Володька ломится сквозь чащобу первым, Витюша замыкает цепочку. Он покусывает гроздочку калины, морщится.
Тартасский тюб — место разгульное, для глаза приятное. На той стороне реки трибуной выдается яр с темной короной ельника. Я бы не подумал о трибуне, да надоумила ворона. Взгромоздившись на сухую макушку старой ели, она порочила все и вся окрест и сердито взмахивала крылом. Володька запустил в нее камнем.
— Говорил же, тут поскотина, — стоял на своем Витюша, пиная коровий кизяк. Он заметил, что я не снимаю рюкзак, и предложил: — Жиманем на Сорочью луку!
Не успел Володька рта открыть, а Витюша уже нырнул в кустарник. Новый лидер не шел, а резво бежал, выписывая замысловатые витки вокруг разлапистых елок и берез. Казалось, те ловили беглеца, неуклюже, как при игре в кошки-мышки, растопыривая ветки, но он увертывался, нагибался, прыгал через колодины. В глазах у меня замельтешило, тропа ужом ускользала из-под ног. Вот она ударилась под уклон, и не было уже сил остановиться, задержать летящие в лицо ветки, стволы. Я уже отыскивал ззглядом, где бы поудобнее выстелиться оземь, но тут дорожка выровнялась, Витюша остановился и выдохнул:
— Вот!
