Казалось, наш катер движется по коридору с желтыми стенами. Стены эти жили, шумел и— в лесу был листопад. Желтый свет затопил все вокруг, множество опавших листьев плыло по воде, и река тоже золотилась, мерцала. Она делала такие крутые и замысловатые повороты, что трудно было сказать, впереди или позади нас остался поселок, из которого мы отправились в путь.
Такова уж природа рек Северного Урала: то кинутся с кручи, заворчат, пробивая прямую дорогу, то словно устанут, повернут на низине и тихо, лениво потекут в обратную сторону, обходя бессчетными излучинами каменистые гряды. Непостоянна река характером. Пали в верховьях дожди — валом прошел новый паводок, и все перепуталось. Там, где месяц назад был фарватер, показался песчаный плес; там, где рябили перекаты, стоит зеркальная гладь. Поди разберись в речных капризах, а разбираться надо. В низовьях ждут древесину, и вот мы идем за ней, старательно изучая все сюрпризы, которые приготовила нам река к осени.
Конец августа. Там, к южной границе области, только черемуха разноцветьем листьев намекала о приближающейся поре, а здесь осень уже бушует вовсю.
Я стою на корме. За нашим катером идет небольшой теплоход «Пелым». В райцентре, у пирса сплавконторы, он казался суденышком скромным, а здесь точно вырос и чувствует себя хозяином реки. На фоне ярко-розового заката с запрокинутой белой трубой он идет весь облитый золотом, легко разваливая коричневатую воду. ,
— Красивый какой!’—слышится возле меня тоненький голосок. Это появилась на палубе Оля, дочка капитана катера. Ей лет пятнадцать, угловата в движениях, порывиста. Она выросла на этой реке. Нынче ее последний рейс, через неделю в школу, и, может, потому так обостренно чувствует она красоту уральской осени и, может быть, видит в ней отражение какой-то своей мечты.
— Идемте ужинать,— зовет она,— чай, наверное, остыл, я ведь за вами пришла. Пришла, да и засмотрелась. Ничего?
Некоторое время мы стоим рядом. Девочка-подросток и начинающий седеть грузноватый дядя, представитель главного управления, по здешним масштабам, большой начальник. Но никакой почтительности этот «дядя» у девочки не вызывает. Скорее ей меня жалко.
— И как вы там в городе обходитесь без всего этого,— говорит Оля, остреньким подбородком указывая на уплывающее за кормой разноцветье.— Ну, пошли!
В каюте тепло и уютно. Я, вероятно, нарушаю порядок, вытаскивая из баула и выкладывая пакеты с провизией и консервы. Оля морщится и сдвигает на край стола мои запасы. Пододвигает мне сковороду с жареными сыроежками в картошке, снимает крышку. Аромат леса плывет по каюте.
— А правда,— неожиданно спрашивает она,— что в городе в трамваях уже нет кондукторов и пассажиры сами берут билеты?
— Правда.
— Вы ешьте, ешьте! Хозяйку надо уважать.— И продолжая думать о своем, добавляет:— Людям доверяют. Это хорошо…
Поев, я выхожу на палубу, курю, смотрю на звезды,- Крупные, яркие, близкие. Они низко и тяжело висят над землей. Висят и обрываются, и падают, падают. Роскошный августовский звездопад, предвестник бабьего лета. А мысли поворачивают вспять. Моя молодость — это война, хлебные карточки, извещение: «пал смертью храбрых» — это об отце. О счастье мы думали много, но оно приходило к нам суровое, с натруженными руками. А у Оли оно какое? Девочка живет без матери. Мать ушла к другому мужу, поначалу забрала и Олю, но девочка скоро от нее уехала.
— Дядя Коля скупой, хитрый,— рассказывала она,— посылал меня сметаной торговать, а сметану разбавлял кислым молоком. Мне было стыдно обманывать, очень стыдно. Я отпросилась навестить папку, а потом написала, что не вернусь…
Да, вот так! Текла жизнь семьи, как вода в реке, и попадал в нее всякий житейский мусор. Не сумела выбросить его река и откладывала где помельче. И возник на житейской реке перекат, опасный для неопытного пловца. А Оля миновала его. Какая же сила поддержала ее, не дала сникнуть? Смотрю на реку, бегущую навстречу, и, кажется, понимаю, где она, эта сила. Да везде и всюду, вокруг и впереди нас, как эта река, если ты открыто и смело идешь по стремнине, а не кружишь на месте в заплесневелых омутах. И зовут ее коротко и просто — жизнь…
Я бы, наверное, еще долго стоял на палубе, но неожиданно катер ткнулся, заскрежетал днищем о песок, мотор заглох. Капитан спрыгнул на берег, зачалил катер за березу.
— Чего не спите? — спросил он, подшгасясь на палубу по трапу, который Оля успела выбросить.
— Да вот курю.
— На рассвете пойдем через перекаты, определим для «Пелыма» глубину, придется поработать лотом.
— Поработаем,— сказал я.
Сладкую предутреннюю дрему прервал звук заработавшего мотора. Делать нечего, поднимаюсь и я. Пять часов утра. Густой, мягкий туман запеленал катер.
— Эй, на «Пелыме»! Как у вас? — кричит в рупор Матвей Иванович.
Приглушенный туманом доносится ответ: «Порядок!». И, словно разорванный человеческими голосами, туман начинает таять, прячется в разлапистом ельнике.
Снова навстречу бежит река. А вот и перекаты. Мы замеряем глубину и указываем «Пелыму» фарватер. Теплоход точно следует за нами. Наметив ориентиры, мы, точно «Пелым», взяли на буксир плоты фанерной березы. Сплавная контора, якобы убоявшись мелей, проводить их отказалась: хитрила контора, перестраховывалась. Разобраться во всем на месте я и был командирован. И принял рисковое решение: сами проведем! И зафрахтовал у конторы только этот теплоход. Сплавщики могут осторожничать, им позволительно, а мы должны отправить всю древесину потребителю, иначе не зачтут выполнение плана.
Параллельно связанные две нитки плотов растянулись на триста метров. Глубина осадки, даже с подплавом, достигала одного метра. Кто знал, что лето опять будет сухое, а эта партия леса тормозила всю работу на сплаве, заполнив и без того малую, по зеркалу воды, биржу.
Оформив документы, мы пошли обратно. «Пелым» натужно тянул плоты, стараясь обогнать течение. На поворотах плети плотов заносило к берегу, грозя посадить их на мель, и наш катер, становясь поперек реки, «отрабатывал» их, помогал «Пелыму».
Время от времени, стоя на палубе, я подносил к глазам бинокль. Должно быть, у меня был довольно нелепый и напыщенный вид. Оля, не скрывая улыбки, заметила:
— Не смотрите так серьезно в бинокль, все равно вы не похожи на капитана.
— А на кого я похож?
— Откровенно? На начинающего туриста.
— А что, я люблю туризм.
— Любите? А я нет. Не понимаю, как люди ходят без определенной цели, зачем?
— Как это зачем? Они воспитывают в себе выносливость, мужество.
— Вот, вот,— перебила Оля,— сами себе, а надо, чтобы всем была польза. Хоть немножечко, но всем. Вот изыскатели — это я понимаю. В прошлом году, летом, я два месяца работала с ними, носила рейку. Но ведь там, где мы ходили, нынче дорогу строят! А просто туризм? С жиру бесятся!
— Оля, ты не права,— начал я,— видишь ли…
— Права! Вот и права! Смотрите, рыбак!
У противоположного берега покачивалась плоскодонка.
— Папка! — закричала Оля.— Там на плесе рыбак нельму «плавит»!
Матвей Иванович показался в раме отсутствующего окна, глянул на тот берег.
— Точно, «плавит»,— подтвердил он,— самоловом. Кто же это? Никодим, похоже. Вот ведь, средь бела дня.
— Лево руля, папка,— скомандовала девочка,— конфискуем у него снасть, чтоб не браконьерничал!
— Нельзя, дочка, при плотах мы, а то бы, конечно… А вот и они, родненькие, Казачьи перекаты, теперь держи ухо востро.
Оля не настаивала. И вообще я заметил, что отец и дочь отлично понимают друг друга. Их отношения были отношениями равных, уважающих друг друга людей.
Первый перекат начинался у левого берега и под крутым углом пересекал почти всю реку.
— Надо зачалить катер за плот,—сказал я Матвею Ивановичу. Тот согласился и скомандовал дочери:
— Ольга, действуй!
Девочка, захватив конец носовой цепи, прыгнула на плот и привязала к нему катер.
— Оставайся на плоту,— командовал капитан,— подайте ей багор.
— Будьте за лоцмана,— попросил я Матвея Ивановича,— вы лучше знаете реку, а я побуду в рубке. Только скажите, когда дать вперед, когда оттягивать.
— А сумеете? — прищурился он.
— Реверс переведу…
— Ну, добро…
Плоты заходили на перекат. Взмахом руки Матвей Иванович приказал повернуть «Пелыму». Теплоход круто повернул и пошел к правому берегу. Течение заносило плоты. Самые задние опоясывали катер. Я дал «полный вперед» и положил «право руля», но плоты упрямо несло к корме. Оля махала мне рукой.
— Назад, назад! — кричала она, отвязывая катер. Я дал задний ход. Оля едва успела забросить цепь. Хвостовые плоты выровнялись. Пройдя немного у берега, «Пелым» резко взял влево и пошел вдоль второго переката; тоже протянувшегося поперек русла. Ленты плотов изогнулись в прописное «Г».
И тут по ходу катера вынырнул топляк, потревоженный каким-то особенно осевшим плотом. Я резко повернул штурвал, и катер с ходу врезался в плот, на котором стояла Оля. К несчастью, нос катера пришелся не на середину плота, а на его начало. Плот накренился. Появившийся Матвей Иванович бесцеремонно оттолкнул меня от штурвала. Я выскочил на палубу. Плот становился на дыбы, бороздил Дно.
— Сюда, сюда! — кричал я Оле, пытаясь выбросить трап. Опираясь на багор, девочка уже ступила на торцы бревен. Плот стал. Струной натягивался пеньковый канат. Задние плоты сбились в кучу. Малейшее промедление грозило остановкой всего воза. Лопнувшим канатом могло зашибить Олю. Я больше не раздумывал. С топором в руках прыгнул в ледяную воду. Вода оказалась по грудь, над головой дрожал канат, но я не мог до него достать.
— Топор, цепляйте топор! — донесся высокий голос Оли. Чудом удерживаясь на перекошенном плоту, она протягивала мне багор. За его крюк я зацепил топор, и Оля подтянула его к себе. Один взмах топором, и канат лопнул. Оля перебросила топор на плот второй линии, застыла в напряженной позе. Что она хочет делать? Расстояние между плотами было больше четырех метров. Точно рассчитав, Оля всадила в самый конец своего плота багор и, держась за него, прыгнула, как это делают прыгуны с шестом. В следующую секунду она уже стояла на плоту и перерубала второй канат. Укороченный воз медленно покидал перекат.
— Эй, заодно уж зацепи буксир! — бросил мне конец троса Матвей Иванович.
Лишь теперь я ощутил жгучий холод воды. Схватив трос, я привязал его к «обрубленному» плоту и с трудом взобрался на катер. Оля спокойно стояла на своем плоту.
Распуская буксир, мы подошли к ней, и вскоре она тоже поднялась на палубу. У нашего катера хватило силы стянуть застрявший плот, и мы тронулись вслед за «Пелымом», вытягивая в ленту доставшийся нам для буксировки конец воза.
— И где это ты научилась так прыгать? — заикаясь от холода, спросил я Олю.
— Нигде не училась, только в кино видела.
— Как же ты осмелилась?
— А раз надо,— обычным тоном ответила она и, помолчав, добавила: — Вы молодец, не побоялись!
И эта похвала капитанской дочки была для меня признанием моей не окончательной бесполезности…
