Николай МЕРЕЖНИКОВ
Когда есть дом
Когда есть дом,
Когда есть ключ,
Когда ты молод и везуч,
Стой и ключом позванивай,
Весну к себе
Заманивай.
Но вот услышит ли
Весна?
Не тем весна увлечена.
Ей надо жить,
Дышать,
Цвести,
Ручьи и борозды вести.
Собой ей надо полнить мир.
Так что ей твой уют квартир?
И коль вот так
Звенеть ключом,
Остаться можно
Ни при чем.
Огонь
Корове на ночь корму дал,
Принес воды на коромысле…
Как далеко заводят мысли!
В них только попадись —
пропал!
Спать, спать…
Не думать — не страдать.
О, как целительно бездумье!
Но к изголовью мир опять
Приходит —
в цвете, жесте, шуме.
Тот давний мир —
Он все с тобой.
Как въяве,
Мучит и тревожит.
И дней сегодняшних прибой
Его омыть с тебя
Не может.
Вот ты:
на локте — синий номер, .
Над головою—
«Еден-зайн!».
Вот он,
Цедящий «шне-ель!» и «шва-айн!»,
Сверхчеловек —
в ремнях и хроме.
Унижен ты — он вознесен.
Ты раб— он высшей мечен метой.
Спокойно спит в ночи планета,
Тебе же снова
сон не в сон.
Непостиженье мира — боль,
И нет мучительнее боли.
Тебя баюкает:
— Отбой! —
Мир, виноватый пред тобою.
Спи, спи! —
тебе он говорит
И прочь виденья ночи гонит.
Не спишь —
Огонь еще горит!
И тот,в Майданеке,
горит,
И этот, нынешний,
В Лонгшоне.
Вьюга
Снова вьюга потекла
В желоба проселков.
Белой взвесью
Обмела
Гарусные елки.
И взбежала на крыльцо
Лесенкой скрипучей,
Обняла твое лицо
Пламенем летучим.
Что ж ты встала,
замерла
На крутой ступеньке?
Ночь ли что
Не унесла?
Не принес ли
день что?
Взгляд смежив, едва дыша,
В бездны горя глянув,
Обостряется душа
От чужих страданий.
2
Видишь ты,
Как мир велик.
Видишь: вьюга-птица
Ищет —
где, к кому на миг
Можно
Прислониться? .
* * *
Звучал Бетховен.
Торопился лес,
И кромка леса — как кардиограмма.
И вдруг Бетховен смолк,
но не исчез —
Вступила
Кама!
Все отступило: музыка, слова…
Вагон как бы повис меж небесами.
Лишь в синеву катила
синева
Могучими и плавными
Рывками.
Андрей КАРПОВИЧ
В библиотеке.
Осенний этюд
От хруста листвы и летучей потехи
Сребристых дождей — направлялся я снова
В суровые гулкие библиотеки,
Где дремлет на полках могучее Слово.
Тут некто в очках, угнездившийся прочно,
Семь книг пред собою раскрыл веерами,
Листая их с тайною гордостью, точно
Нащупал секрет, не разгаданный нами.
В углу, улыбаясь блаженно и вольно,
Над томом о шахматах некто косматый
Сидел, не читая, безмерно доволен
Роскошною магией шаха и мата.
На лица глядел я, не слишком рискуя,
Что будет мой взгляд рассекречен и пойман,
Ведь их заставал я в минуту такую,
Когда человек ожиданием полон,
Прощаньем, фантазией, встречей иною,
И каждый — с собою. И виден так четко.
Потом уже, в памяти, с нежностью новой
Я перебирал эти лица, как четки.
За окнами — двор; над землею качались
Зеленые тучи, и вдруг ускользали;
Дождем измельченное небо казалось,
Узором из спутанных ярких мозаик!
Все сладко слилось. Между маленьких строчек,
Что мягкою мудростью сердце сжимали,—
Вошли эти струи. Все было непрочно.
Все было на грани. Все было мне мало!-
Арка
Простодушна весна в голубом полукруге:
Росчерк тучки, летящей легко и упруго,
Рыбаки над рекой… Это мир из-под века
Удивленно глядит, увидав человека.
Звуки
Эти звуки я чувствую кожей.
Их поверхность плотна и чиста.
Дальний гул непогоды, похожий
На шершавую мягкость листа.
А другие звучания ломки,
Набегают порывом излук.
Так он дразнит, щемящий и тонкий,
Прихотливо разрозненный звук.
Тот рассыпчатый ветреный шорох,
Просчитавший листочки берез,
Переменчивый шум в коридорах,
Затаивший печальный вопрос.
Ветки серые, цвета стального,
Сухо трутся и щелкают вдруг,
Как-то сразу смолкают и снова
Рыжих пташек берут на испуг.
Капли булькают странно, пугливо,
Темноту за окном бередя,
Словно кто-то вблизи торопливо
Пьет холодный напиток дождя.
И обрывки летучего смеха,
Точно блики… И шепот детей.
Это стайки бесчисленных эхо
Поселились в квартире моей.
Все сильнее томят, обступают,
Облекают меня пеленой,
Отступают, но не уступают ,
И живут за тугой тишиной.
Я служитель чудесной науки:
Горизонт не теряя цветной,
Я мечтаю почувствовать звуки,
Как их чувствует только слепой.
