Сколько дней может выдержать человек без тепла и пищи! Неделю! Две! Три! Нет пределов мужеству человека. Оно не поддается количественной мере. И человек просто обязан найти в себе силы, чтобы выйти победителем из роковых обстоятельств. Обязан, во имя торжества человеческого в человеке. Вспомним: легендарный Алексей Маресьев; геологи Кошурников, Стофато и Журавлев; четверка советских моряков, оказавшихся в открытом море на неуправляемой барже — Зиганшин, Поплавский, Крючковский и Федотов; летчик Юрий Козловский… Надо верить: нет безвыходных ситуаций.
Часто бывает: настоящая проверка мужеству может случиться в самый неожиданный момент, как это произошло с героями очерка. Очерк построен на строго документальной основе.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. Пятница
…Отряд гидрогеологов раскинул базовый лагерь в пустой приаральской степи — ни одного деревца, ни кустика, ровная, как стол, земля и лишь кое-где пологие холмы. Третий месяц Валя Кауртаева была в поле. В начале октября погода испортилась. Почти все время шли дожди. Ей, геологу, не привыкать к непогоде и трудным условиям. Но нынче она больше обычного устала. Ей надоело ходить в брюках, резиновых сапогах и куцей телогрейке. Хотелось сбросить все это с себя, как мокрую лягушечью кожу, и, надев платье и туфли на каблучках, превратиться в царевну… Да и ноябрьские праздники были на носу. Она собиралась провести их у сестры в Челябинске.
Наконец в отряд прибыл бензовоз «Урал» с соляркой. Только на нем Валя и могла выбраться отсюда, чтобы поехать в долгожданный отпуск.
…Валя забросила на сиденье кабины рюкзачок с вещами и прощально махнула ребятам рукой.
Водитель бензовоза в отряд приехал впервые. На вид лет сорок. Тонкие, плотно сжатые губы, острый нос, рыжая щетина на подбородке. Вале он не понравился. «Злой какой-то,— подумала она.— Хмурый…»
В кабине расположилась поудобнее — путь предстоял неблизкий. В лучшем случае они доберутся до Актюбинска к вечеру следующего дня, то есть — в субботу.
Стемнело очень быстро. Уже через час после отъезда пришлось включить фары.
— Зовут-то вас как? — спросила Валя, чтобы нарушить ставшее тягостным молчание.
— Меня? — встрепенулся шофер.— Владимир Онуфриевич Адамчук.
И он снова умолк, сосредоточенно вглядываясь в дорогу. Пустая машина шла быстро, разбрызгивая лужи в рытвинах дороги.
…В двенадцать ночи начался сильный дождь. Белые струи метались перед фарами. Дворники не успевали стирать воду с ветрового стекла. Колеи расходились в разные стороны. Адамчук старался держаться той, что шла прямее. Здесь, в этих глухих местах казахской степи, и дорог-то в привычном смысле не было. Равнина позволяла машинам ездить в любом направлении. И стоило один раз проложить колею, как она надолго становилась дорогой.
Миноваз несколько развилок, Владимир Онуфриевич остановил машину.
— Все, приехали! Будем ночевать здесь…
…Спала Валя крепко, привалившись к дверце и положив под голову рюкзачок. Оказалось, спать можно и сидя.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Утро курилось густым молочным туманом. Колея раскисла, заполнилась мутной водой. Валя взглянула на небо — оно было затянуто серой пеленой.
— Как спалось? — улыбнулся Владимир Онуфриевич и тут же, не дожидаясь ответа, заворчал: — Черт меня закатай! Дорогу развезло. Даже «Урал» может застрять…
…Машина медленно, враскачку, тронула с места. Внезапно она судорожно дернулась и забуксовала. Адамчук вылез и взял в руки лопату. Было слышно, как он пыхтит, подкапывая землю под колесами. Минут через пятнадцать «Урал» с трудом вылез из ямы.
— Ты не волнуйся,— сказал Адамчук.— Сейчас проедем холмы, а там рукой подать до железной дороги…
— А я и не волнуюсь,— ответила Веля.
— Не повезло нам с погодой,— сказал Адамчук.— Хоть бы солнце выглянуло разок! Ведь я,— он постучал себя пальцем по голове,— как нарочно не взял ни компаса, ни карты. Всегда беру. А тут — торопился выехать и не захватил… Попробуй теперь разбери — в какую сторону едешь»
За день они преодолели не больше двадцати километров. Липкая глина наматывалась на колеса. Машина то и дело застревала в бочажинах, доверху заполненных водой. Адамчук выходил и яростно орудовал лопатой.
Когда стемнело, заглушил мотор:
— Будем ночевать…
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Утром оказалось, что машина стояла неподалеку от летних загонов для овец. Дорога и вела, по-видимому, к этим загонам. Дальше она была ненакатанной, еле приметной. Адамчук с беспокойством подумал, что он мог и заблудиться. Он хорошо знал коварство здешних проселочных дорог, ведущих зачастую «в никуда» — на бывший стан косарей, на заброшенную буровую, к какому-нибудь загону для скота. Закружишь — не выберешься…
Но Адамчук отбросил сомнения. Если машина не подведет— они должны скоро выехать на проторенную дорогу.
«Плохо с едой,— думал он,— На двоих одна буханка хлеба и немного воды: долго с этим не протянешь. Вообще-то, эта девчонка держится молодцом. Не жалуется…»
Большую часть хлеба Валя еще вчера отдала ему. Когда он попытался протестовать, закричала: «Даже не спорьте! Вы за рулем. А мне-то что! Мне даже ни чуточки не хочется… Завтра все равно приедем…»
Он думал, что они вот-вот выберутся к какому-нибудь поселку и тогда поедят горячего. Поэтому долго спорить не стал — съел весь хлеб, который она ему дала…
Ночь на понедельник застала их посреди степи. Поужинали они куском хлеба и водой из лужи.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Невероятно! Утром показалось солнце, ударило лучами слева. Но почему с той стороны? Несколько мгновений Адамчук не понимал, радоваться или нет. Почему слева? Что это значит? Неужели они едут к югу! Два дня с таким трудом пробиваются… в сторону Каракумов! Туда, где нет ни железных дорог, ни жилья! В пустыню…
Вечером Валя порылась в рюкзачке, достала тонкую школьную тетрадку в клетку. Она рисовала в ней силуэты понравившихся платьев и фасоны кофточек. На пятой, пустой странице вывела шариковой ручкой: «Впечатления от маршрута». Поставила дату: «31 октября, понедельник». Подумала, глядя в забрызганное грязью окно. Судя по всему, им еще по меньшей мере несколько дней не выбраться к Актюбинску. Так что будет о чем рассказать в дневнике. Вечером она записала:
«В пути находимся третьи сутки. В запасе есть немного мяса и грамм по сто хлеба. И оптимизм. Чистой воды, правда, очень мало. Сегодня опять разбавляла ее водой из лужи. К концу дня решили двигаться в другом направлении. Будем ехать и ночью…»
Если в субботу Валя почти не чувствовала голода — ей вполне хватило двух ломтей хлеба с водой,— то уже в воскресенье почувствовала сильный голод. Но Валя понимала, шоферу еще трудней, и потому большую часть хлеба отдавала ему. Выручало то, что она пила много воды. Вода глушила голод. Но ненадолго. Сегодня, в понедельник, чувство голода стало невыносимым. Хотелось тут же, не откладывая, доесть весь хлеб и мясо — она была готова есть его даже сырым.
«Нельзя! Нельзя! — уговаривала себя. — Неизвестно, сколько еще придется ехать. Может, не меньше пяти дней… И тогда без еды будет совсем плохо. Надо терпеть…»
Но во время очередной остановки она взяла газету и выложила на нее все, что у нее было: ломоть хлеба и четыре куска сырого сайгачьего мяса, которое везла в Актюбинск подругам. Это мясо ей накануне, как нельзя кстати, подарил пастух казах, который проезжал через базовый лагерь.
— Вот,— сказала она.— Давайте решать — что будем делать.
— Да-а,— протянул Адамчук,— припасов не густо… Хлеба, если даже растянуть, хватит на два укуса… Но все равно, думаю, мясо пока трогать не стоит.
Днем съели по кусочку хлеба. Ужина у них не было.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Утром машина прочно села на оба моста. Адамчук поковырял было лопатой, потом плюнул, отбросил лопату и сел в кабину. Желваки ходили под заросшими щетиной и грязью скулами.
Неожиданно хлынул ливень. Крупные капли гулко стучали по крыше. Адамчук и Валя сидели, слушая этот шум, и молчали. За пять дней, которые они были волей случая вместе, они даже как следует не поговорили.
— Давайте завтракать,— сказала Валя, вынув последний кусочек хлеба.
— Давайте,— вяло сказал Адамчук и вздохнул.— Со мной за двадцать лет работы еще ни разу не было, чтобы я заблудился. Это все туман.
Он пожевал хлеб.
— Послушай, ты не волнуйся. Выберемся… Странно, что ты мне до сих пор не закатила истерику… Я все время ждал, что ты вот-вот начнешь кричать и плакать.
— Вот еще! — фыркнула Валя.— Никогда со мной такого не будет!
— Нас уже, наверное, ищут,— сказал Адамчук.— В ноябрьские праздники будешь дома…
Адамчук вовсе не был уверен в таком исходе. Он понимал, что если они будут ехать такими темпами, то им понадобится еще несколько дней. Он понимал, что поиски, если их и начнут, тоже многого не дадут. Никто не знает, в какую сторону они поехали, никому и в голову не придет разыскивать вдали от дорог. Да и как искать: машины не проедут, самолету не подняться из-за тумана.
Из дневника.
«Стоим. Машина забуксовала. На улице идет дождь. Утром съели последний кусок хлеба. Не теряем надежды на благополучный исход нашей истории. Дело еще не совсем пропащее. Из всякого трудного положения всегда есть выход. И мы будем его искать. Вот только кончится дождь… В мире, кажется, нет ни души…
Почему-то в эти минуты вспоминаются сильные люди. Те, что шли вперед наперекор всему. Сварили 300 граммов мяса на два дня. Вечером съели по 50 грамм и легли спать…»
Теперь они спали на сиденье по очереди, чтобы можно было хоть немного вытянуться. Все больше мучил голод. Особенно по вечерам…
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Они встали, едва лишь начало светать, и сразу же принялись за работу. Машину удалось вытащить из грязи только к двенадцати часам. Отдышавшись, съели оставшееся вареное мясо и вновь тронулись в путь. День был трудным. Они никак не могли выбраться с этого кряжа с его нескончаемыми холмами. К вечеру Адамчук уловил в шуме мотора посторонние звуки. Либо от перегрузки, либо от добавленной в бензин солярки мотор «застучал». Вскоре он почти не тянул, хотя надрывно стонал. Наверное, подумал Адамчук, вышел из строя какой-нибудь поршень. В шесть вечера он заглушил двигатель.
— Все! — сказал глухо.— Больше у нас нет машины…
— Как это? — не поняла Валя.
— Мотор полетел…
— Что же теперь делать?
Адамчук пожал плечами:
— Подождем до утра. Там будет видно…
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
Из дневника.
«…После вчерашней остановки больше не двигались. Машина не тянет. С утра ничего не ели. Экономим пищу. День так и прожили…»
Они сидели в машине и разговаривали. Время шло незаметно. Иногда они надолго замолкали, прислушивались к тишине, пока кому-нибудь не приходила в голову новая тема для разговора. Потом Валя решила повторять физику и достала потрепанный школьный учебник — она собиралась поступать в геологоразведочный институт. Читала вслух, Адамчук терпеливо слушал.»
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
Из дневника.
«…Третий день ждем помощи. Пока наше состояние нормальное. Едим через день. Чтобы не тратить калорий, лежим и мечтаем… День с утра пасмурный, ничего хорошего не предвещает».
Они сидели в кабине и думали — каждый о своем. Внезапно Адамчук громко сказал, будто продолжая мысленный разговор с воображаемым собеседником:
— Нет-нет! И не говори! Надо идти! Просидишь в этой кабине. Сможешь?
— Идти?!
— Ну да! Идти! Пешком! К людям!
— Я не знаю,— сказала Валя.— Я попробую пройти несколько километров, и посмотрим, как у меня получится — хорошо?
— Нет, Валя,— сказал вдруг Адамчук.— Будет лучше, наверное, если я пойду один. Быстрее будет. Я найду людей и сразу же вернусь с помощью. Вытащил машину… А то ведь нас не найдут. Застряли-то мы, видишь, в низине. А для самолетов погода все время нелетная. Так может и еще месяц продолжаться. Километров сто будет, как мы ушли в сторону от всех дорог… А я дойду. Добуду трактор и приеду… Ладно?
Сварили оставшееся мясо. Когда Валя понесла ведро к машине, только тогда неожиданно почувствовала, как сильно ослабла. Ее пошатывало, дрожали ноги.
— Ох, да ты качаешься,— подхватил ведро Адамчук.— Ты, я смотрю, совсем ослабла…
Мясо они разрезали перочинным ножом на тридцать два кусочка. Сидя в кабине друг против друга, смотрели на мясо. Каждый думал об одном и том же — хотелось немедленно, тут же съесть пахучее, дымящееся мясо, насытиться.
Валя пододвинула себе несколько кусочков:
— А остальное тебе,— сказала она и отвернулась,
— Ты что, Валь, спятила?! — задохнулся Адамчук.— Сначала хлеб подсовывала. И опять за свое! Только поровну… Нет, тебе я оставлю большую часть. Потому что я скоро выйду к людям — а тебе еще ждать, пока мы доберемся обратно…
— Нет! — замотала головой Валя и зажмурилась.— Мне сидеть, а не идти. А тебе надо будет хоть немного подкрепиться, чтобы дойти. Еще свалишься в дороге… Забирай мясо, не спорь…
…Наконец, после долгих препирательств, Адамчук взял восемнадцать кусочков мяса — по шесть на день. Он собирался дойти до людей за три дня. Вале оставалось четырнадцать кусочков, каждый из которых был размером с четверть спичечного коробка…
Владимир Онуфриевич долго и тщательно заматывал портянки. Засернув мясо в обрывок газеты, он запихнул сверток в карман, взял с собой небольшую канистру с водой и монтировку.
— А это зачем? — удивилась Валя.
— Обороняться… От волков, конечно.
На прощанье они пожали друг другу руки.
— Держись! — сказал Владимир Онуфриевич.— Самое большое — я буду через шесть дней… Держись!
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
Валя никак не могла привыкнуть к тишине. Она мучила и томила. Изредка, когда слышался слабый шум ветра, ей чудился звук далекого мотора — то ли самолета, то ли машины. Привстав, она тщетно пыталась что-нибудь разглядеть через покрытые каплями дождя стекла кабины.
Ровно в час решила приступить к первой трапезе. Ее дневной рацион: кусочек мяса и стакан холодного бульона, еще оставшегося на дне ведра.
После обеда привела в порядок свое жилище. Вытерла кабину ветошью, вымела всю грязь, скопившуюся в дороге, расстелила на сиденье спальник. Старый, зеленый ватный спальник, который давно служил ей верой и правдой. Все уголки кабины она обшарила в поисках какого-нибудь чтива — книги или журнала. Нашла только потрепанный номер журнала «За рулем» и несколько обрывков газет. Она читала все это вперемежку с учебником физики…
Из дневника.
«Прошли сутки, как ушел Володя. Еще один день позади. Уже темнеет, и никто за мной сегодня не придет. А впереди длинная холодная ночь…»
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
Очень хотелось пить. Вода в фляжке, которую она вчера набрала в яме, кончилась. Надо было вылезать из теплого спальника на «улицу». Мысленно она так и говорила себе — «улица», хотя пустынная степь весьма мало походила на нее.
…Она открыла дверцу. Ветер ударил тугой и студеной волной. Ночью, как оказалось, был заморозок, лужи замерзли, превратившись в хрустящие зеркала. Валя подхватила флягу и побыстрее закрыла дверцу кабины. Яма с водой покрылась такой толстой коркой льда, что она с трудом разбила его, чтобы наполнить флягу.
«Если и дальше будут такие холода, то вся вода вымерзнет,— подумала с испугом.— Надо будет набрать ее в ведро и поставить в кабине».
Она теперь все чаще ловила себя ка том, что постоянно думает, как продержаться, как выжить, как не пасть духом. Ей казалось, что она сумеет справиться с голодом и с холодом. Она убедила себя в том, что неделю вполне продержится. Еду она решила распределить так: по два кусочка мяса в день. Хватит на неделю.
А потом Валя решила заняться делом. Достала шерстяные нитки, спицы и принялась вязать. «Надо,— думала она,— связать себе носки…» Носки у нее никогда не получались, она не знала, как вязать пятку. Но сейчас можно попробовать — времени предостаточно!
Из дневника.
«Сегодня праздничный день. У всех приподнятое настроение. Все хлопочут. Женщины бегают по магазинам, покупая к празднику что-нибудь вкусненькое… В городе завтра будет демонстрация. А мне придется лежать в холодной кабине и ждать, что вот-вот свершится чудо, и я услышу и увижу вертолет или машину, которая идет на помощь…»
Кабина все больше остывала под порывами холодного ветра. Чтобы хоть немного согреться, Валя съежилась в спальнике. Засыпая, она уже в который раз вспомнила Адамчука и с ужасом подумала о том, что он вполне мог замерзнуть — вчера был сильный дождь, а ночью стукнул мороз. А промокшая одежда — не лучшая защита от холода…
ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
Валя опустила стекло дверцы и крикнула в степь: «Поздравляю всех с праздником Октября! Будьте счастливы!» Потом она неподвижно сидела до полудня, обхватив руками коленки. Она представляла себе, как идут праздничные колонны в Актюбинске. Идут ее подруги, машут флажками и яркими бумажными цветами. А потом она «переключилась» на парад и демонстрацию в Москве. Счастливые веселые люди, и никто не подозревает, что в далекой степи медленно умирает от голода девчонка, которой еще жить да жить, рожать детей, воспитывать их. Ей стало очень грустно
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Из дневника.
«Сегодня довольно холодно. Вода застыла даже в ведре, даже в кабине. С утра сходила за свежей в овраг. И убедилась, что далеко идти я вряд ли смогу. Силы с каждым днем уходят. И если меня в ближайшие дни не найдут, то я умру — и даже не от голода, а от холода. Уже ничего не хочется делать — ни вязать, ни читать. Только ночью освобождаюсь от тягостных мыслей и вижу мирные, спокойные сны. И почти каждую ночь маленьких детей»
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Из дневника.
«Сегодня уже среда. С утра занималась утеплением своей кабины. Но все равно во все щели дует. В окно уже не гляжу, потому что мороз так разрисовал стекла узорами, что ничего не видно, если не оттаять дырочку. Стало настолько холодно, что я стараюсь не вылезать из спальника, чтобы не терялось мое тепло. Ведь энергию мне брать неоткуда. Пишу дневник и постоянно приходится дышать на ручку, чтобы отогреть пасту. Вода в ведре сегодня замерзла сантиметров на пятнадцать. Утром я с большим трудом раздолбила лед, чтобы напиться…»
ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ
Уже вторую ночь Валю мучили кошмары: ей снилось, что она ест последнее мясо. Она просыпалась с чувством непоправимости своего поступка. Чтобы этого не произошло на самом деле, она спрятала драгоценный пакетик подальше.
Мучило отчаяние — она понимала, что если бы ее искали, то уже нашли бы.
Что делать? Сидеть, ожидая смерти? Ведь завтра начнется последний, крайний срок возвращения Адамчука… Жив ли он? В степи в такое время года все может случиться. Он мог замерзнуть. Мог погибнуть, настигнутый волчьей стаей. Мог, наконец, просто-напросто окончательно заблудиться и свалиться от истощения и усталости… Может, подумала Валя, ей самой сделать попытку, бросив машину со спасительной кабиной, дойти до людей? Все-таки какое-то движение, борьба, а не пассивное ожидание…
В этот день туман рассеялся. Мелкие лужи вымерзли, земля отвердела. Поэтому сегодняшний день Валя выбрала для того, чтобы попытаться отойти от машины.
Осторожно спустившись с подножки, она почувствовала необычную легкость: шла, будто летела. Засекла время и направилась в ту же сторону, в какую ушел пять дней назад Адамчук.
Легкость исчезла уже через несколько десятков шагов. Идти стало трудно, ее будто прижимало к земле неведомой тяжестью. Пройдя не больше полукилометра, Валя повернула назад. Она еле шла, боясь упасть. Ей казалось — упади она, встать уже не будет сил! Скорей бы дойти до машины! Валя с трудом добрела до нее, вползла в кабину… Поход этот стоил ей не только немалых усилий, но и уменьшения драгоценных запасов — кусочка мяса и полуфляги воды.
ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ
Из дневника.
«Сегодня уже две недели, как мы выехали. А нас еще до сих пор не нашли. Сегодня кончился срок, когда Володя обещал вернуться. Значит, он погиб в степи.
Ах, как бы я хотела превратиться в птицу или серого волка… Почему не придет добрый молодец спасти меня? Куда спрятались добрые феи? Ах, если бы я жила в волшебной сказке…
Сегодня ночью очень сильно болели обе почки. Наверное, это от холодной воды».
Валя решила еще раз проверить силы. Снова пошла к северу. Но вскоре остановилась: метрах в двухстах от нее стоял на гребне холма волк. Страх на мгновение сковал ее тело. Но она тут же справилась с собой и — откуда взялись силы! — быстро пошла к машине.
Волк же не спеша прошел по гребню и скрылся.
…С этого дня Валя каждое утро видела в округе и даже возле машины множество волчьих следов. Наверное, подумала она, почуяли скорую добычу…
Остаток дня Валя бесцельно пролежала, укрывшись спальником, как одеялом, и неподвижно глядя в потолок кабины. Она на нем, кажется, изучила уже каждую царапину или пятнышко.
ДЕНЬ ШЕСТНАДЦАТЫЙ
Из дневника.
«…Сегодня снова достала вязание. Решила закончить носки, а то очень мерзнут ноги. Сделаю полезное дело. Да и время пойдет скорее. Вот только никак не могу вспомнить, как правильно вяжется пятка…»
ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ
Из дневника.
«…Как я соскучилась по человеческому голосу… С каждым днем все больше ощущаю безнадежность своего положения. Мы все-таки сильно избалованы цивилизацией. Перед трудностями мы пасуем, чуть что — теряемся. А если победить?.. С утра приступила к вязанию второго носка. А первый получился даже симпатичный…»
АДАМЧУК
…Утро снова выдалось туманным. Адамчуку уже начало казаться, что природа не знает другого состояния, как только поливать землю дождем и накрывать ее холодными туманами.
В это утро, на восьмой день хода, он наконец набрел на сарай, трубы — какие-то признаки человеческой жизни. Неподалеку от стана он нашел убитого волка. По-видимому, он был убит охотниками, и довольно давно. Хоть какая-то еда…
Сарай был очень кстати. Здесь Адамчук мог наконец сделать передышку — остановиться на день-два, чтобы залечить ноги. Сказать, что передвигался он с трудом, значит, ничего не сказать. Удивительно, как он вообще мог ходить! Кожа на ступнях его ног была содрана и разбита (развалившиеся сапоги пришлось выбросить). Каждый шаг причинял невыносимую боль, которую Адамчук в горячности ходьбы поначалу не замечал. А сейчас, когда он, сев на землю в сарае, посмотрел на свои ноги, из груди его непроизвольно вырвался стон. Он понял, что, пока не залечит эту сплошную рану, идти не сможет…
Ползая на коленях, Адамчук отодрал в сарае несколько ветхих досок, собрал мусор, щепки, горсть сена и развел костер.
Он начал лечение — подносил ступни ног к огню, подсушивая рану. Когда костер потух, собрал горстями легкий белый пепел и посыпал на ноги. О том, что жар огня свертывает кровь на свежих ранах, Владимир Онуфриевич знал хорошо. О лечении золой, которая будто бы уничтожает микробы, он слышал от знакомых, и, хотя вовсе не был уверен в эффекте такого лечения, сыпал горячую золу обильно и только крякал от боли.
В сарае просидел, не вылезая, весь день, вечер и ночь, то и дело раздувая угли и подбрасывая щепок, чтобы еще и еще раз сунуть ноги к огню. Ноги, руки и лицо его были черны от золы и пепла…
И этой ночью он почти не спал — уснуть не давало сильное возбуждение и боль в ногах. Мысли его, путанные и лихорадочные, постоянно возвращались к Вале. «Выдержит ли девчонка? — думал Адамчук.— Миновал восьмой день, как я ушел… А еды у нее — можно съесть за один присест…»
ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
Этот вечер оказался переломным в настроении Вали Кауртаевой. Словно миновал кризис тяжелой болезни, когда у человека, чувствовавшего себя обреченным, неожиданно наступает облегчение.
У нее в конце концов сколько угодно воды — только на воде можно прожить, как минимум, неделю! И еще у нее осталось двенадцать кусочков мяса. Если съедать по одному в неделю, то ей хватит пищи на целых три месяца! Можно поискать травы или камыша — все сгодится… Одежда у нее есть. Спички есть — целых десять штук! Правда, когда начнутся холода, кабина «Урала» перестанет быть надежным укрытием — металл быстро отдает ветру тепло. Как быть? Может, вырыть землянку — земля под снегом лучше охранит ее от морозов…
«Да, да, надо работать! — думала Валя.— Надо выжить во что бы то ни стало…»
ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ
«Жизнь дана мне, чтобы жить» — эта донельзя простая и неоспоримая мысль долго вертелась у нее в голове. «Каждому,— размышляла она,— дан отрезок времени, чтобы вырасти, чтобы любить и страдать, испытать и счастье, и муки, чтобы родить и воспитывать детей, себе подобных… И если дана тебе жизнь, используй ее до конца…»
А ведь она только пригубила из этой чаши. И еще ничего не успела сделать. Ни влюбиться как следует. Ни стать счастливой невестой. Ни родить ребенка. Как мало видела! Как мало испытала! Она мечтала хоть раз в жизни увидеть наяву море, большое, синее, соленое, броситься в его волны… В следующий год Валя собиралась с подругой поехать в Крым или на Кавказ. Неужели не суждено?..
…Валя вздохнула и выглянула в окошко. Рассвет рассеял последнюю мглу, спрятавшуюся в низинах. Можно было выходить. Она надела новые шерстяные носки, сунула ноги в сапоги, застегнула телогрейку на все пуговицы, чтобы не мерзнуть… Шагах в двадцати от машины облюбовала место для землянки. Здесь склон холма был особенно крут. Чуть ниже — яма, в которой она берет воду. Место самое подходящее.
Пока она ходила по склону, почувствовала, что силы на исходе. Она удивилась ощущению, будто позвоночник уже не может прямо держать ее тело: земля тянула к себе, как магнит, пригибала, тяжесть давила на плечи. И ей надо было здорово упираться, чтобы держаться более или менее прямо, чтобы не спотыкаться на каждом шагу и не упасть.
Короткая лопатка, с помощью которой Адамчук «сушил» колеи, показалась ей тяжелой. Копнула один раз, с трудом отбросила комок липкой земли. «Вот и заложила первый камень своего будущего жилища». Копала она медленно, с частыми передышками. Часа через два, сделав углубление в полметра, бросила лопату и вернулась в кабину… Дрожали руки. Но Валя взялась за вязание. Решила связать носки и для подруг.
…Теперь ей даже лежать было больно. Почему? Смех и только — она так похудела, что выпирали кости. И, укладываясь спать, она подолгу ворочалась с боку на бок, хотя, когда она ворочалась, к горлу тотчас подступала неприятная тошнота…
АДАМЧУК
Два дня Владимир Онуфриевич сушил раны, пытался жевать сено. Чтобы утолить голод и жажду, сосал тонкие льдинки из луж… Утром третьего дня стоянки решил снова двинуться в путь. Обмотал ноги, как обмотками, тряпками — для этого порвал майку, нижнюю часть рубашки, трусы. Получилась и перевязка и некое подобие обуви, правда, обуви не очень долговечной, но в таких условиях единственно возможной. Передвигая ноги, как ходули, он пошел по одной из четырех дорог, которые вели когда-то к стану. Сначала медленно, потом все быстрей.
Ночью Адамчук поднялся на холмы, пересек пересохшую речушку, вываляв свои обмотки в грязи. Ждать утра и отдохнуть он не мог по одной лишь причине — начался такой сильный заморозок, что сидеть на месте больше двадцати минут не было никакой возможности — он замерзал до озноба.
Утром увидел свежие следы. «Наверно, охотники…» — подумал он и обрадовался. Часа через два показались знакомые ржавые трубы и сараюшко… Он уже в который раз сделал круг! Безмолвно и тупо смотрел Адамчук на знакомый стан — все эмоции его «ушли» в ноги. На следующее утро надо было снова идти — уже по другой дороге.
Ночью, сквозь дрему, он слышал волчью возню. Монтировка была рядом, и без боя он не сдался бы…
ДЕНЬ ДВАДЦАТЫЙ
Из дневника.
«…Тружусь над своим зимним жилищем. Дело, конечно, продвигается очень медленно. Но скоро надеюсь справить новоселье. За день чертовски устаю. Невыносимо болит спина, ноги, руки. Все ладони в мозолях и волдырях. А перед сном еще нужно немного повязать. Начала вязать рукавицы — они мне очень пригодятся. Погода сегодня опять пасмурная. Видимости никакой…»
Валя вспомнила, что слышала когда-то, что корни камыша съедобны. Надо поискать и обычной травы. Можно устроить охоту на сусликов — их попискивание она слышала по утрам. Можно сделать рогатку и попытаться подстрелить какую-нибудь птаху. Впрочем — решила Валя — с рогаткой ничего не выйдет: она попросту не попадет в цель, дрожат руки…
Опираясь на свой штырь-посох, Валя походила по склону холма и нашла, к своему удивлению, несколько зеленых травинок. Каким-то чудом вылезли они из каменистой, скупой земли накануне заморозков и сейчас заледенели. «Вот и свежемороженые овощи и салат к мясному блюду»,— усмехнулась она, зажав в руке пучок травы, оказавшейся потом невкусной, горькой и жесткой.
В полдень она продолжала сооружение землянки. Каждый ком земли давался с трудом. В конце концов, лопату пришлось выбросить — она была тяжела и неудобна в узкой и низкой щели. Копать отверткой? Что же оставалось делать!..
Валя начала ковырять ею землю, стоя на коленях. Комки она выгребала наружу. Потом приспособила старое ведро. Собирала в него то, что удалось отковырять со стенок ямы, и выволакивала наружу. Боже мой, как это было тяжело!
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
Из дневника.
«…Боюсь, что больше не суждено увидеть людей. Видимо, судьба постановила погибнуть мне здесь. Тот, кто найдет меня, взгляните на мое творение, на мою землянку не равнодушно — учтите, я работала по десять часов, голодная… Сегодня торжественный день — я съела недельный кусок мяса… Уже двадцать суток не ела ничего горячего. Постоянно думаю, где и как добыть пищу. На корешках и траве долго не проживешь.
Пробовала докопаться до суслика, но у него такая бесконечная нора, что охота эта — пустая трата времени…
…Как я хочу к людям!»
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ
Из дневника.
«…Сегодня второй раз за все эти дни плакала. Плачу не оттого, что тяжело, что устала ждать. Просто перечитывала мамины письма, последнее из которых получила как раз накануне своего отъезда из партии. Она пишет, что ее здоровье неважное, что ей пришлось лечь в больницу. Я не помню случая, чтобы она когда-нибудь в своей жизни лежала в больнице. Видно, дело серьезное. Мама стареет… И будет ей еще хуже, прибавится горя, если расскажут ей о моем исчезновении…
Где, в какой стороне нас ищут?
Как хочется есть! Каждую ночь снится хлеб…»
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ
Из дневника.
«…Вчера подсчитала — сколько дней мне нужно продержаться. Выходит, как минимум, девяносто дней… Составила в тетрадке календарь. Буду вычеркивать дни…»
Валя продолжала собирать корешки и траву. Собирала впрок. Подсушивала и складывала в кулечек, свернутый из газеты. Все эти корешки, считала она, особенно пригодятся зимой. А сейчас их есть не обязательно… Заодно занималась сбором сухих кустов «перекати-поле». Их можно было использовать для костра. Это тоже для зимы. Она складывала их возле землянки.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Из дневника.
«…Какая здесь странная погода! Вот уже который день с утра и до двенадцати стоит густой туман. Потом он быстро тает, чтобы к вечеру неожиданно появиться вновь…
Сделала выходы на «улицу». Принесла воды… Проверила свое жилище. Оно оказалось в нормальном состоянии…
С утра приступила к вязанию шапочки. Носки и рукавицы уже готовы…»
АДАМЧУК
Владимир Онуфриевич потерял счет дням. Шел покачиваясь. Зубы сжаты. Кулаки сжаты. Он смотрел вперед до рези в глазах, выискивая ориентиры, и шел к ним, чтобы вновь не свернуть в сторону… А потом ему показалось, что у него снова начались галлюцинации. Чертовщина какая-то! Впереди, как в тумане, показалась ему навстречу машина. Он поверил в то, что это не сон, не бред, только тогда, когда увидел, как из грузовика вышли люди…
— Я заблудился,— сказал он и упал на колени… Голос свой он не узнал — из горла вырвался какой-то хрип…
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ
Из дневника.
«…Сегодня понедельник. Началась новая рабочая неделя. Люди с утра спешат на работу. И только мне не надо никуда идти. А как хочется проснуться утром и услышать: «С добрым утром!»
…Небо, наконец, проясняется. Тумана уже нет. Куда теперь повернет погода? Хорошо бы, теплая погода продержалась хотя бы до начала декабря. С морозом, боюсь, будет бороться труднее, чем с голодом…
С утра довязала шапочку. Потом пошла собирать корм. Наелась какой-то травы. К вечеру опять разболится от нее желудок. Но как-то надо привыкать к такому рациону.
Постоянно вслушиваюсь в тишину. В глубине души теплится надежда, что могу услышать звук мотора или голоса людей. Может, эта надежда мне помогает жить. Почему человек не способен в критические моменты, подобные моему положению, впадать в спячку? И почему я не какой-нибудь йог? Я простой и слабый человек. Разве можно выдержать такое испытание?
…До вечера еще часа три. Приступаю к вязанию шарфа — и будет полный комплект. Может, кому-нибудь сгодится…»
Днем она снова ковыряла отверткой стены землянки. В ней уже можно было стоять на коленях, а если лечь, то вытянуться так, чтобы ноги не торчали наружу. Но для того, чтобы жить здесь зимой, надо ее еще и еще расширять. Валя решила сделать здесь нары, а наверху проделать отверстие, чтобы в землянке можно было разжечь костер. Вместо дверей вполне подойдет сиденье из кабины. А двери, хотя бы и такие, нужны, чтобы не замело снегом, чтобы ночью не напали, если она вконец ослабеет, волки.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ
Из дневника.
«…Утро дождливое. Выходить сегодня уже не буду, чтобы не мочить одежду. Значит, весь день придется пить только одну воду. Сегодня слышала, как будто очень близко пролетел самолет…»
Целый день Валя просидела в кабине, довязывая кофту для своей подруги из Аральской гидропартии — Валентины Кирпичевой. Когда-то обещала Кирпичевой сделать такой подарок, но все не было времени. В «поле» не до вязания — после работы она приходила в общежитие усталая — ничего не шло в руки. Но теперь, хотя Валя была сильно измучена и истощена, дала себе слово выполнить однажды данное обещание. Оставалось уже довязать правый рукав — и кофта готова.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ
Валя проснулась от холода. Мороз пробирал даже через туго завязанный спальник, пощипывал ноги и руки. Окна покрыл иней, разрисовал узоры. Но даже через заиндевелые окна кабины ока увидела, что на «улице» очень светло. «Неужели,— подумала она,— проспала до полудня? » Взглянула на часы. Всего девять. Проснулась, как обычно. Она подышала на стекло, оттаяла пятнышко. Удивительный вид открылся ей — голубое небо, окрашенные оранжевым солнцем холмы! Это был первый день за месяц, когда не было ни тумана, ни дождя, ни града!
Валя улыбнулась, протерла глаза.
Хорошая, ясная погода, подняла настроение. И откуда только взялись силы! Она пошла к яме, чтобы умыться холодной водой. И пусть леденеют руки и мерзнет нос!
И тут же — за работу. Принесла ведро свежей воды. Собирала на зиму «перекати-поле» и сухой камыш. Получалась уже довольно большая куча, которую Валя начала складывать под машиной — дождь не намочит.
Потом снова работа в землянке. Вползла на коленях и начала яростно бить в стены отверткой. Мерзлая земля плохо поддавалась слабым ее ударам.
И вот, когда Валя сидела в землянке, она услышала неясный гул. Звук мотора? Не может быть! Чудится? Рука с отверткой застыла на весу. Тело напряглось струной. Нет, наверное, чудится. Она сидела в землянке и не знала— выползать ей или оставаться. Так не хотелось оставаться обманутой. Но шум мотора стал настолько явственным, что Валя, наконец, бросила отвертку и вылезла из землянки. Свет ударил в глаза, ослепил. Она прищурилась, прикрыла глаза ладонью, подняла лицо к голубому небу и увидела… самолет!!! Это был самолет!! Но он уже летел в стороне.
Валя упала на колени.
«Самолетик, миленький! Ну не улетай! Вернись! Ну прилети обратно! Вот я, здесь! Здесь!»
«Если искали меня и пролетели мимо, не замен машины, то, вероятнее всего, на это место летчики уже не вернутся,— думала потом Валя.— Если снова туман, то поиски и вовсе могут прекратиться…»
Она испуганно била отверткой землю, слезы текли по щекам, но она их уже не утирала и, чтобы подбодрить себя, громко, задыхаясь, пела песню из кинофильма «Бриллиантовая рука»: «А нам все равно… А нам все равно…»
Она повторяла эти слова, как заклинание, но легче ей все равно не становилось…
Валя кончила работу и буквально выползла из своей норы, когда уже начало темнеть. Руки ее были стерты до крови…
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ
Из дневника.
«Наконец наступил долгожданный четверг. Сегодня смогу съесть свои двадцать пять граммов мяса. Но после травы и оно мне кажется безвкусным, хотя ем с удовольствием и стараюсь это удовольствие растянуть. О моем состоянии можно судить по тому, что я каждый день просыпаюсь здоровой и начинаю трудиться. Внешне я выгляжу как будто нормально, правда, на моем теле можно изучать анатомию человека — скелет, обтянутый кожей.
Если продержусь еще месяц (грандиозные планы!), то буду, наверное, еще в два раза миниатюрней.
Вчера, видно, у меня либо проявилась женская слабость, либо организм снимал напряжение. Ревела ужасно. Даже стыдно сегодня. Если сейчас ко мне присоединить вольтметр, то стрелка, наверное, будет зашкаливать. Вся — будто горю…
В этот день, даже довольно ясный, Валя не рискнула продолжать работу в землянке. Руки были стерты до такой степени, что даже спицы держать было больно.
Вале Борцевой, своей подруге, она написала длинное письмо с поручениями — что сделать с вещами после ее смерти. Просила похоронить ее с фатой невесты. Мешочки с вязанием и нитками просила отдать Кирпичевой.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ
…Что-то зажжужало в ушах. «Опять,— подумала она,— звенит камыш…» Шум все ближе. И вот грохот мотора заложил уши, придавил. Она открыла дверцу — над машиной пролетел «АН-2». Она почувствовала неожиданную слабость, не могла даже выйти из кабины, чтобы взмахнуть рукой. Самолет прострекотал над ней и стал удаляться. «Что это? Почему?» Ей сдавило горло, она встала на подножку кабины. Самолет уходил все дальше… «Куда же они?» А потом он пошел на разворот. «Заметили!!!»
Валя пошла навстречу тем, кто бежал к ней. Вот они все ближе. Двое в форме пилотов. И еще один в куртке. Валя упала им на руки.
«Я жива, родненькие,— шептала она.— Все хорошо… Только есть очень хочется… Спасибо, родненькие…»
Вечером она крепко уснула в больнице поселка Сарбулак. И впервые спала без сновидений.
…Уже через месяц Владимир Онуфриевич Адамчук вышел на работу. И первое время работал, как когда-то, токарем в своем автохозяйстве. Валя Кауртаева все-таки съездила в отпуск на Черное море. А вскоре вышла замуж.
