Открытая взгляду ширь темнела хвойными увалами, перемежаясь жёлто-красными сполохами
берёз и осин, казалось, зряче дремала под неярким небом. В светло сереющей дали мерцало
одинокое, в мохнатой опушке, озерко. С низовым накатом ветра в смолистую сушь воздуха струёй врывался запах грибной прели, и тело, словно узнавая себя,- блаженно ловило все тайные токи природы. Ни звука нигде, кроме шелеста ветвей, ни движения до самого горизонта, будто двадцать первый век только приснился людям. С близкой берёзы, кружась, слетал жёлтый лист.
— Где же хозяин? — рассеянно обводя взглядом дали, спросил Рябцев.
— А во-он,— неохотным движением руки Телегин показал на глухой распадок.— Там его логово. Нас он, верно, уже заприметил. Подождём.
Заблудившийся муравей целился взбежать на колено. Рябцев смахнул его небрежным щелчком,
украдкой покосился на Телегина. Тот сидел не шелохнувшись, будто врос, недвижно смотрел в пространство. Казалось, он забыл о журналисте, целиком ушёл в себя, точно первое в истории интервью зверя было самым обычным или пустым делом. Отрешённый, ветер ерошит седое полукружье волос над круто выпуклым лбом, к голубым, уже чуть блёклым глазам стянулись морщинки,— и не учёный вовсе, сидит под сереньким небом старичок, тот самый, из легенд, благостный пустынник, к руке которого сходятся звери, слетаются небесные птицы…
Вот так всё возвращается на круги своя, мельком подумал Рябцев.
Это ты брось, осадил он себя тут же. Выдумки твой пустынник. Просто время такое, что легенды
и сказки сбываются. Они и должны сбываться, мечта и фантазия как-никак завязь дела, чему удивляться ? Деды до ковра-самолета, сиречь до реактивного лайнера, дожили, а я вот сейчас с волком пообщаюсь, напишу об этом, и мир тихо ахнет… Нет, не ахнет, в том-то и дело, что не ахнет. Обрадуется, поудивляется, но в общем примет за должное, ибо с осуществлением фантазий все уже давно свыклись. Вот если бы они перестали осуществляться, тогда поразительно. Нарушение закона, всё равно что масса вдруг перестала бы переходить в энергию! А так…
— Не посвистеть ли? — спросил Рябцев с улыбкой.— Что-то наш друг не торопится.
— Зато мы торопимся,— Телегин резко выпрямился, колюче взглянул на журналиста.— Он вам не пёсик! Верно, кругами ходит, присматривается, что за гость?
— Каков хозяин, таков и гость,— с ходу отпарировал озадаченный переменой тона Рябцев.
И тут же пожалел, что привычка не теряться перед словом взяла в нём верх. Но и Телегина, казалось, смутила внезапная суровость собственных слов.
— Серый — мужик серьёзный,— сказал он, словно оправдываясь.
— Вы о нём — как о человеке…
