Вечером у костра Трофим, после выпитого за знакомство, отмяк, подобрел и охотно рассказал о себе.
— Спрашиваешь, откуда знает меня Родька-шкипер и почему называет цыганом? А кто меня на Печоре не знает? — скупо улыбнулся он, глядя поверх костра на реку, что тяжело плескалась внизу. — Родом я не из цыган. Это Родька врет. Вид у меня только цыганский. Внутренний мигрант я: с квадрата на квадрат переезжаю.., На казахстанской целине старт взял. Пахал там, сеял, хлеб убирал. Зарабатывал хорошо, да… Поймете ли вы меня? Надоело одно и то же! В тайгу потянуло. Сплю и видится — работаю, ломлюсь через нее по меридиану на своем бульдозере! Не выдержал. Жену с дочкой оставил, дом оставил. «Троша, куда ты? Зачем?!» — руками вцепилась. «Ждите, — говорю.— На новом, нескучном месте устроюсь — заберу…»
Трофим зябко передернул плечами и придвинулся ближе к костру. Поразили меня его глаза. Только что молодые, мечтательные, дерзкие, они равнодушно-тупо смотрели в огонь. Они, ей-богу, были как окна в нежилой холодной избе. Вот-вот, казалось, ударит Трофим себя в грудь кулаком, начнет каяться, жалеть, что покинул жену с дочкой.
