Рулевой как-то неестественно висел на компасе и медленно вращал штурвал. По его подбородку стекала струйка крови. Кое-как оттащили матроса от руля. За штурвал встал сам командир группы. Шустов, чтобы отогнать немцев, упрямо двигался на них. Снаряды носового орудия с ближней дистанции сначала разбили автоматическую пушку, а затем снесли рубку на следующем катере противника.
Казалось, всё слилось кругом в сплошное море огня. Немецкий катер рос прямо на глазах. Шустов отчётливо видел пробоины в его борту и распростёртые на палубе тела. С силой ещё раз рявкнуло носовое орудие, сверкнули вспышки разрыва, рвануло воздух, и от немецкого катера полетели щепки.
Погиб пулемётчик. Шустов бросился к пулемёту и сквозь прицел увидел форштевень другого катера, хищно вспарывавший море, которое пенилось белыми усами. Он нажал гашетку и дал длинную очередь. Шустову что-то кричали, но он ничего не слышал. Тогда матрос поднял руку с отделёнными двумя пальцами и показал вперёд. Командир катера по движению губ матроса понял: «Новые».
— Отлично!
Он решил принять бой на контркурсах. Вот, наконец-то, катер командира дивизиона. Он поможет. Один снаряд немцев попал в рубку. И в это время из неё выскочил радист с радостной вестью: на помощь идут эсминцы. Прямо по носу встали новые всплески.
Мотористы не спускали глаз с машинного телеграфа. Увеличивая число оборотов мотора, они до упора подняли «ручку газа», выжимая все возможные и, казалось, невозможные «лошадиные силы». Моторы ревели, и катер как будто летел над водой. Снарядом пробило палубу, и он разорвался в подводной части машинного отсека. Хлынула вода. Гурька и другие мотористы бросились заделывать пробоину пробковыми матами. Воду откачивали кто чем мог. Казалось, ещё минута-другая, и наступит конец. Осколки снаряда перебили машинный телеграф. Решили маневрировать по звонкам. Два длинных— «средний вперёд», один — «полный», три длинных— «стоп».
Кто-то крикнул:
— Пожар на корме!
«На корме!? — похолодел Гурька.— Там глубинные бомбы. Если они начнут рваться, то всё полетит к чёрту!»
