь…
Рига!
Будут бить башенные часы. Вечность остановится, глядя на наши лица… О, как я покажу тебе Ригу! Я попрошу спеть о ней каждый камень, каждую башенку, каждый закоулок! Я сама стану ее частью, ее листом на воде, ее булыжником. И куда мы с тобой пойдем! Ты только проговори: Вецмилгравис, Царникава, Саулкрасты… А в Юрмале есть одно место… * ,
— Послушай, ну имей же совесть! — сказал ты, вернувшись с работы и не увидев на плите ужина. Сказал и, осерчав, отобрал у меня книжку автомобильных маршрутов по европейской части страны.
