Дело было давно, но потому-то и стоит рассказать о нем, пока оно не забылось совсем.
Г. X. АНДЕРСЕН
Путешественник пришел в поселок вечером в день Урожая. Он ходил от дома к дому, искал пристанища и нашел его у плотника Валента. Лог узнал о Путешественнике, когда уже стемнело и выйти не было никакой возможности: мать усадила его качать малышей, а сама возилась на кухне. Лог нервничал: в свои недолгие семнадцать лет он ни разу не говорил с Путешественником, таким вот, только пришедшим, пахнущим дальними полями и странствиями. Старый, больной, никому уже не нужный Лепир, от которого Лог услышал множество историй, странных, как осенняя сушь, тоже когда-то был Путешественником. Но он пришел в поселок задолго до рождения Лога. Его рассказы, сто раз слышанные, обросли выдуманными подробностями, а Логу нужна была правда.
Когда малыши заснули, Лог прилег в своем углу и стал ждать утра. Он знал, что не сможет заснуть. Возбуждение нарастало, даже после разрыва с Леной он не был так взбудоражен. Путешественник! Вот действительно смелый человек! На памяти Лога никто в селении не решился вот так выйти однажды за дома без страховочной веревки и пойти в туман, куда понесут ноги, отдавшись на волю случая. Когда-то — Логу было два года — ушел и не вернулся его отец. Потом мать привела отчима, родились малыши. Отчим был человеком спокойным, уходить не собирался, жил для матери, для детей, для дома, но недолго жил, вот в чем беда. Совсем недавно, весной, балка упала с крыши, и не стало отчима.
Путешественники казались Логу идеалом человека. Из-за этого он и повздорил с Леной. Обычно они встречались у заброшенного дома, что стоял на самой окраине селения со стороны поля. Там никто не жил, слава у дома была дурная, вроде в нем водились привидения. Никто их, конечно, не видел, а слышали многие, в ночном тумане слышно хорошо.
— Ты представляешь,— сказал в тот вечер Лог,— найти новое селение, новых людей, узнать новые леса, поля. В хорошую погоду можно взобраться на дерево и увидеть листья. Когда я был маленький…
— Ты и сейчас лазаешь по деревьям,— чужим голосом сказала Лена.— Я же знаю, и все знают, и когда-нибудь тебя накажут. Я не хочу, чтобы ты сломал себе шею, понятно?!
— Ну что ты, милая,— ласково сказал Лог, — я не упаду с дерева даже в самую густую полночь! И я никогда не ухожу из дома без страховочной веревки, ты же знаешь…
Лена от толкнула его и почти мгновенно скрылась в тумане. Лог услышал, как она идет к своему дому, и бросился за ней, вытянув руки, чтобы не налететь на что-нибудь.
— Лена, милая,— говорил он,— я никогда больше не буду лазить на деревья, ты слышишь меня?
Лена остановилась, сказала тихо:
— И не будешь запутывать веревку, чтобы тебя не нашли, когда ты уходишь из селения?
Лог замер. «Знает ,— подумал он.— Неужели знает? И скажет? Что, если скажет?»
Лена ушла, а он стоял, раздумывая, что делать дальше. С того вечера они не виделись. Лена то ли сердилась, то ли охладела к Логу, а он не шел мириться, хотя и безумно скучал в первое время. Боялся проговориться. Никто не должен был знать, почему Лог, выйдя из селения в поле, запутывает свою страховочную веревку. Никто. Даже Лена.
Путешественник носил длинную бороду, одежда его была старой, сотни раз залатанной, котомка имела столько кармашков, что, казалось, только из них и состояла. Лог наткнулся на Путешественника, когда, постучав, открыл дверь и вошел в темную прихожую плотника Валента. Утром туман немного поредел, хотя, конечно, до вчерашней прозрачности было далеко. Но, подойдя вплотную, Лог все же сумел разглядеть Путешественника с головы до ног. Хорошо, что плотник не мог увидеть этого взгляда, иначе наверняка побежал бы к старосте. А Путешественник увидел и понял и, отступив с дороги, молчаливым жестом пригласил Лога войти. Плотник последовал было за ними, но утром всегда было много дел в мастерской, и он ушел, пробормотав что-то, на что Лог не обратил внимания, а Путешественник не расслышал.
Путешественник скинул с плеч котомку и сел рядом с Логом на широкую скамью. От него действительно пахло чем-то незнакомым, далеким и притягательным.
— Меня зовут Лог,— начал Лог со стеснением в голосе.
— А меня Петрин,— спокойно сказал Путешественник.— У меня мало времени, я хочу до темноты пройти как можно больше.
— Ты… вы…— Лог поразился. То, что он услышал, не вмещалось в сознании.
— Да, — усмехнулся Путешественник.— Я ухожу, Я никогда не задерживаюсь в одном селении больше чем на два-три дня. А ваше невелико, и я решил ограничиться ночлегом.
Путешественник очень правильно выговаривал слова и строил предложения, как дома из плотно пригнанных бревен. У Лога мурашки побежали по коже, когда он представил, как Путешественник каждое утро вскидывает на плечи котомку и идет в туман, в серое ничто, не только не зная, заночует ли под крышей или в лесу, но не ведая даже, доберется ли вообще когда-нибудь до человеческого жилья. А может, окончательно заблудившись в тумане, так и останется навсегда среди деревьев или скирд и будет бродить, и кричать, и клясть судьбу, пока не умрет от голода? Потом, много дней спустя, кто-нибудь из ближайшего селения при уборке урожая случайно наступит на его побелевшие кости и мгновенно ужаснется, как ужаснулся Лог, однажды нащупав ногой что-то твердое и круглое. Он присел тогда на корточки и… увидел череп и крепко вцепился в страховочную веревку, потянул ее, убеждаясь, что она все так же надежно привязана к одному из сотен столбиков безопасности на окраине селения…
Никто — Лог был уверен в этом! — не решался на Путешествие дважды. Максимум, на что мог надеяться человек,— это пройти от одного селения до другого, случайно оказавшегося на пути. Этот путь, который мог продолжаться от одного дня до долгих недель, так выматывал и пугал любого, что Путешественник навсегда оставался в селении, до которого с таким трудом добрался. Как же идти, если не знаешь куда, если не видишь дороги и все время возвращаешься назад, плутая в тумане, если холод забирается под сердце, потому что чем дальше уходишь, тем ужаснее становится сознание, что нет никакой надежды куда-то прийти. Но уйти опять, уже достигнув цели, это… Для этого нужно быть безумцем…
— Не смотри на меня так, малыш,— сказал Путешественник, ласково улыбаясь.— Я вышел из дома два года назад. Я побывал в одиннадцати селениях, ваше — двенадцатое. Лог весь подался к Путешественнику и ловил каждое слово.
— Несколько раз я думал, что — все, конец, заблудился окончательно. Но я шел и каждый раз приходил. Однажды почти неделю ничего не ел, кончились припасы. Но дошел. В том селении я провел месяц и едва не остался навсегда, но что-то позвало меня, и я ушел опять… Каждый человек для чего-то живет, малыш. Лог, да? Каждый человек, Лог, живет для чего-то. Женщины — для того, чтобы не зачах род, чтобы в доме был уют и покой. А мужчины — чтобы люди жили завтра лучше, чем вчера, а потом еще лучше. Чтобы вопросы не оставались без ответов. Чтобы никто ничего не боялся…
Путешественник замолк, и Лог.у неожиданно захотелось признаться ему во всем. Путешественник уйдет сегодня, он просто не успеет донести на Лога, да и не станет этого делать, ведь он сам такой, и он один может понять,
— Петрин,— сказал Лог, звуки чужого имени казались необычными, как сам Путешественник.— Вы… вы не боитесь Голоса неба?
— Я боюсь всего, чего не знаю. А что такое Голос — я не знаю. Как и ты не знаешь, И никто. Я боюсь Голоса неба только поэтому, хотя и знаю, что еще никто и никогда не пострадал от него.
— Почему? — Лог заговорил торопливо, уж это он знал, об этом им всем ежедневно твердили в молитвенном доме.— Голос может быть добрым, и тогда урожай родится хороший; и Голос может быть злым, и тогда в селении кто-нибудь умирает. Не так давно Голос призвал Антора, пекаря, а он был не так уж стар.
Путешественник неожиданно рассмеялся.
— Скажи, Лог, сколько раз в году ты слышишь Голос неба?
— Ну… Двадцать,
— А урожай бывает дважды, и умирают люди не так уж часто. Значит, в большинстве случаев Голос звучит впустую? И еще: ведь люди умирают не сразу после того, как прозвучит Голос? Или до, или после. Бывает, что намного после. И все же виноват Голос…
Лог хотел возразить, но скрипнула дверь, и он прикусил язык. Вернулся плотник.
— Мне пора,— сказал Путешественник, поднимая с пола тяжелую котомку.— Валент проводит меня до последнего дома. Прощай, малыш. Рад был поговорить с тобой.
Путешественник быстрым движением привлек к себе Лога и зашептал ему в ухо, щекоча жесткими волосами:
— Ты видел когда-нибудь голубой туман с желтыми прожилками? Он переливается всеми оттенками, и кажется, что ты в огромной игрушке… А желтый туман?
Он неприятно пахнет, и голова от него болит, и дрожат ноги. Остерегайся желтого тумана. А оранжевый?.. Ты видел когда-нибудь оранжевый туман?
Лог потрясенно качал головой. Он не видел. И он не смел признаться сейчас, когда плотник стоял неподалеку и ловил каждый звук, что в этом и заключается его мечта, смысл жизни — увидеть ярко-оранжевый туман, и туман желтый, и голубой. Всякий, кроме этого, скучного, обыденного, серого.,. Лог держал Путешественника за локоть и не хотел отпускать. Если бы мог, он ушел бы с Петрином. Но он не мог. Путь Лога был иным, однако и в этом он не смел сейчас признаться.
— А знаешь ли ты,— жарко шептал Петрин,— чем туман отличается от воздуха?
— Ничем,— удивился Лог.
— Почему же два слова, а не одно?
— Мало ли слов повторяют друг друга? — Лог пожал плечами,— Ложь и обман. Правда и истина.
— Подумай, малыш, и ты услышишь в этих словах различия. Ложь может быть нечаянной, обман всегда преднамерен. А как же туман и воздух? Если слова разные, то кто-то, придумавший их, вкладывал в них разный смысл, верно?
— Не знаю,— растерянно пробормотал Лог, не понимая, отчего Путешественник в такую минуту заговорил о словах.
— Ну скорее,— заскрипел плотник, который наверняка, стоя в двух шагах, прислушивался к шепоту.— Пойдемте, Петрин, А ты, Лог, еще будешь наказан за то, что с утра не в поле.
Путешественник легонько от толкнул Лога и пошел на голос. Шаги протопали по улице, и все стихло. Лог опустился на угол скамьи. «Как это замечательно, — думал он.— От селения к селению. Сквозь туман. Ничего не видеть впереди, не знать, что тебя ждет через мгновение, и все равно идти. Достичь нового селения, но не остановиться, а идти дальше» . С детства, когда Логу сказали об уходе отца, Лог часто думал: где тот сейчас? И зарождалась мечта — увидеть иной туман. Оранжевый. Почему-то этому цвету Лог отдавал предпочтение перед
остальными, возможно, потому, что Лена любила все оранжевое. Может быть, оранжевый туман прозрачнее серого, и если здесь, в селении, даже в лучшие дни видно не дальше, чем на три-четыре локтя, то там… Там, может быть, разговаривая с человеком, всегда видишь его лицо и не только по интонации догадываешься о настроении. Но старый Лепир, единственный в селении, пришедший издалека, не видел никакого оранжевого тумана. Да и пришел он, скорее всего, из ближайшего селения. Хотя, по его словам, проплутал немало и едва не погиб, но ведь плутать можно и на одном месте — таково уж свойство тумана, таков Закон. То, что сказал, уходя, Петрин, не укладывалось в сознании. Нет, укладывалось, еще как укладывалось, это было первым подтверждением того, что мечта может сбыться. Он, еще многое может узнать о мире, в котором живет. Он еще увидит такую красоту, какую не видел никто…
Лог выбрался на улицу, нащупал веревку, ведущую в поле, — она отличалась от других, натянутых вдоль дороги,
своей толщиной — и быстро пошел, перебирая веревку пальцами. Лог нашел бы дорогу и так: он ходил в поле ежедневно уже два года, с тех пор, как старейшины объявили его совершеннолетним. Но сейчас он не хотел идти наугад. Боялся? Да, и боялся тоже, потому что забрезжила цель. Нельзя рисковать по пустякам.
До вечера Лог подсекал упругие стебли и складывал вдоль гряды в ровные полосы, чтобы шедшие за ним младшие ребята убирали стебли в скирды. Работа была монотонной и не мешала думать и даже разговаривать с соседями, которых он, естественно, не видел, но прекрасно слышал и знал.
Когда гулко пронесся удар гонга, уже темнело. Лог устал, проголодался и подумал, что в таком состоянии не сможет сделать то, что задумал на сегодня. Дома его ждал обед, малыши повисли на руках, а мать, невидимая в тумане и вечерней серости, сказала:
— Лог, староста просил тебя зайти.
Ухнуло сердце. «Просил зайти». Приказал — это вернее. Последний раз Лога вызывали к старосте три года
назад, когда он с ребятами ходил побивать камнями дом с привидениями. Дому то ничего не сделалось, а ребят и Лога наказали.
Наскоро поев, Лог бросился вон из дома и одному ему известной дорогой добрался до окраины селения. Присев на корточки, долго искал конец оставленной вчера веревки. Обнаружил ее немного в стороне от того места, где ожидал, и поспешил в сгустившуюся темноту, уверенный в том, что ничего не найдет на тайной своей делянке, что вызов к старосте связан именно с этим ужасным событием перечеркнувшим все надежды и планы. Он так торопился что поранил обо что-то ногу, но на делянке все оказалось в порядке, все, как он оставил вчера, ничто не сдвинуто с места, ничто не пропало.
Сердце перестало колотиться. Лог пощупал все пять мешков, изготовленных из тонкой материи, сотканной матерью на белье, Мешки округлились и стали чуть больше, чем вчера, хотя и не намного. Они рвались вверх, непрочные нити удерживали их над самой землей. Лог принюхался: едва различимый, запах, тянувшийся из почвы, не стал ни резче, ни слабее. Все было в порядке.
Лог пошел обратно, торопясь застать старосту до сна: иначе не избежать новые: наказаний. О причине вызова
он больше не думал. Главное, что никто не нашел делянку. Остальное — ерунда.
Открыв дверь в дом старосты, он прислушался, но все было тихо. В глубине комнаты горели лампады, рассеивая свой желтоватый свет по небольшому островку тумана — три круглых пятна на сером полотне. Лог переступил порог. Староста жил один, и если не молился в доме собраний, то обычно лежал на кровати, отдыхая после трудного дня. У старосты никогда не было легких дней. Человек он был немолодой, а забот хватало,
— Иди сюда, Лог,— сказал староста.— Не бойся, я позвал не для наказания, хотя ты и заслужил его. Лог нащупал скамью у стола, сел.
— Путешественник поразил тебя,— продолжал староста,— и я хочу предостеречь. Ты, Лог, падок на все необычное, это у тебя в крови. То тебя тянет в дом с привидениями, то к Путешественнику. И не замечаешь, что он глуп.
Лог сделал движение, едва не смахнув со стола кружку с водой.
— Да, глуп,— староста повысил голос.— Умный человек не станет мотаться от селения к селению, когда жизнь везде тяжела и одинакова. Разве не этому учит Закон? Разве не для того, чтобы служить Закону, живет человек? Ты и сам, Лог, прекрасно это знаешь, ведь ты был лучшим учеником у старейшин. Далеко ли может видеть взгляд? Не дальше протянутой руки. Далеко ли может слышать ухо? Не дальше соседних домов. Вот и все. Жить нужно тем, что рядом с тобой. Голубой туман… Если даже есть такой, искать его — недостойная ересь. Чтобы жить, нужно работать и работать. И думать о ближних: о матери, о малышах, о том, что на доме скрипит доска и, значит, нужно сделать ремонт. Это жизнь. Ты умен, Лог, а Петрин глуп и умрет где-нибудь в поле от голода и сырости. Тебя будут помнить, а его забудут. Ты успеешь сделать добрые дела, а он не сможет даже зла совершить. Понимаешь, Лог?.. Старейшины хотят наказать тебя, но я пока не стану, Подумай обо всем, что я сказал. А теперь иди…
«Значит, староста узнал о последних словах Путешественника, — подумал Лог, выходя из дома.— Неужели плотник Валент все слышал?» То, что староста сказал в назидание, Лог знал — это были поучения Закона, и все это было верно, но не для него…
Старый Лепир жил, к сожалению, не один. Он снимал маленькую комнатку в доме, где обитали сразу три семьи, и когда Лог разговаривал со стариком, ему всегда мешал шум за стеной, голоса, смех, а то и крики. К тому же, и там, за стеной, при желании можно было услышать, наверное, даже шепот, и Лог не знал, какая часть их
разговоров с Лепиром становится известна старейшинам. Лепир уже, больше года не покидал своей каморки, к
старости он вовсе ослеп.
— Я думал, что ты уже не придешь сегодня,— проскрипел Лепир, узнав шаги.
— Здесь был Путешественник,— прошептал Лог .
— Знаю,— Лепир тоже перешел на шепот.— Я тут за день всякого наслышался… Пришел и ушел. Ты говорил с ним?
Лог пересказал разговор, стараясь вспомнить не только слова, но и интонацию.
— Когда-то и я тоже,— вздохнул Лепир.— Но чтобы так, сразу уйти… Он безрассудный человек, этот Петрин. Погибнет. Оранжевый туман, да… Это красиво. И подумать только, что люди губят себя ради красоты. Какая разница, какого цвета туман?
Лог молчал, пораженный. Это был день изумления. Теперь его поразил старый Лепир, который всегда, сколько помнил Лог, с упоением вспоминал свое Путешествие, продолжавшееся восемь долгих дней.
— Ага,— сказал Лепир,— ты думаешь, что я спятил на старости лет. Нет, просто я думаю… Если ты ищешь неведомую красоту — оранжевый туман, говоришь ты,— то ведь знаешь, что хочешь найти. Но тогда и искать не стоит. Вообрази себе оранжевый туман, и наверняка в воображении он будет красивее, чем окажется на самом деле. Идти нужно только тогда, когда не знаешь, что найдешь. Вот потому-то так мало Путешественников. Все знают все. Знают, что днем свет, а ночью мрак и так везде. Знают, что Голос неба забирает часть урожая, оставляя нам столько, чтобы мы не умерли с голода. И так везде. Знают что новые ножи и топоры появляются на дороге, когда этого захочет Голос. Почему появляются?
Знают и это: Голос дает их в награду за наш
урожай. Мы все знаем. Зачем же тогда путешествовать?
— Искать красоту,— убежденно сказал Лог.— Я представляю себе оранжевый туман, но если то, что я найду, окажется невообразимо прекраснее?
— Все-таки ты ищешь не красоту, а знание,— едва слышно сказал Лепир.— Новое знание. Пусть это будет знание новой красоты. Но разве для того чтобы узнать что-то новое, Лог, обязательно куда-то уходить?
— Ты сам сказал, что в селении мы знаем все,— усмехнулся Лог.
— А что находится под землей, там, куда мы не докопались, глубже самых глубоких колодцев? А что находится в песчинке, такой маленькой, что глаз наш не в силах разглядеть?
— Да,— сказал Лог, решившись наконец приоткрыть перед Лепиром часть своей тайны, не всю, не настолько, чтобы старик понял, но достаточно, чтобы услышать ответ.— Я не знаю этого. И еще я не знаю, что там, высоко над головой, выше деревьев, выше домов.
— Голос — сказал старик.— Голос неба и свет. И ничего больше. Если бы не было Голоса, мы бы не жили, если бы не было света, земля осталась бы бесплодной.
— А если там, откуда приходит свет и где обитает Голос, туман не серый, а оранжевый?
— Опять ты об этом,— с досадой сказал старик.— Ты вырос, Лог . Прежде ты слушал меня, а сейчас себя.
Лог промолчал, ему почудилось какое-то движение за тонкой стенкой. «Мы слишком громко разговаривали,— подумал Лог. — И не о том. Не такие разговоры принято вести в селении. Об урожае. О пахоте и севе. О ремонте домов. О ремеслах. И конечно — не о красоте недостижимого».
Лог коснулся рукой тонкого плеча старика, приник к нему в темноте, зашептал:
— Путешественник Петрин смелый человек, но он не, там ищет красоту. А ты, Лепир, не там искал знание. Ни в двух, ни в трех, ни в тысяче дней перехода нет ничего нового — ты ведь сам был Путешественником, и Петрин говорит то же самое. И под землей ничего нового нет. И ты, и Петрин, и мой отец — все вы повторяли друг друга. Один искал новую красоту, другой — новое знание, третий — новую, лучшую жизнь. И никто не нашел, и не мог найти, потому что шли тем же путем, по которому ходили многие. А нужно иначе. Совсем иначе, понимаешь? Чтобы увидеть красоту, которую никто не видел, чтобы узнать то, чего никто не знает, нужно ведь и сделать то, чего еще никто не делал.
— Что ты задумал, Лог? — шепот старика был тревожен. — Я не понимаю тебя. Ты говоришь странные вещи, и хорошо, если говоришь только мне. Не забывай о Законе, Лог…
За ним пришли рано утром. Лог успел покормить малышей и оделся, чтобы идти в поле. В это время в дом вошли несколько человек, один из которых, судя по голосу, был старостой, Лог и не подумал прятаться.
— Ты неразумен, Лог , как младенец,— сказал староста, связывая ему руки.— Я пред упреждал тебя… Ничего, наказание, думаю, не будет очень суровым. Ты ведь впервые перед судом.
И в это время раздался Голос. Он возник из утренней тишины, сгустился из тумана, за какие-то мгновения уплотнился, набрался сил и загремел оглушающе над самой головой, отражаясь от стен, крыши — от всего, что попадало ему на пути. Низкий и властный, зовущий и пугающий. Голос неба.
Все замерли. Староста едва слышно в этом грохоте кричал молитву, а у Лога пересохло в горле, и он молчал,
думая в испуге, чья же сейчас очередь умирать. Ведь не за урожаем явились боги в этот неурочный утренний час? Уж не за старым ли Лепиром? О себе Лог не подумал. Только после того, как Голос смолк, растаял в тумане, после того, как руки старосты неожиданно жестко схватили его за локти и потащили к невидимой в тумане двери на улицу, после того, как закричала мать, а малыши, путаясь под ногами, заревели почти так же громко, как Голос, только после всего этого, уже на у лице, Лог подумал, что явление Голоса воспринято старостой и всеми, кто пришел с ним, как согласие богов: его, Лога, наказывают справедливо.
До землянки, в которую сажали провинившихся и кающихся, Лог дошел сам. Дорогу он знал не хуже остальных. Туман несколько поредел, и Лог видел даже плечи двух человек, шагавших рядом с ним. Лог позволил запихнуть себя в тесное помещение, где только и было место для лежанки, а в отверстие в крыше можно было просунуть руку и даже голову, но не больше. Дверь захлопнулась, и голос старосты сказал:
— Судить тебя будем завтра. Думай и кайся, Лог. Вот твоя провинность: ты хотел запретного и посягал на устои.
Шаги стихли. Лог опустился на лежанку, постель была сырой, но больше сидеть было не на чем. «Конечно,— подумал Лог,— вчерашние разговоры дошли до ушей старейшин. И с Путешественником, и с Лепиром. Но за крамольные желания наказывают месячным покаянием. А потом он продолжит свою работу. Если только… Нет, не должно случиться, чтобы его делянку нашли…»
Лог закрыл глаза: густо-серый в полумраке землянки, туман действовал на нервы. Представил себе свою делянку и повисшие над землей матерчатые шары, все более разбухающие, почти готовые сделать для Лога то, чем он жил последние полгода.
Пол года назад — стояла зима, все кругом было матово-белым от оседавшего из тумана инея — Лог забрел случайно на заброшенное поле. Земля здесь не родила, чахлые стебли были неприятны на вкус, и поле забросили, хотя каждый участок был на счету, Страховочная веревка тянулась за Логом, легко сматываясь с поясной катушки. Был зимний праздник Благодарения, и все сидели по Домам, стряпали пироги, готовились к большой вечерней молитве. В поле тишина стояла необъятная, какая-то гулкая, бездонная. Мороз продирал, но Логу было хорошо. Возвращаться не хотелось, и, достав из многочисленных карманов запасенные щепки и кремни, он высек огонь, разд ул его, присел на корточки, вытянул над костерком руки. Огонь был багровым, и туман, сквозь который он просвечивал, казался розовым. Розовое облачко, клубящееся и рвущееся кверху. Рука тоже ощущала это движение тумана, и мысль Лога, ясная и не стесненная ничем, впервые отметила это как некую реальность. «Вверх,— подумал он.— Вверх. Что-то есть в этом». В кармане завалялся клочок материи, Лог расправил его на ладони и, подержав над огнем, выпустил из рук, Полотно начало было падать, но повисло на какое-то мгновение, а потом даже поднялось немного, медленно-медленно, и… упало. Исчезло в пламени, истлело. Лог смотрел, как угасает огонь. «Вот оно что,— думал он.— Огонь — вот сила, которая толкает вверх полотно. Нет, не полотно. Огонь почему-то тянет вверх туман, а уж туман увлекает за собой кусок полотна…
Неужели никто из Путешественников раньше не додумывался до этого? Вверх! Идти вверх!
Рано думать об этом,— прервал Лог собственные размышления.— Полотно ведь все равно упало» .
Пол года назад это было, и с тех пор у Лога началась странная, двойная жизнь. Появилась тайна, в которую он не посвящал никого. Лишь одному человеку он хотел довериться — Лене, но она не поняла его. Сначала Лог экспериментировал с огнем и полотном. Он нарезал из материи кусочки разной формы и размера, бросал в туман над костром. Когда однажды довольно большой кусок полотна неожиданно выгнулся куполом и застыл трепеща, а потом медленно двинулся вверх и скрылся в тумане над головой, Лог в восторге даже загасил пламя неосторожным движением. Он стоял во мраке и впервые за все время подумал о том, что это реально. Это. Странное, немыслимое, никем еще не придуманное, только им, Логом, увиденное и теперь реальное, вполне реальное. Нужно только пробовать еще и еще, ведь если вверх мог улететь такой большой кусок полотна, то у летит и еще больший. А если полотно может лететь, то оно способно унести с собой и еще что-нибудь. Нужно больше пламени. Огромный костер — и огромный лоскут материи.
Почему лоскут? Если именно туман увлекает вверх полотно, то нужно… Да! Нужно сделать так, чтобы этот особый, создаваемый огнем туман так и остался в материи, не растекся по сторонам…
На следующий вечер, обманув мать уверениями, что должен сшить себе новую рубашку, Лог сел за разваливающийся станочек, оставшийся, кажется, еще от прабабки, и сшил неуклюжий, но легкий мешок с горловиной, которую можно было легко затянуть тугой нитью, Малыши мешали работать, станок раскачивался и грозил окончательно развалиться, но Лог все же довел дело до конца и заснул удовлетворенный, измученный и заинтригованный, а на другой день работал в поле из рук вон плохо, считая время от колокола до колокола. В тот вечер неуклюжее сооружение, которому Лог придумал звучное название «туманный шар», повисев над костром, начало подниматься, натягивая нить, на которой висел довольно тяжелый камень.
Шли дни, Точнее бы сказать, что дни тянулись, а вечера летели, полные забот и волнений. Сначала Лога не беспокоило, что кто-то может выследить его. Найти в тумане именно тот колышек, к которому была привязана его, Лога, страховочная нить, можно было лишь чисто случайно, в этой части селения, где начиналось заброшенное поле, люди появлялись нечасто. На вопросы матери о вечерних отлучках Лог придумывал нечто полу-вразумительное, но мать верила, а если и не верила, то думала, наверное, что у него свидания с Леной, и не особенно допытывалась.
Через месяц Лог знал уже, что большой мешок, самый большой из сшитых им «туманных шаров», способен поднять камень и продержаться на высоте более человеческого роста примерно- полвечера. Потом все кончалось. Туман, созданный огнем, почему-то терял свои необычные свойства, и мешок медленно опускался. Это еще не было трагедией: Лог вовсе не горел желанием тут же испытать на себе подъемную силу «туманных шаров» . Он даже не знал, сделает ли это когда-нибудь. Однажды, погасив пламя, собрав и сложив под камнем мешки — не унес бы ветер,— Лог услышал в ночной тишине негромкое потрескивание. Иней с почвы сошел, открыв мокрую, липкую и холодную землю, то и дело вздувавшуюся маленькими пузырьками. Пузырьки лопались, исчезали в тумане, оставляя тот неприятный, горьковатый запах, который Лог почувствовал еще в свой первый приход на делянку. Из-за этого запаха отчасти и было заброшено поле много лет назад, Лог знал об этом, но раньше ему и в голову не приходило как-то связать запах с пузырьками.
Услышав потрескивание и вспомнив, что оно означает, Лог подумал неожиданно, что ведь пузырьки — тот же туман, они зарождаются где-то под землей, прорываются вверх и сливаются с туманом, ничем от него не отличаясь, только запах выдает их присутствие. Лог накрыл место, где пузырьков было больше всего, куском полотна и обнаружил, что полотно приподнимается, что пузырьки тянут его вверх. Это новое открытие так увлекло Лога; что он забыл о возвращении. Из оцепенения его вывел нарастающий звук Голоса неба. Лог пустился бежать, едва не заблудился и явился домой грязный, падая от усталости. Мать бранила его, но он не слышал, он подумал внезапно, что эти пузырьки очень легкие, иначе не могли бы приподнять полотно, и что если собрать их много, очень много и наполнить ими большой «туманный шар»…
Все, что было потом, слилось для Лога в одно прекрасное деяние, прерываемое необходимостью работать в поле, сидеть с малышами, помогать матери, носить еду старому Лепиру. В мыслях Лог был где-то там, наверху, И вокруг него клубился изумительный ho красоте оранжевый туман, в котором легко дышалось, легко думалось и легко жилось. Да, так могло получиться, потому что уже первые опыты с пузырьками показали — они могут поднять значительно больше полотна, чем туман, создаваемый огнем.
Логу не удалось сшить мешок, который поднял бы его самого. Не потому, что это было невозможно,— просто он не сумел бы избежать вопросов матери, не сумел бы скрыть необычность своего шитья. Он сделал пять не очень больших «туманных шаров» и подвесил над местами выделения пузырьков. На счастье Лога, свойство пузырьков поднимать «туманные шары» не исчезало со временем. Более того, к середине лета, с приближением дня Урожая, пузырьки стали выделяться интенсивнее, будто под землей усилилась невидимая и постоянная работа какого-то таинственного, доброго к Логу существа.
День прошел, Логу не было скучно: он размышлял. Он впервые размышлял так спокойно, считая свободное время не пригоршнями, а целыми охапками. Под вечер явился староста, опустил в оконце похлебку и подождал, пока Лог насытится.
— Завтра соберется совет старейшин,— сказал староста.— Если ты одумался, то тебе, конечно, окажут снисхождение, и самое страшное, что тебе грозит это год заключения.
Год! Год в этом земляном мешке, и выпускать будут только в поле, потому что работать должны все. А как же мать? Как же старый Лепир? А «туманные шары» уже почти наполненные легким туманом? Их могут найти, и тогда — новое наказание, и все будет кончено. Все и так кончено. Чтобы жить с людьми, нужно быть таким, как все, как каждый. А если хочешь чего-то иного, о чем нельзя и подумать? Тогда — в мешок тебя. Оранжевого тумана захотелось? Будет и оранжевый, и зеленый в крапинку. Во сне.
Староста ушел, так и не дождавшись от Лога вразумительного ответа, голос и шаги его давно стихли, а Лог все сидел неподвижно, будто примерз, хотя летняя ночь была тепла. «Нужно было уйти,— думал Лог.— С Путешественником Петрином или одному» . Какой он глупец! Не хотел делать то, что все. Даже то, что делали Путешественники. Избрал себе другой путь — и потерял все. Через год, выйдя из землянки, он не сможет никуда уйти: за ним будут следить, любой его шаг — а шаги его научатся узнавать в самом густом тумане — тут же станет известен старейшинам. Пропадут «туманные шары», пропадет мечта, пропадет жизнь.
— Лог,— услышал он растерянный шепот.— Лог…
Это был голос Лены. Лог мгновенно вышел из состояния полусна. Он вскочил на постель и вытянул вверх руки. Ладони уперлись в низкий земляной потолок и нащупали тонкие горячие пальчики Лены, тянувшиеся к нему из оконного отверстия.
— Лена,— сказал Лог.— Лена…
Лена тоненько заплакала, как тогда, когда он поцеловал ее в первый раз, против ее воли притянув к себе, сам не ожидая от себя такого поступка.
— Не надо, Лена,— сказал он, морщась и стараясь придать голосу уверенность, которой не испытывал.— Ну подумаешь, год. На следующем празднике Урожая мы будем вместе, и навсегда.
«Вместе, и навсегда,— подумал он.— Навсегда — вот это верно» . Ему тоже захотелось заплакать, губы скривились, а пальцы царапнули по земляному потолку, и на голову посыпались мелкие камешки и песок. Промелькнула смутная мысль, Лог даже на мгновение задержал дыхание, чтобы она не ускользнула.
— Лена, милая, хорошая…— сказал он.
— Я принесла то, что ты хочешь,— неожиданно ясным и спокойным голосом сказала Лена.— Топор и лопатку.
— Ты подумала об этом даже раньше меня,— пробормотал Лог.
Это была единственная возможность, и то, что Лена подумала о ней, вдруг заставило Лога понять: есть и кроме оранжевого тумана, кроме мечты об иной красоте, кроме странствий и поиска неведомой истины,— есть кроме всего этого вещи, ради которых стоит жить. Любовь, например. Лена поняла сердцем, что не будет Логу жизни с сознанием пустоты в душе, слепой покорности Закону…
Лог думал об этом, и слезы текли по щекам впервые за последние годы; он давно забыл, что способен плакать, и плакал он не о себе, а о своей Лене, которая останется в селении и будет любить его даже тогда, когда он, может быть, уже умрет где-нибудь в поле или на чужбине. Лог думал об этом, а руки сами делали все, что нужно. Подхватили инструменты, начали разбивать топором и разрыхлять лопаткой камень и песок, расширяя отверстие, а песок и камешки сыпались на Лога, в глаза и рот, за воротник. В ночь перед судом старейшин узника не положено сторожить: до людского суда Лог был узником Голоса неба. Если он не использует этот шанс, сбежать потом будет невозможно. И Лена, милая Лена, поняла это…
Отверстие над головой стало достаточно велико, и Лог с помощью девушки выбрался из ямы, повалился на землю, тяжело дыша, а Лена стряхивала с его лица и одежды песок, будто это было так уж необходимо сейчас, и целовала Лога в грязные щеки.
— Вот,— сказала она потом.— Это мешки с провиантом. Это твой, а это мой.
Только после этих слов Лог понял смысл ее поступка, гораздо более безрассудного, чем показалось вначале. Лена решила уйти в Путешествие вместе с Логом. Быть с ним если не здесь, то там. Если не там, то нигде. Лог прижал девушку к себе, шептал слова, которые давно хотел и не решался сказать,— слова, которые были правдой еще минуту назад, а сейчас стали лишь средством усыпить подозрения Лены, потому что взять ее с собой Лог не мог. Он вовсе не хотел стать Путешественником, повторяя бессмысленные подвиги Лепира и Петрина. А «туманные шары», рвавшиеся вверх на его делянке, не выдержали бы веса двоих. Лог вовсе не был уверен, что они выдержат и его одного, но выхода уже не было. Сейчас или никогда.
Он взвалил на спину обе котомки и, стараясь вспомнить путь к своему страховочному колышку, низко пригнулся к земле, прощупывая в полной темноте направления тропинок. Лена шла сзади, держась за конец веревки, свисавшей с одной из котомок.
В селении было тихо, люди спали, сквозь туман не проникал ни один лучик. Логу казалось, что он ужасно долго не может найти своего колышка, вот-вот придет рассвет, и его начнут искать. Лена молчала, и Лог знал, что ее мучит один вопрос: что они ищут? Уйти в Путешествие можно ведь в любом направлении и из любого места, хотя бы от той же землянки.
Вот он, колышек, и вот страховочная веревка, ведущая к делянке. Лог перевел дух и обернулся к Лене. Он должен сейчас предать ее, это единственный шанс спастись им обоим.
— Лена, милая,— сказал Лог, обняв девушку и чувствуя, как сам слабеет.— Лена, хорошая моя, я не могу уйти так, мне нужно домой — взять кое-что. Ты тоже иди к себе и возвращайся на рассвете. Вот… запомни колышек и дорогу.
Лена промолчала. Если уж она решилась быть с Логом, то должна делать все, что он скажет, не расспрашивая и не рассуждая… Когда шаги девушки стихли в гулкой темноте, Л о г взвалил на спину котомки — Лене они ни к чему, а ему пригодятся обе, если «туманные шары» смогут их поднять,— и шагнул в поле, перебирая рукой страховочную веревку.
На делянку ничего не изменилось: низко над землей висели пять мешков, насыщаясь легкими пузырьками пахучего тумана. Лог распустил веревки на полную длину, и шары рванулись вверх, повиснув невидимо где-то над головой. Лог притянул назад один из них, это удалось с трудом, и привязал к веревке котомку с провизией. «Туманный шар» легко поднял этот груз. Лог привязал и вторую котомку — к другому мешку — и лишь потом задумался над простым, в сущности, вопросом: что ждет его там, наверху? В любом Путешествии по земле была неопределенность риска, но было и точное знание: Путешественнику пригодится пища, чтобы не умереть от голода, и постель, чтобы не спать на сырой земле. А там, наверху, где нет ничего, кроме тумана и Голоса неба?
«Я только должен убедиться,— подумал Лог,— должен сам увидеть оранжевый туман, А потом отрежу один или два мешка и опущусь в поле и тогда, узнав наконец истинную красоту, стану Путешественником..,»
Так убедив себя, что котомки с едой и постелями еще пригодятся, Лог начал привязываться. «Туманные шары» были связаны вместе, лямки, которые должны были обхватить Лога за плечи, под мышками, он приладил несколько дней назад, а сейчас привязал крепким узлом сиденье и сел на него. Сидеть было неудобно, веревки впивались в тело. В котомках есть постели: использовать их? Лог начал было отвязываться, но в это время ощутил, как дернулась страховочная веревка, все еще привязанная к поясу. Лог замер. Почудилось? Веревка дернулась ощутимее.
«Лена вернулась,— подумал он.— Теперь станет пробираться сюда, и нужно будет ее успокаивать и убеждать вернуться…»
Это была не Лена. Лог услышал голоса. В тумане вдоль веревки двигались люди Гулкий бас принадлежал одному из старейшин, мужчине огромного роста с неприятным бородатым лицом. Второй голос, что-то бормотавший в ответ, был голосом старосты. Слов Лог не разбирал, но это и не имело никакого значения.
Неужели Лена поняла, что Лог ее предал? И вместо того чтобы идти домой, все рассказала старосте?
Лог отбросил подальше конец страховочной веревки, уселся покрепче, чтобы случайный рывок не вывалил из сиденья. Он едва доставал ногами до земли и не мог нагнуться, чтобы отвязать от вбитого в землю кола веревки, удерживавшие «туманные шары». Голоса приближались, и тогда Лог извлек удобно положенный в карман нож и полоснул по веревкам.
Все осталось по-прежнему, только сиденье слегка покачнулось, и ноги, сколько ни вытягивал их Лог не находили опоры. А потом Лог услышал голоса — откуда-то снизу, будто из-под земли.
И лишь тогда понял, что летит.
Был мгновенный, иглой кольнувший страх, и было быстрое успокоение, потому что связка «туманных шаров» поднимала свою ношу легко и почти неощутимо. Но главное, почему Лог знал, что не висит на одном месте, было возрастающее ощущение холода. На поле стояла летняя вяжущая теплынь, а здесь было холодно, как в хорошее зимнее утро. Лог не мог этого предвидеть и теперь дрожал, согревая себя тем, что пытался ответить на возникающие одно за другим «почему» . Почему наверху холодно? Почему, несмотря на то что до утра еще далеко, над головой наметилось нечто расплывчато-зеленоватое, едва видимое, но все же различимое, как далекие отсветы горящего фонаря? И почему, когда Лог поднес к глазам намокшую вдруг ладонь, он увидел на ней огромные снежинки?
Лог протянул в туман руку, чтобы поймать побольше этих неожиданных в летнее время снежинок, и ощутил, как мгновенно вспотела спина и волосы, кажется, зашевелились на макушке: он видел кончики пальцев вытянутой руки! Даже в этом мраке, едва освещаемом непонятной далекой лампадой, он видел в тумане то, что с трудом мог разглядеть в самые, прозрачные дни! Он посмотрел вверх и с предельной отчетливостью, будто перед самыми глазами, увидел все пять «туманных шаров», различил все связывающие их веревки, котомки с провизией, и все это, совершенно невозможное для охвата одним-единственным взглядом, на слабо светящемся фоне зеленоватого почему-то тумана.
«Почему туман и воздух — разные слова?» — вспомнил Лог.
Он смотрел вверх, выворачивая шею, а туман над головой редел и редел, и в нем все четче возникал огромный светящийся круг, непонятно как державшийся там, в небе. Страх, который Лог испытал по этому поводу, сменился и вовсе безотчетным ужасом: издалека приближался, сминал ночную тишину Голос неба. Что-то невидимое надвигалось, рвало в клочья воздух, туман и все вокруг, сиденье под Логом раскачивалось все сильнее, а Голос ревел, и это был конец. Это был гнев небес, и он был ужасен.
Полностью парализованный, Лог ждал смерти, но Голос стал затихать, нырнул куда-то в глубину, и Лог слышал его почему-то под собой, куда не смел взглянуть. Лишь много времени спустя, когда Голос истаял окончательно, Лог посмотрел вниз и увидел белое поле снега, стоявшего буграми с броскими четкими тенями, и поле это тянулось так далеко, как… Логу не с чем было сравнить, и он понимал только одно: он видит. Не на пять, не на двадцать, не на сто локтей. Может, даже не на тысячу.
Заболели глаза: они не привыкли к такой работе — смотреть вдаль. Лог зажмурился на мгновение, а когда вновь решился их открыть, взгляд был направлен не вниз, а вверх.
Туман исчез.
Была чернота, абсолютная чернота вымазанного жирной сажей купола. И на куполе блестели, искрились, светились, переливались яркие и слабые белые, голубые, желтые точечки. Снежинки. Казалось, они меняются местами и приплясывают. Сознание Лога уже не было способно оценивать впечатления, и он не понимал, что эти точечки на небе — звезды — совершенно неподвижны, а связка шаров раскачивается в высотном течении, унося Лога прочь от родного селения и от всех навсегда для него умерших земных проблем.
В глаза Логу заглянуло огромное зеленоватое лицо с какими-то пятнами, безглазое и безносое, почему-то с выщербленной щекой. Это была та лампада, которая светила сквозь туман, она Превратилась в лицо, четкое и страшное, под черным куполом, окруженное снежинками-точечками. Лицо тянуло Лога к себе, и он, широко раскрыв глаза и уже не сдерживая рвущийся из горла крик, чувствовал приближение неотвратимого и безнадежного.
Бездна купола становилась все глубже, все более слабые искорки являлись из мрака, вступая в общий пляс, их стало больше, чем снежинок в поле, и бездна уже не казалась черной — напротив, она сверкала, слепила, а когда Лог повернул голову, снежинки ринулись на него, упали на плечи, заколотили жгучим дождем, завертелись, и противная тошнота поднялась к горлу.
Он не чувствовал ни рук своих, ни ног, он умирал среди огней, ловил ртом остатки воздуха, разреженного на этой высоте, и не понимал, что губит его не гнев Голоса, а простой недостаток кислорода. И это не глаза богов смотрят в его глаза. И внизу — не снег, а все тот же туман, из которого воздушные шары, наполненные легким газом, вынеслись в прозрачную и открытую вышину.
Туман лежал холмистой равниной, освещаемый ровным и равнодушным светом почти полной луны, а между туманом и небом, которое вовсе не было твердью купола, неслась в воздушном потоке неуправляемая связка шаров, отбрасывая на поверхность тумана причудливую тень.
Лог уже не видел всего этого великолепия обычной летней ночи. Мир для него померк. Он умер.
…И родился вновь.
Как младенец, он ничего не понимал, в том, что увидел, заново явившись в мир. Как у младенца, в теле его жили только ощущения — приятно и светло, тепло и хочется есть. Он не думал этими словами, он вообще не думал. Пришло время, и он начал разбирать детали внешнего мира, и увидел кое-что знакомое по прежней жизни. «Стол,— он вспомнил название.— Стулья. Скамья. Окно. Свет. Человек» . Было и еще что-то непонятное (ведь малыш не понимает назначения никогда не виденных предметов). Внимание сосредоточилось на человеке, сидевшем у изголовья постели, на лице человека, и это позволило Логу выйти из, младенческого возраста. Он стал взрослым почти мгновенно и вспомнил все. Всю свою прежнюю жизнь и весь ужас последних минут.
Голова закружилась, и Лог вцепился пальцами в мягкое одеяло. Воздух! В комнате не было воздуха! Он видел стол, стулья, скамью у противоположной стены, окно, выходящее в черноту ночи, яркую слепящую лампаду под высоким потолком,— видел все сразу! Его глаза, от рождения привыкшие глядеть на расстояние вытянутой руки, не воспринимали объемности удаленных предметов, и до потолка в этой комнате без воздуха могло быть десять локтей, а могло быть и все сто тысяч.
Человек, сидевший у постели, улыбался и Молчал. Лицо его было выбрито до синевы, как у юноши, но, покрытое тонкими морщинами, принадлежало, несомненно, старику. Лицо казалось знакомым, но и это впечатление могло обмануть,
— Малыш,— сказал человек,— малыш, тебя зовут…
— Лог,— он почувствовал, как клокочет в горле.
Малыш. Человек был похож на Путешественника, на Петрина, Это не мог быть Петрин, но желание, чтобы это был именно Петрин, оказалось сильнее разума. Обретя ч наконец возможность если не мыслить логически, то хотя бы связно говорить, Лог спросил:
— Почему?
— Почему? — переспросил человек.
— Почему я дышу? Здесь нет воздуха. Почему я вижу? Все кружится, но я вижу. Почему?
— Разве туман и воздух — одно и то же? Это разные слова, и обозначают они разные вещи.
— Петрин!
— Меня зовут Ярин… И я буду твоим наставником, Лог, в этой новой для тебя жизни. Пока ты не станешь самостоятельным, И скажу тебе сразу: ты жив. Ты был без памяти всего сутки, не так уж долго. Ты на Горе. И это теперь твой дом. Остатки твоего воздушного корабля в соседней комнате, как и твои вещи. И ты действительно видишь на много локтей вокруг. Глаза даны человеку, чтобы видеть мир. Весь, и сразу. Здесь и там, далеко. Запомни это, Лог. Повторяй, пока не привыкнешь, пока, это не войдет в тебя, не станет тобой… Ты жил в тумане и не видел ничего дальше собственного носа. И не знал, что туман не воздух, а помеха. Но ты был недоволен, ведь так? Искал нового, не мог жить, как все- И ты нашел способ узнать. Ты узнал. Не все, только малую толику. Ты дышишь воздухом. Он вокруг тебя, невидим и неощутим. Воздух открывает тебе мир, а туман закрывал его. Тумана здесь нет, Лог. Он остался внизу. Ты поднялся выше тумана. Ты поднялся выше себя, Лог. Подумай об этом, Лог, прими это как закон. Так есть.
Прежде чем Лог успел произнести слово, за окном раздался грозный, басовитый, рокочущий Голос неба. В этом звуке невозможно было ошибиться. Голос гневался на Лога, он едва не убил Лога там, в ночном тумане, он настигнет Лога здесь,
Ярин тоже услышал Голос, но остался совершенно спокоен. Он что-то сказал, и Лог даже услышал, но не воспринял; слова не проходили в сознание, где властвовал Голос.
— Это винтолет,— повторил Ярин.
И Лог успокоился. Его успокоило слово, на котором лежала печать неживого, придуманного. И пренебрежение, с которым Ярин произнес это странное слово.
— Винтолет,— повторил Лог.— Это… Голос неба…
— А…— Ярин покачал головой.— Да, для тех, кто в тумане, это Голос неба. Нам приходится летать выше тумана, опускаемся мы редко, навигация только по приборам, это сложно и опасно, А вы не видите машину, вот и легенда. У вас много легенд. Больше, чем знаний. Есть и у нас легенды, притчи. Но совсем иные…
— Что поднимается выше туч?
— Горы.
— Что простирается выше гор?
— Небо.
— Что же за кебом, где светят планеты и звезды?
— Мысль и Знание.
Лог почти ничего из сказанного не понял, кроме одного: богов нет. Он приподнялся на постели. Руки и ноги вполне повиновались, они больше не дрожали, и Лог решил встать. Но отказали глаза. Все закружилось, перевернулось, Лог вцепился в плечо Ярина. Но не лег. Сидел, пережидая с закрытыми глазами приступ тошноты. А Голос все звучал, доносился издалека, и, когда, открыв глаза, Лог увидел все предметы на прежних местах, он спросил:
— Его… можно увидеть?
— Ты молодец, малыш,— сказал Ярин.— Ты просто молодец, Лог. Конечно, винтолет можно увидеть и даже потрогать. А потом и полететь на нем, если захочешь. Скоро взойдет солнце, станет светло, и ты увидишь город, и винтолеты, и заводы, и людей, которые уже любят тебя… А сейчас, чтобы ты не мучился ожиданием, я расскажу тебе историю нашей бедной планеты…
Лог покачал головой. Он не понимал и половины слов. Город, завод, солнце, планета. Пустые звуки.
«Один шаг,— подумал Лог .— Один шаг, и один удар ножом по натянутым веревкам, И — новый мир. Один шаг — и новый мир». Лог повторял эти слова, их-то смысл он прекрасно понимал. Забыл он только о том, что до этого одного шага сделал множество других. Он шел всю жизнь. Желая необычного, хотел того, что еще мог понять и представить, потому что человек просто не может хотеть того, чего не представляет. И получил свое, хотя совсем не то, чего ждал,
— Винтолет,— еще раз повторил Лог,— город, планета… Все кружится перед глазами, Ярин…
— Это естественно,— сказал Ярин.— Это пройдет. Закрой глаза, Лог. Слушай…
И Лог узнал.
Несколько тысяч лет назад это была прекрасная зеленая планета, с высоким и прозрачным зеленым небом («Не оранжевым?» — вставил Лог) , по которому плыли белые облака («Что?» — спросил Лог, но больше не перебивал,
только запоминал непонятное).
Жили на планете люди — племя землепашцев и умельцев, летали птицы, в лесах водились звери.
А потом пришел туман.
В недрах планеты шли процессы, которых никто из людей в то время не понимал. И постепенно воздух, прекрасный, чистый и прозрачный воздух, начал мутнеть. Почти всюду из почвы выделялись газы и пары, следы подземных реакций. Они были безвредны для людей, но птицы погибли почти сразу. Туман был везде, и уйти от него можно было, только поднявшись повыше. Туман был тяжел, он стлался по земле, быстро густел, и люди жили, будто в молочном плену.
Они ушли в горы — не все, только часть. Другая часть осталась на равнинах, в привычной, хотя и изменившейся, обстановке. Те, что остались, сеяли и убирали и жили этим, и этот труд, достаточный, чтобы не умереть от голода, был , их жизнью. Они ничего не видели в тумане, но и не стремились видеть, потому что забыли, и то это такое. Они привыкли. Еще сотня тысячелетий такой жизни, и у них, конечно, развилось бы новое чувство, скажем, инфракрасное видение или звуколокация. Но времени прошло немного — чуть меньше тысячелетия. И в долинах жило племя слепцов, создавших себе удобную веру в то, что так и должно быть, что так было всегда, что мир — это селение, жизнь — это работа в поле, дом, семья, дети, и больше ничего не было, нет и быть не должно, потому что таков Закон. Это твое племя, Лог…
А другая часть народа уходила в горы. Туман настигал их, но они поднимались все выше. Им было худо, потому что в горах пищи мало, но они не хотели сдаваться — не для того даже, чтобы выжить, а для того, чтобы ответить на вопрос: почему? Почему случилась такая беда?
Туман поднимался медленно, но неотвратимо. Только четыре горные вершины оказались выше тумана, когда движение его наконец прекратилось. Только четыре горстки людей остались жить, отделенные друг от друга тысячами километров. Ничего друг о друге не зная. Четыре острова в океане тумана. Но они отстояли себя. Они выжили. Более того, они сохранили знания. Они строили в горах поселки, а когда не хватало места, взрывали скалы. Появились города, выросли заводы. Чтобы передвигаться по горным склонам, люди придумали вездеходы. Чтобы сообщаться с другими городами, изобрели радиосвязь и воздухоплавание. И только одного у них всегда не хватало: пищи. Горные поля скудны, спустя два-три столетия они уже не могли прокормить возросшее население. И перед нашими предками возникла проблема проблем.
Вот тогда им и пришлось спуститься в долины.
«..И небо разгневалось на людей, явился Голос, и началась буря, которая продолжалась много дней и ночей, а когда Голос умолк и люди покинули свои дома и вышли в поле, чтобы собрать в амбары урожай , оказалось, что Голос наказал их, забрав половину скирд на небо. И когда люди молились богам своим, Голос неба отвечал: так будет всегда…»
— Забирая у нас часть урожая, вы оставляли взамен орудия,— сказал Лог, понявший в рассказе Ярина лишь суть, но не детали.
— Да ,— кивнул Ярин,— Орудия, которые вы не могли сделать сами, ведь у вас нет литейного производства…
— Нет чего? — сказал Лог
— Мы для вас боги, могучие, бестелесные и громогласные,— вздохнул Ярин.— Вы для нас братья, которым мы не в силах помочь прежде всего потому, что.вы. не нуждаетесь в нашей помощи, вы отвергли бы ее, не поняв. Вы счастливы, как ни странно. Вы глупо счастливы, ничего не зная ни о себе, ни о мире. Туман незнания скрывает от вас мир. Туман просочился и в ваши мысли. Отделил их одну от другой, отучил связывать их в цепочки рассуждений. Вам достаточно того, что у вас есть. У вас просто нет воображения. Туман. Проклятый туман…
— Может, это и к лучшему? — пробормотал Лог. Он подумал о матери, о малышах, о Лене, о Лепире, обо всех сразу, как-то одним взглядом охватил всю свою жизнь и жизнь селения под этим новым для него углом зрения.— Вот вы, Ярин, не утратили способности стремиться к тому, чего у вас еще нет. И я хотел… хочу того же. Оранжевый туман… Теперь, когда я знаю, что это глупость, я хочу еще большего, хочу так много, что, кажется, лопну от нетерпения,., И так тоскливо. А они счастливы. Те, кто остался в тумане. Значит, им лучше, чем вам… Чем нам.
Ярин помолчал, глядя Логу в глаза.
— Ты хотел бы вернуться вниз? — спросил он.— Жить, как живут другие?.. Вот видишь. Это прекрасная болезнь разума — желание знать и уметь. Как и всякая болезнь, она мучительна. Но если ты выздоровеешь, твой разум угаснет. К счастью, эта болезнь неизлечима. Но вы редко болеете… Туман, в котором вы живете, не дает болезни стать эпидемией.
— Путешественники,— сказал Лог . .
— Это лишь легкая форма болезни,— сказал Ярин.— Не сон разума, но еще и не явь. Это дрема, пробуждение. Неясное ощущение неудобства, влекущее чувство таинственности мира.
— Откуда вам столько известно о нас? Вы ведь никогда не приходили к нам.
— А ты, Лог? — улыбнулся Ярин.— Среди тысяч Путешественников находятся такие, кто смутно понимает, что поступать нужно совсем иначе. Искать не там, где ищут все. Это люди с воображением. Они приходят к нам. Нет — прилетают. Они открывают закон теплового расширения или, как ты, Лог, наполняют шар легкими газами. Их очень немного. И лишь считанным единицам удается сохранить рассудок, когда туман неожиданно рассеивается и они видят, что мир необъятен. Видят далекий горизонт, вспаханное ветрами поле тумана, а над собой то, что и д ля нас пока недостижимо далеко: солнце, луну, планеты, звезды… Вот теперь к нам пришел ты, Лог . .
Слушая Ярина. Лог смотрел в сереющий проем окна. Тьмы уже не было, но не было еще и света, день только нарождался. Лог потянулся к окну. Ноги повиновались ему, хотя комната и качалась перед глазами. Но шаг был сделан. Второй и третий. Вцепившись в подоконник, чтобы не упасть, Лот смотрел перед собой в мир, явившийся ему от горизонта до горизонта.
Дом стоял над крутым обрывом. Ослепительно-белый ковер лежал внизу. А небо вокруг полыхало алым, оранжевым, желтым, всеми возможными оттенками, и что-то зарождалось между туманом и этой непередаваемой игрой света. Что-то более яркое и слепящее, чем пламя.
— Восходит солнце,— сказал Ярин.— Идет день.
Лог отшатнулся. Мысль о том, что он сейчас умрет, была мимолетной и сгорела в пламени восхода. Лог почувствовал это пламя в своей груди.
— Солнце ,— повторил Лог. Пламя в груди не гасло, и Лог подумал, что оно останется в нем до самой смерти, и будет жечь его, и сожжет наконец, но прежде он узнает все. что знают эти люди. И больше того, что они сейчас знают
— Туман засасывает,— сказал Ярин, поняв состояние Лога.— Он гасит пламя в груди. Туман… Он поднимается, Лог. Несколько десятилетий назад извержение газов из почвы вновь усилилось. Туман поднимается, и через два-три поколения… Туман будет здесь.
— Нет! — сказал Лог, ужаснувшись тому, что мгновенно нарисовало его воображение. Никто не должен жить так, как живут люди там, внизу. Никто. Никогда.
— К сожалению, туман сильнее солнца,— грустно сказал Ярин, и Лог подумал, что Ярин уже наполовину погрузился в туман, в свой туман, если смог сказать эти слова.— Чтобы победить туман, мало победить себя. Нужно победить мир. Кто сможет сделать это?
— Я,— сказал Лог.
