Думаете, легко работать регулировщиком?
Рычащий поток машин с утра до вечера. Бесчисленные «Жигули», «Волги», менее престижные «Запорожцы» и несравненно более — иномарки волшебных форм и красок.
Автомобиль не роскошь, а источник загрязнения окружающей среды. Выхлопные синие дымы, запах бензина всех сортов, капли масел на нагретой мостовой…
Мечущиеся фигуры отважных нарушителей-пешеходов, нервирующий скрип «мертвых» тормозов и визг протекторов. И каждому надо успеть свистнуть, каждого нужно оштрафовать, а перед тем выслушать оправдания — аргументированные или просто убедительные. Выслушать, а потом оштрафовать — порядок есть порядок. Автомобиль не роскошь, а одна из причин заболевания сердечно-сосудистой системы…
Вот здесь, посреди ревущего потока, на островке сомнительной безопасности, Сеня встретился с Федором. Вначале он ему свистнул и грозно помахал полосатой палкой, а когда нарушитель виновато приблизился, узнал:
— Федор!
— Сеня?
— Вот встреча! Столько лет!
После того, как немного рассеялась пыль, выбитая из одежды дружескими хлопками, Федор пригласил зайти к себе — жил, оказывается, совсем рядом. У Сени дежурство уже заканчивалось — тоже как нельзя кстати.
Квартира у Федора хорошая — о трех комнатах и с голубым санузлом. И сам Федор выглядел как человек, у которого все в жизни хорошо да гладко. Везучий он, с самого первого класса везучий.
Зашли, выпили понемногу за встречу. Говорили о бывших одноклассниках. Как кто.
— Ну, а сам-то как живешь? — спросил, наконец, Сеня, и Федор сразу погрустнел, нахмурился.
— Как тебе сказать,— ответил он,— все вроде нормально, а фактически…
— Вот-вот,— поддакнул Сеня, погрузившись в свои собственные раздумья.— С виду все хорошо, а покопаешь…
— Понимаешь, Сеня,— сказал Федор,— иной мне позавидует. На работе ценят. За последний год повышают второй раз.
— Второй раз за год? — удивился Сеня и тоже немного позавидовал.— Способный ты, Федя, человек!
— В том-то вся и беда,— пожаловался Федор.— Только, понимаешь ли, присмотришься на новом месте, свою струю найдешь, увлечешься, бац — и повышают. А я тебе откровенно скажу: сидел бы и сидел в своей лаборатории. Мы, брат, такое там начали! Представляешь, Сеня, прокладываем дорогу в подпространство. Это пока секрет, ты никому не говори.
— Так откажись!
— Не могу,— Федор вздохнул, повертел перед глазами рюмку.— Моральная ответственность. Доверие коллектива не имею права не оправдать. И жена… Зарплата, понимаешь, тоже повышается.
— Мне бы твои заботы,— уныло сказал Сеня, махнул рукой и выпил.— Все у меня как-то не так сложилось. Затянули будни серые — не вырвешься… Утром будильник— дзинь!— я его под подушку, а вставать все равно надо. Проглотишь бутерброд, бегом на работу. Прибежал вовремя — хорошо, опоздал — плохо. Вся диалектика… Потом целый день на дежурстве — сам видел — машины, гарь, нарушители, штрафы, дым, грохот… А вечером все в обратном порядке плюс очередь за колбасой и хлебом. Суета. До того устал, Федя! Покоя хочется, тишины.
Сеня запнулся, раздумывая: сказать или нет, потом решился.
— Я, Федя, знаешь ли, стихи пишу.
— Это интересно! Слушай, почитай!
— У меня их пока немного. И с собой нет. Когда писать? Не на посту же… Покой и время, где их обретешь? Разве что на пенсии. А до пенсии — фью-и!
Сеня вздохнул и повесил голову.
— Так-так,— сказал Федор.— Ты это все серьезно? Или короткая хандра?
— Эта хандра у меня уже года три. Не туда я ступил с самого начала. Не той ногой. А возвращаться поздно.
Федор смотрел словно бы сквозь него, сосредоточенно обдумывая что-то.
— Ты женат? — спросил он после короткого молчания.
— Нет, не случилось как-то. Да я и не тороплюсь.
— Хорошо.
— Это тоже еще как сказать,— возразил Сеня.
— Я не об этом. Погоди, не мешай, я думаю.
— Пожалуйста,— пожал плечами Сеня и налил себе еще рюмочку.
— Вот что,— сказал наконец Федор.— Пожалуй, я тебе помогу по старой дружбе. Есть у меня одна штука. Опытный образец. Я его в лаборатории соорудил, перед тем как меня повысили. Специально для демонстрации. Чтоб пробивать было сподручней… Теперь он мне не нужен. Бери его себе.— Федор достал из-под кровати маленький чемоданчик, сдул с него пыль.— Бери и владей.
— Зачем он мне? — удивился Сеня.
— Сейчас все объясню. Тебе тишина нужна? И покой? Вот здесь, в этом чемодане, и то, и другое. Мой прибор откроет тебе вход в подпространство. А там — тишина! В ушах звенит. Ни людей, ни машин. Бери, не пожалеешь. Пока открытие зарегистрируют, утвердят план исследований, знаешь, сколько времени пройдет? Успеешь написать побольше Дюма-отца. А пользоваться им я тебя быстро научу.
Сеня осторожно потрогал чемодан пальцем и хмыкнул, вложив в этот звук сильное сомнение.
— Это ты здорово придумал, спасибо. Только… Я ведь живой человек, мне пить-есть надо. В подпространство, говоришь? Там, наверное, зарплату не платят, а?
— С зарплатой там дело обстоит сложно,— подтвердил Федор.
— Вот видишь! Если б не зарплата, стал бы я переживать. Махнул бы в поля и леса, и подпространство мне ни к чему. Так что спасибо, но…
— Подожди! Я же тебе не объяснил до конца. Одно из загадочных свойств подпространства заключается в том, что твой организм ничуть не меняется, пока находится там. Ты существуешь как бы вне времени. Допустим, утром позавтракал, ушел в подпространство, бродишь до вечера или еще дольше, а все равно есть не хочется. И не захочется до тех пор, пока оттуда не выберешься.
— Вот оно что,— заинтересовался Сеня.— Так бы сразу и сказал. Если ни еды, ни питья… А сведения у тебя точные?
— Факт! Лично проверял.
— Тогда другое дело. Как с ним обращаться-то, с твоим аппаратом?..
Сеня не стал сразу включать полученный от Федора прибор. Потребовалось некоторое время, чтобы уладить земные дела.
Он подал заявление об уходе с работы. Попрощался с Люсей, питавшей в отношении Сени неопределенные надежды. Ему тоже нравилась Люся, но ради искусства необходимо идти на жертвы. Поэтому Сеня объяснил всхлипывающей девушке, что уезжает в длительную командировку. Куда? Он не удержался: далеко. Возможно, что за границу, только это секрет. Надолго ли? Вероятно, да. Года на два.
— Сеня,— сказала Люся, прикладывая к глазам и пачкая тушью платочек.— Я давно подозревала, что ты человек особенный, не такой, как все. Я буду тебя ждать. Обязательно…
Наконец, все было готово. Сеня упаковал личные вещи: одеяло, подушку, набор шариковых ручек и карандашей, побольше чистой бумаги для будущих стихов. Сложил все это аккуратной кучкой, уселся сверху и включил прибор. С минуту аппарат разогревался, тихонько попискивая, потом, словно мягкая и мощная рука подпихнула Сеню пониже спины, и он вместе со своими пожитками влетел в подпространство.
Огляделся. Тепло, сухо и безветренно. Подпространство было будто в тумане — просматривалось всего шагов на сто, но на это Сене было наплевать. Он расстелил одеяло, устроился поудобней и принялся за работу.
Время в подпространстве текло незаметно. Да и было ли оно там — время? День не сменяла ночь, и вслед за нею не наступало утро. Неяркий серый свет ровно струился со всех сторон, снизу и сверху. Ничто здесь не отбрасывало тени, оттого сочинять можно было и сидя, и лежа на любом боку. Только воздух казался чуть затхлым. Или только казался?
Может быть, работа у Сени шла не слишком споро, ко куда спешить? Сеня не гнался за легким успехом. Он сейчас даже еще и не писал стихов, а просто оттачивал свое мастерство, чувствуя, как оно становится все острее и тоньше. Изредка вспоминалась Люся — и это было хорошо. Настоящий художник должен испытать страдание, познать боль и горечь утраты. И Сеня страдал по возможности, готовясь перековать свои переживания в пылающие искренним чувством строки.
Стихов пока не было, но мастерство тоньшало и острело.
А время стояло или текло, туда ли, обратно или, может, как-то вбок — по своим подпространственным законам, не касаясь Сени совершенно. И совсем неизвестно было бы, сколько его уже утекло, если б в привольное Сенино житье не ворвалось то, что лишает окружающее однообразия, разрушает монотонность, рождает причинность и являет собой точку отсчета. В его жизнь ворвалось Событие.
— Ах! — услышал Сеня чей-то возглас и поднял глаза.
Перед ним стоял человек в космическом скафандре. Он показывал на Сеню толстым пальцем из сверхпрочного сплава и ахал:
— Невероятно! Абориген подпространства!
Сеня молча осмотрел гостя, потом сказал с легкой досадой:
— В чем дело, товарищ? Успокойтесь, пожалуйста, и объясните, что вам нужно.
— Невозможно! — разразился пришелец новой серией восклицаний.— Абориген разговаривает! По-русски! Неужели телепатия?!
Тут Сеня обиделся.
— Если я абориген, то ты…— и обозвал его нехорошим словом.
Любой мог запросто полезть на рожон, но пришелец не стал. Он оказался выдержанным и рассудительным человеком. Заподозрив ошибку, гость умолк, а затем расспросил Сеню по-хорошему, что да как. Сеня рассказал чистосердечно. Чего скрывать? Не сказал только, где взял прибор. На всякий случай, чтобы Федора не подвести. И сам, в свою очередь, спросил, как пришелец сюда попал.
— О-о! — ответил пришелец.— Совсем недавно на Земле свершилось великое открытие. Федор Галахов пробил дверь в подпространство! Мне доверена честь быть первым человеком, шагнувшим в…— он взглянул на Сеню и примолк, потом огорченно добавил:— Выходит, я не первый?
— Ты не расстраивайся,— утешил Сеня,— я этих лавров не ищу. И никому не скажу. Только открой мне: много вас там еще?
— Кого? — не понял человек в космическом костюме.
— Ну, вас. Первооткрывателей.
— Ага,— догадался мужчина.— Ведь мы тебе мешаем!
— Не без того,— признался Сеня.— Да чего уж там.
— Ты извини. Я тоже про тебя никому ничего не скажу, кроме наших испытателей, чтоб не докучали…
Они расстались, очень довольные друг другом.
Сеня остался один, но ненадолго. По проторенной дорожке брели один за другим покорители подпространства. О Сене они уже знали со слов самого первого и старались не мешать, обходили стороной, а если все же сбивались с пути и натыкались на него, то вели себя тихо. Вежливо здоровались и шагали дальше. Сеня к ним привык. Стал даже перекидываться парой-другой фраз, получая кое-какую информацию о новостях на Земле. В конце концов, не может же искусство обходиться без связи с реальностью.
Но дальше стало гораздо хуже. Чья-то умная голова сообразила, что подпространством можно пользоваться для перемещения материальных объектов. Входишь на Северном полюсе, выходишь на Южном — и даже не надо снимать шубу и валенки… Короткая эпоха первооткрывателей закончилась, началось время интенсивной эксплуатации подпространства.
Вначале перемещались небольшие группы весьма ответственных лиц. Эти с Сеней не очень разговаривали. Проходили молча, гуськом, на пути из Бомбея в Гонолулу. Или еще куда. Потом их стало больше и пониже рангом. Они бесцеремонно глазели на Сеню и щелкали фотокамерами, ослепляя вспышками осветительных ламп. Подпространство вокруг было вдрызг истоптано. Сене приходилось чуть не каждый день перетаскивать свои пожитки все дальше и дальше от торных дорог.
Людей становилось так много, что они сталкивались друг с другом не хуже, чем в метро. Один туда, другой сюда, вокруг туман — трах! — лоб в лоб, и начинались взаимные обиды. Такой, мол, разэдакий, не смотришь, куда идешь!
Однажды недалеко от Сени перемещались две археологические экспедиции. Одна ехала из Иркутска в Ашхабад искать следы древнейшего человека. Другая, наоборот, из Ашхабада в Иркутск — за тем же. Они таскали оборудование и прочие вещи из разных концов подпространства и складывали в кучи. Вещей было так много, что кучи перемешались. И начался скандал, который длился три дня по местному времени, привлекая сотни любопытных. Ругались, в основном, руководители экспедиций и их заместители, а рядовая молодежь скалила зубы, строила друг другу глазки и обменивалась адресами. Все девицы в сафари, ребята в джинсах, расходиться не шибко хотелось. Тем более — никаких трат при тех же командировочных.
Сене до такой степени все это надоело, что он завернул свои вещи в одеяло, положил до времени у приметного места, а сам пошел искать новое безлюдье.
Шел он долго и вдруг услышал какое-то цвирканье. Подошел ближе и обмер. Многоногие плоские существа с клешнями и хоботом бегали туда-сюда. Завидев Сеню, зацвиркали все сразу — это они так разговаривали,— подбежали и погнали его прочь, объясняя на ходу телепатическим способом, что это место давно занято. Здесь, мол, существа из другой галактики занимаются своими делами — не мешай.
Делать было нечего, и Сеня вернулся обратно, но одеяла своего не нашел — затоптали в людской круговерти. Пока разыскивал, неожиданно натолкнулся на Федора. Тот во главе какой-то комиссии шагал по подпространству, и все уважительно уступали ему дорогу. Он стал еще важней и представительней. Сеню он узнал не сразу, но все же узнал.
— Сеня,— сказал Федор,— ты еще здесь? Как успехи?
— Я за лаврами не гонюсь,— гордо начал Сеня, но умолк. Отчего-то стыдно стало ему и горько.
— Да,— грустно проговорил Федор,— я потом так жалел, что дал тебе прибор. Недели не прошло, понял: не во времени дело и не в месте. Как-то по-другому надо было тебе помочь… Сеня, ты где?
Но Сеня был уже далеко. Он пробился сквозь толпу к выходу в свою квартиру и очутился в незнакомой комнате. Обои и мебель совсем не те, только вид из окна вроде бы прежний.
Застыв с ложками, полными щей, у рта, на него ошеломленно смотрели мужчина, женщина и двое близнецов-пацанят.
— Простите,— сказал Сеня.— Это моя жилая площадь.
— А мы уж год как тут живем,— ответили люди со щами.— Прежнего хозяина четыре года не было, и нам дали эту квартиру.
— Все понятно,— сказал Сеня грустно.— Тогда я пошел.
Он вышел на улицу, постоял немного и вдруг понял, кто ему сейчас поможет. Бросился к телефону-автомату. Номер знакомый, сто раз набранный, а едва вспомнил. Но вспомнил все-таки!
Сняла трубку сама Люся.
— Да-а?
— Люся, здравствуй, это я, Сеня. Люся, я вернулся! Я так рад!
— Сеня? Ой, Сеня…— Люсин голос дрогнул и пропал.
— Люся, ты меня слышишь? Мне очень нужно тебя увидеть.
— Уважаемый товарищ,— произнес в трубку незнакомый мужской голос.— Вы сюда больше не звоните. Люся уже давно не Люся, а Людмила Александровна, жена и мать. Всего хорошего.
И короткие гудки.
Тут Сеня сорвался.
— Вот она, ваша женская верность! — кричал он трубке, поющей жалобную прощальную песенку.— Вот они, ваши клятвы и обещания!
Редкие прохожие замедляли шаги, удивленно оглядываясь на Сеню. Он еще немного потоптался возле телефонной будки, раэдумывая, куда теперь идти. Ничего не надумав, побрел бесцельно.
Долго он так бродил, оставляя позади улицу за улицей, пока не оказался возле старой своей работы. «Судьба»,— подумал Сеня невесело и пошел в отдел кадров.
Да только отдела кадров на месте не было. Сидел в той комнате седой румяный старичок и пощелкивал костяшками счетов.
— Здравствуйте,— растерянно сказал Сеня.— Я тут раньше работал. В то время здесь был отдел кадров…
— Был,— закивал старичок,— а теперь уже нету. Машинами люди совсем почти не пользуются, потому аварий не стало, происшествий не случается. Оттого регулировщиками теперь уже никто не работает. Все повысили свою квалификацию и перешли в пожарники. А вы никак на прежнюю работу хотели проситься?
— Хотел,— ответил Сеня, повернулся и вышел.
Только сейчас он заметил, как мало на улицах транспорта. Зато через каждые двести метров стояли кабинки-ретрансляторы — открытые двери в подпространство.
«Пойду хоть одеяло подберу»,— вяло подумал Сеня, захлопывая за собой дверцу кабинки.
В подпространстве царила обычная толкотня. Все бежали по своим делам — кто куда. Шум, гам и толкотня. Мировая неразбериха.
У загорелого горца, тащившего на рынок в Пензу мешок ранних помидоров, пожилой негр в национальной одежде спрашивал на языке суахили, как пройти в Дагомею. Группа японцев вежливо уступала всем дорогу и оттого не двигалась вперед ни на шаг. Какой-то человек неопределенной национальности, напротив, толкался со всеми сразу и тоже не мог сдвинуться с места.
Людской поток подхватил Сеню, закружил, и вдруг его, помятого и моментально обалдевшего от сутолоки, осенило.
— Ребята, стойте! — закричал он.— Я знаю, что нужно делать!
Его услышали ближайшие соседи, передали следующим, те — еще дальше, и огромная толпа остановилась.
— Я знаю, что нужно сделать, чтобы всем было удобно и хорошо! — крикнул Сеня, и толпа, уставшая от вечной толкотни, потребовала на всех земных языках:
— Говори!
— Это очень просто! Нужно здесь, в подпространстве, поставить регулировщика движения.
Толпа разочарованно вздохнула.
— Кто же согласится на работу в таких тяжелых условиях? — спросили десять тысяч человек, а за ними все остальные.— Это же не под солнышком стоять, а в вечной серости.
Сеня набрал в грудь побольше воздуха и крикнул изо всех сил, чтобы все его услышали:
— Я могу! Ради общего дела я согласен!
— Это очень сложный вопрос,— с сильным сомнением и иностранным акцентом произнес какой-то латиноамериканский дипломат.— Кто вам будет платить зарплату? Из каких фондов? Чтобы это решить, необходимо созвать международное совещание.
Сеня опять набрался сил и заорал что есть мочи:
— А я бесплатно работать буду! Просто так!! Для души!!
С этого дня в подпространстве был наведен надлежащий порядок.
Самое главное, Сеня тут действительно нужен, и он это понимает. Любое дело требует призвания… И стихи Сеня тоже пишет. Недавно напечатали в местной многотиражке «На посту».
На его стихи пришло много отзывов и поздравлений с успехом.
