Пан в конфедератке пугливо спрятался за спины крестьян. Трофим Ефимович неторопливо развязал свой вещмешок, наделил всех помогавших ему управляться с лошадьми мальчишек большими кусками белого, как снег, сахара.
Крестьяне одобрительно загудели. Седой, как лунь, старик в холщовой, до колен, рубахе, с длинным посохом в руках медленно подошел к Цысю и слезящимися глазами стал всматриваться в его лицо. Потом неожиданно опустился перед ним на колени и низко, до самой земли, поклонился. Трофим Ефимович бросился к старику и легко поднял его с земли.
— Чого, диду, зазря поклоны быть? Не треба…
Старик крестил ездового высохшей, дрожавшей рукой и что-то быстро шептал.
Крестьянин в соломенной шляпе объяснил Цысю:
— Это наш старый Кжиш, у него германы обоих сыновей убили. Он говорит, что солдаты, которые любят детей, не могут быть плохими людьми.
— Це свята правда, — согласился Трофим Ефимович. — Диты есть диты, хоч польские, хоч русские.
