На Заводской улице жил старый инженер Жуков с женой, которую, как и в молодости, любил нежно и преданно. За долгие годы супружества они не ведали разлуки. Выходные — вместе. Отпуска — вместе. А когда время и обширнейший инфаркт подкосили силы и пришлось уйти на пенсию, Жуков, однако, не замкнулся в четырех стенах, каждое утро, как и прежде, шел он на завод. Деликатнейший человек, старого закала, он непременно, при любой погоде, приподнимал головной убор, тихим голосом произносил:
— Доброго вам здоровьица.
— И вам также, Николай Васильевич,— неслось в ответ.
Узнав, что я собираю материал о Жукове для книги, визовский знакомый воскликнул:
— Надо, надо о старике!
Подумав, спросил, знаю ли я, кто дал Свердловску, тогдашнему Екатеринбургу, первый ток после гражданской войны. Не дожидаясь ответа, сказал:
— Жуков. Был я в тот вечер в театре. Слепо горели керосиновые лампы. И вдруг в антракте вспыхнул электрический свет. Не очень яркий. Напряжение в сети то падало, то снова повышалось. Но все равно, какое это было событие, представляешь?!
Конечно, было отчего ликовать — в Екатеринбурге снова появилось электричество.
… К весне двадцать шестого года работы на новой электростанции были в основном завершены… В понедельник Жуков решил проверить установку первых агрегатов. Почти следом за ним в турбинный зал вошел директор «Красной кровли», как тогда назывался Верх-Исетский завод, Давыдов. Времени у него было, очевидно, в обрез, и потому он, едва переступив порог, огорошил предложением:
— Знаешь что, переходи к нам работать.
Жуков вопросительно посмотрел на него.
— Нам нужен знающий электрик,— пояснил директор завода.— У нас строится динамный цех. Пойдешь?
Директор понравился Жукову. Разговаривал с подкупающей простотой, черные глаза смотрели мягко и изучающе, как бы прощупывая собеседника. И первому красному директору ВИЗа, участнику грех революций, делегату уральцев на Втором съезде Советов Жуков тоже понравился, много хорошего о нем наслышался.
Жуков съездил на ВИЗ. И загорелся: дело, действительно, задумано грандиозное, можно будет заняться вакуумом, о котором столько кричали американцы. Где, как не в новом цехе, для этого откроется простор?
Главного электрика верхисетцы быстро узнали и полюбили. Дни и ночи проводил он на стройке динамного цеха. Оборудования не хватало, приходилось приспосабливать устаревшее. Даже Москва не могла дать все, что надо для новостройки. Был случай, когда прислали выработавшие срок электромоторы подводных лодок, снятых с вооружения. Инженерные должности сплошь и рядом занимали люди, умевшие лишь писать да считать. Но Жуков не жалел, что променял электростанцию, где все было отлажено, на большой и сложный завод, отнимавший у него чуть не все двадцать четыре часа в сутки.
Динамный цех пустили, а хлопот не убавилось.
Скорее, наоборот. С пуском нового цеха началось освоение проката динамного электротехнического листа. Дела шли плохо. Качество металла не отвечало стандартам, и концессионный завод в Москве, филиал Берлинской фирмы «Сименс-Шукерт», отказывался покупать наш прокат, предпочитая завозить его из Германии. Волей-неволей стране приходилось покупать электротехнический металл у немцев, платя за него золотом. Это и заставило правительство приобрести у фирмы «Спменс-Шукерт» оборудование электропечи для выплавки трансформаторной стали, обладающей более высокими магнитными и электротехническими характеристиками, нежели динамный металл, и установить ее на заводе «Красная кровля». Решение это тоже не с неба упало. Еще в четырнадцатом году верхисетцы освоили выпуск динамного листа, который использовался на русских заводах, выпускавших электрические машины. В семнадцатом году прокат его был прекращен. Делались попытки выплавлять и трансформаторную сталь на заводе — тоже впервые в России. Однако верхисетцев постигла неудача: качество стали было низкое, да, по существу, ею никто не интересовался, кроме небольшой кучки энтузиастов.
Согласно договору, электропечь предстояло смонтировать немецким специалистам.
…Метель носилась по заводскому двору, врывалась в почерневшие от времени корпуса, заметала дороги.
Погребенной под снегом оказалась добрая половина оборудования, месяц назад снятого с платформы. Рабочие разгребали сугробы, расколачивали ящики. Чертежник Тебелев, маленький, юркий, в прошлом неудавшийся артист, сверял наличие по спискам и диву давался: в ящиках лежали совсем другие детали, а не те, что значились. Обнаружив очередную ошибку, зачем-то трогал пенсне и, выпятив грудь колесом, артистически выбрасывал вперед левую руку:
— Николай Васильевич, снова недоразумение!
— Ничего, Володя, разберемся,— спокойно отвечал Жуков.
А у самого вскипала кровь: какое свинство! Нарушить договор, тянуть канитель с приездом монтажников да еще маркировку деталей перепутать! Это даже не свинство, а черт знает что, умышленное затягивание дела. Ежась от холода и втянув голову в плечи, Николай Васильевич отправился в заводоуправление. Надо какие-то срочные меры принимать, иначе погорим, как шведы под Полтавой.
Давыдов, увидев Жукова, привстал, подал руку.
— Садись, погрейся.— Упреждая вопросы, зачем вызывал его и начальника электроцеха Самойлова, сразу перешел к делу:— Хочу посоветоваться с вами. Будем ждать приезда немцев или сами смонтируем печь? Время-то идет, а золото ручейком бежит за границу. Торопиться нужно с налаживанием производства трансформаторной стали. Ну, Николай Васильевич, смонтируем?
Жуков попросил времени подумать. Через три дня он пришел к директору без вызова.
— Сделаем! — с порога бросил он.
Директор завода и главный инженер распоряжением от 24 января 1929 года предписали главному электрику с сего числа приступить к установке электропечи, в трехдневный срок представить календарный план работы. Самойлов немедленно собрал народ в своем крохотном кабинете.
Новое всегда увлекает. Рабочие заговорили наперебой.
— Ну, хорошо,— сказал электрик Николай Малых,— допустим, возьмемся смонтировать печь. А схемы есть?
Самойлов кивнул головой.
Старый рабочий Иван Яковлевич Колмогоров нетерпеливо подошел к столу и, глядя в лицо начальника цеха, строго заявил:
— Революцию своими руками сделали. И хитрую технику обуздаем.
Как ни торопился Жуков с монтажом электропечи, приступить к ее сборке с сего числа, как предписали директор и главный инженер, не смог. Официальным письмом главный электрик уведомил управление завода «Красная кровля», что сборку печи возможно начать только с первого февраля, так как основной фундамент не очищен и требует прорубки некоторых отверстий для анкерных болтов. К письму он приложил план монтажных работ.
Фундамент вырыли почти у самых ворот. Из подворотни задувал холодный ветер, гуляли сквозняки. Подуют монтажники на руки и продолжают работу. Смена длилась по десять-двенадцать часов. Хотя в те годы еще и слыхом не слыхивали о сетевых графиках, но монтаж печи велся именно по такому методу: параллельно осуществлялось несколько работ. Оборудование монтировали бригады Колмогорова и Черепанова. Между ними гало соревнование: кто лучше и быстрее. Кожух печи устанавливала бригада слесарей, возглавляемая Алексеем Кунгуровым.
Встречались неувязки в чертежах.
— Надо Володю взять за бока,— каждый раз вспоминали чертежника Тебелева и шли к нему за исправлениями.
Тебелев работал, как все,—вдохновенно, просто, без недавней рисовки. Поставив чертежную доску прямо в монтажной мастерской, он чертил и перечерчивал схемы, на ходу вносил изменения. Стук молотков и разговоры не отвлекали его. Маленький, седой, Тебелев был на правах младшего брата, все его звали Володей. Добрый и веселый, он не обижался на такую фамильярность. Всерьез говорить с ним затруднялись: в агатовых глазах чертежника, прикрытых пенсне, вечно бегали озорные огоньки. Выбрав свободную минуту, рабочие подсаживались к нему. Тот рассказывал анекдоты, шутил, а дело у него между тем не стояло.
— Ну и артист ты, Володя! — смеялись рабочие, уходя.
Тебелев вдруг вспоминал, что он и на самом деле артист, хотя и неудавшийся, делал легкий поклон, прижимал свободную руку к сердцу, другую с карандашом и резинкой выбрасывал в сторону, предостерегающе помахивая: «Аплодисментов не надо». А взор его продолжал скользить по чертежу.
Главный электрик, занятый налаживанием энергетического хозяйства завода, ежедневно несколько часов проводил на строительной площадке. Не получалось с регулированием автоматики — становился монтажником. Не подходили детали — снова, предварительно вникнув в чертежи, шел на рабочее место.
—Только что с Москвой беседовал,— сообщил однажды Давыдов.— Торопят с пуском электропечи.
— И мы торопимся.
— Вижу, Николай Васильевич, вижу, дорогой. Но надо еще, выходит, поторопиться. Пойдем-ка к рабочим, потолкуем.
Весть о разговоре с Москвой рабочие встретили с воодушевлением. Длинных речей, понятно, не произносилось, в рабочей среде они вообще не приняты, одно-два слова, вот, пожалуй, и все. Когда Давыдов попросил монтажников «поднажать», ближе всех оказавшийся к нему электрик Николай Малых, не выпуская из рук кусачки, выпрямился во весь свой богатырский рост, в легком прищуре сверкнул на директора угольного цвета глазами:
— И «поднажимать» нечего. Когда рабочий класс подводил свое рабоче-крестьянское государство?
— Спасибо, товарищи! Так и передам…— сказал директор завода.
Монтажники, все, кто был причастен к установке печи, не подвели. Работа была выполнена на месяц раньше срока, к первому июня.
… Бывают события, которые долго помнятся.
Таким праздником на Верх-Исетском заводе стал пуск электропечи. 9 июля 1929 года была выдана первая в Советском Союзе плавка трансформаторной стали. По этому случаю в мартеновском цехе прямо возле электропечи состоялся митинг, на который, кроме строителей и цеховой публики, пришли работники других служб завода, представители городских и областных властей. Играл духовой оркестр. Один оратор сменял другого. На кумачовом полотнище горел призыв: «Освободимся от импорта трансформаторной стали!»
Плавку вел сталевар Александр Александрович Суков.
Электропечь, диаметром около двух метров, светлая и круглая, как алюминиевая чаша с выпуклой крышкой, оглушительно трещала, выбрасывая снопы искр. Суетились подручные сталевара, смущенные оказанной им честью первыми сварить новую марку стали. Мастер Тютев, приглашенный из Златоуста для проведения опытных плавок, успокаивал их:
— Не волнуйся, ребята. Все идет как надо.
А Николай Васильевич Жуков, один из главных виновников торжества, стоял в сторонке, казалось, всеми забытый. Как всегда, был он задумчив, внешне спокоен, и только маленькие руки с тонкими пальцами выдавали волнение. Жуков до хруста попеременно сжимал пальцы то правой, то левой руки, будто на морозе, хотя стояла невообразимая жара, дышать было нечем. Мысли его текли уже в другом русле, дальше: «Теперь дело за сталеварами. Трудненько им придется идти целиной».
Николай Васильевич так размечтался, что не расслышал, а лишь догадался, что подали команду на выпуск плавки. Из печи, словно из гигантского чайника, по желобу покатилась огнедышащая наша, советская трансформаторная сталь! Она плескалась, ходила кругами, искрилась и бурлила в ковше, поставленном под желобом.
Заглушая шум, с новой силой заиграл оркестр. А по литейному пролету, в восточную его часть, навстречу полуденному солнцу, пробивающемуся сквозь закопченные фрамуги в крыше, плыл, точно корабль, ковш-бадейка с бесценным металлом.
Высокую оценку монтажу дали и немецкие специалисты фирмы «Сименс-Шукерт», приехавшие на завод с опозданием на пять месяцев. Они были обескуражены: думали, что русские на стенку кидаются, ожидая иностранцев, а тут, оказывается, уже варят сталь. Сколько ни крутились вокруг агрегата, сколько ни смотрели, придраться было не к чему. Инженеры из Берлина признали: так могли смонтировать только сами немецкие специалисты.
Однако горя нашим сталеварам пришлось хлебнуть порядком.
Вначале они не варили, а только доводили жидкую мартеновскую сталь. Электроэнергии не хватало. Металл нужного качества не получался. Выльют сталь в ковш и тут же обратно в печь зальют. Часто ломались электроды, куски падали в расплавленную сталь, значит, надо было все начинать сначала. Самый больной вопрос — как держать шлаки, с которыми выводятся вредные примеси.
Впрочем это уже другой рассказ.
…Первым испытал это на себе Николай Константинович Пестовских. К концу смены в глазах почувствовал боль. Прикрыл веки. Думал, что просто устал. Но боль не прошла. С трудом раздвинул веки — перед глазами красные круги, будто кто повязал цветастую косынку. Из цеха увели его под руки, отправили в больницу к Лепешинскому.
Следом за Пестовских в больницу угодил и мастер Суков. И тоже клялся врачам, что ни разу не снимал очки с козырька.
Обоим спускали в глаза какие-то капли, делали холодные компрессы. Но наступало лишь временное облегчение. Пробыли они в больнице день-другой, выписались. Полегче стало. Может, и верно, где оплошность допустили? А стали работать, история повторилась. Разгадка пришла позднее, и не от медиков, а от физиков. Оказалось, синие очки, которыми пользуются сталевары мартеновских печей, для электро сталеплавильщиков непригодны, так как не задерживают ультрафиолетовые, сильно действующие на глаза лучи. Сталеваров спасли зеленые очки.Однако не все тайны постигались так легко.
Сколько ни бились, а трансформаторная сталь не получалась. Обратились за советом к немецким инженерам, находившимся не у дел. Все равно золото им идет, пусть думают. Те растерялись.
— Мы специалисты по монтажу, а не эксплуатационники. Надо выписывать инженеров из Германии. Они помогут, научат.
Пришлось звонить в главк.
Вскоре заявился инженер с завода Крупна. Он не горел желанием делиться секретами производства трансформаторной стали. Давал кое-какие советы. Но советчик — не ответчик. С участием крупповского посланца выдали с десяток плавок, и все их забраковали по химанализу.
Директор завода Давыдов пригласил группу сталеплавильщиков.
— В чем дело? — Невысокий, худой, грозно стоял он за большим столом и в упор глядел на немца.— В чем дело, я вас спрашиваю? Потрудитесь дать вразумительный ответ.
— Ваши материалы не подходящи для трансформаторной стали,— холодно ответил инженер и, сделав кислую мину, через губу добавил:— Если хотите познать секреты сталеварения, пригласите наших мастеров.
Давыдов без излишней дипломатии отрезал:
— Нет уж, увольте, господин инженер, от такой любезности. Мы будем сами учиться варить сталь.
Сколько уплыло золота, и все зря.
Немецкий инженер, рассчитывавший приятно провести время на диком Урале, а заодно набить кошелек, остался с носом. Не солоно хлебавши пришлось ему убираться восвояси.
Дирекция командировала на завод Круппа мастера Сукова.
Умный, влюбленный в свою огневую профессию, он пробыл в Германии полгода. Ни в театры, ни в кино не ходил. Не нравилась ему немецкая чопорность, да и начинало чувствоваться дыхание фашизма. Все оглядывались, таились, а на русского бросали неприязненные взгляды. Ну да он не собрался стать знатоком жизни в этой стране. Его задача совсем иная — научиться варить сталь. За эти полгода Суков многое сумел. Конечно, хотел бы большего. Но немцы секрет плавления стали держали за семью замками, с технологией не знакомили, на вопросы предпочитали не отвечать. Вот и приходилось ломать голову, самому додумывать, как бы между прочим подсматривать. А что делать? Не уезжать же без ничего. И ведь придраться было не к чему: условиями командировки выдача секретов сталеварения не предусматривалась. А только ознакомление. Кое-что существенное он все-таки выудил.
Не дремали и визовцы. Ощупью, как в темном лесу, спотыкаясь и падая, искали они нужную тропу. Большую помощь оказывали научные сотрудники Уральского индустриального института, особенно — крупный металловед профессор Сергей Самойлович Штейнберг.
Одна из первых удач выпала на долю сталевара Николая Пестовских. Приходя с работы домой, он делал подробные записи о плавках, обдумывал, сопоставлял факты. Своими наблюдениями делился с профессором. По его рекомендации Николай решил убирать шлак не перед разливкой стали, а в середине доводки и наводить новый, который хорошо поглощал фосфор, сильно ухудшавший электромагнитные свойства металла. Несложное новшество превзошло все ожидания. Сталь содержала фосфора минимальное количество — всего 0,015 процента. Такой результат был получен впервые после пуска электропечи.
На другой день Пестовских, придя в цех, увидел группу рабочих, о чем-то оживленно разговаривавших между собой. Решил узнать, что стряслось. При его приближении разговор умолк, все расступились как перед начальником. Ничего не подозревая, Николай вошел в круг, оглядел загадочно улыбающиеся лица сталеваров и только тогда за чьей-то спиной увидел «молнию». На него смотрел чем-то знакомый курносый парень, а большая заметка под рисунком озаглавлена «Победитель фосфора».
С этого дня нарицательное имя «победитель фосфора» прочно пристало к нему. Дай бог каждому такое имя заиметь. Слава греет, позор жжет.
Лиха беда начало. Электросталеплавилыцики побороли и некоторые другие недуги. Не стало рослости слитков, а ведь сколько мучились с ней. О доводке мартеновской стали теперь уж забыли, сами научились плавить шихту, и пе какую-нибудь, а крупногабаритную, это что-нибудь да значит, кто понимает толк в сталеварском деле.
К гулу электропечи прислушивались и в Москве. Нередко звонил Серго Орджоникидзе и спрашивал, как идут дела, сколько за сутки дают тонн, не надо ли чем помочь. Да и новый директор завода Феломепт Тимофеевич Колгушкин, пройдясь по заводу, непременно заворачивал в мартен. Рабочие быстро полюбили его, как и Давыдова, переведенного в «Востокосталь». Высокий, в кожаном шуршащем пальто, он издали был приметен. Подходил к сталеварам, здоровался за руку, выслушивал жалобы. Бывало, и ночью, поговорив со сталеплавильщиками, из своего кабинета звонил секретарю Уралобкома партии И. Д. Кабакову.
— Помощь ваша нужна, Иван Дмитриевич.
— Говори, какая.
— Плохо с электроэнергией.
На голодном пайке сидим. А сталевары наши берут сменно-встречные планы.
— Поддержим,— обещал скупой на посулы Кабаков.
Одобрил сменно-встречные планы верхисетцев и горсовет. Заводу увеличили подачу влектроэнергии. Если по какой-либо причине падало напряжение, дежурный горсовета, облюбовавший себе рабочее место в мартеновском цехе, звонил на электростанцию, предупреждал:
— На ВИЗе плавка идет. Ток, ток давайте!
А сталевары входили во вкус. Что ни день, то рекорд. Заводская газета не поспевала освещать их. Поэтому выпускала «молнии» в цехе. Однажды такая «молния» рассказала об успехе смены мастера А. А. Сукова. Она выдала плавку за 6 часов 9 минут. Этот рекорд никому побить не удалось.
Ударники электропечи вскоре перекрыли проектную мощность агрегата. Если в 1929 году за пять месяцев завод выплавил 600 тонн трансформаторной стали, то уже в 1931 году рабочие и мастера электро агрегата Суков, Левин, Щербаков, Тюменцев, Пестовских на шеститонной печи начали’выплавлять в сутки по 30 тонн трансформаторного металла. Молодой электропромышленности страны металла верхисетцев практически хватало, и Советское правительство отказалось от импорта этой дорогостоящей продукции.
Специальный посланец Особой Краснознаменной Дальневосточной армии вручил коллективу электропечи
Красное знамя ОКДВА за ударный труд. Электропечп было присвоено имя областной газеты «Уральский рабочий».
Центральный Исполнительный Комитет наградил большую группу верхисетцев орденами за освоение первыми в стране выплавки трансформаторной стали. В числе отмеченных сталевары Н. К. Пестовских, А. Р. Тюменцев, П. П. Успенский, Н. И. Козловский, мастер А. А. Суков, крановщик В. В. Возчиков. Ордена Трудового Красного Знамени был удостоен профессор С. С. Штейпберг.
В начале тридцатых годов под руководством Николая Васильевича Жукова были построены еще две сталеплавильные электропечи, более мощные, посмотреть которые приезжали в разное время Серго Орджоникидзе и И. Ф. Тевосян. После войны, когда страна предъявила новые требования к качеству электротехнического металла, Николай Васильевич многое сделал, чтобы наладить выпуск тончайших листов 0,1 и 0,2 миллиметра для электротехнической и радиотехнической промышленности. В 1947 году ему было присвоено звание лауреата Государственной премии.
В 1954 году, по проекту Жукова построены на ВИЗе первые в Советском Союзе печи глубоко вакуумного отжига, благодаря чему возросло качество трансформаторной стали. Ныне на уральском заводе действует крупнейший цех холодного проката, в котором также нашли воплощение идеи изобретателя-самородка.
Металл верхисетцев потребляют сейчас более шестисот предприятий страны. Его покупают многие страны СЭВ. Всюду, где горят огни электрических станций, в каждом нашем доме, в котором пользуются пылесосом, стиральной машиной, включают настольный вентилятор и вспыхивает голубой экран, есть доля труда свердловских металлургов.
А каково качество металла?
Мировые стандарты в ряде случаев остались . позади. Например, удельные потери в стали толщиной 0,35 миллиметра составляют 1,49 ватта на килограмм, у японской аналогичной стали потери — 1,51 ватта, американской — 1,57, западногерманской —1,60. Это позволяет нашим приборо- и электро-машиностроителям создавать агрегаты большой мощности, но менее металлоемкие. Это как раз то, о чем когда-то мечтал Николай Васильевич Жуков, мечтали другие светлые головы.
