Смерть в госпитале и обычна, и страшна. Появляются врач, медсёстры, слышатся вполголоса команды: «шприц», «камфора» — и всё. С поникшими головами, будто в чём-то виноватые, удаляются врач и сёстры. А на другое утро уже новый человек лежит на этом месте.
Моя койка у самых дверей. Лежал я пластом: набок сестра переворачивала. Никаких надежд на поправку не было, я ждал своей очереди. Температура поднялась за сорок. Забеспокоились сёстры, пришли врачи. Команда — «шприц…» Успел подумать: вот и конец. И всё пропало в белом тумане.
Только к вечеру на другой день сознание вернулось. Открыл глаза. Возле постели сидела в белом больничном халате средних лет женщина, наша няня. Она не сводила с меня глаз. Показалось или наяву услышал: «Сынок, касатик мой…»
В один из дней няня появилась в палате утром, раньше положенного ей дежурства. Весёлая, радостная, направилась прямо ко мне. Меня уже от двери перевели к стене, ближе к школьной доске.
— Танцуй, касатик!.. Тебе письмо из Иванова, от родителей!
Я было потянулся за письмом, но она говорит:
— Лежи, лежи. Сама прочитаю.
Развернула два листочка и прочитала письмо от родителей. Они радовались, что получили обо мне весточку, что я на Большой земле, что всё страшное позади. Письмо было тёплое и кончалось так: «Целую тебя. Твоя любящая мама». Прочитала няня, свернула листочки и положила их в левый карман халата:
— Я его поберегу.
Какая-то сила словно встряхнула меня. «Жить, надо жить!» — впервые после долгих безвольных и равнодушных дней пришла мысль.
И странно, с того дня дела мои пошли на поправку. Врачи говорили, что прошёл кризис, что было какое-то новое заболевание, которое дало вспышку, подняло температуру, и две болезни, столкнувшись, побороли одна другую. Так говорили врачи, а я всё думал о письме: для солдата оно —тоже главное лекарство…
