В Ишиме и Тюмени вспыхнул кулацкий мятеж. Фронт находился в двадцати километрах от нас. Коммунисты и комсомольцы перешли на казарменное положение. Поселились в одном доме, на ночь каждый клал рядом с собой винтовку. На дорогах, ведущих в деревню, выставляли дозорных. Конных. Зима выдалась лютая, под сорок градусов, и легко представить, каково было ребятам по пять часов стоять в дозоре.
Днем я, как и все, выполняла обязанности бойца в отряде, а по ночам составляла военные сводки. К нам их доставляли из близлежащих отрядов, а я должна была обобщить данные и к утру отправить с нарочным в штаб. Специалист по военному делу я, сами понимаете, никудышный, грамотешка неважнецкая — всего один год учебы в совпартшколе, — вот и сидишь, бывало, всю ноченьку над цифрами. Целую неделю глаз не смыкала. Сжалились, наконец, ребята надо мной:
— Иди, говорят, домой, поспи. Вроде поспокойнее кругом стало.
Вышла на улицу и только тут, когда спало напряжение, почувствовала, как смертельно я устала. Глаза сами закрываются. Очнулась, когда меня кто-то за руку схватил. Смотрю — отец, он стоял дозорным у магазина. Спрашивает о чем-то, а я понять не могу.
— Куда идешь? — переспрашивает. Голос сердитый-сердитый,
— Спать,— отвечаю.
— Не могла получше соврать,— раскипятился батя.— Знаю ведь, что по вечерам посты проверяешь. Значит, уже родному отцу доверия нет.
Так и не смогла я тогда его разубедить. Не помню, как дошла до дома, как легла. Да, может, оказывается, человек спать на ходу, солдаты это хорошо знают.
