В середине октября самая неустойчивая погода. Особенно в этом году — снег, солнце, дожди. Сегодня к вечеру закрыли тучи небо, из-за поворота подула низовка, бьет высокой волной, захлестывает лодку, и кажется, вовсе не движемся.
Мне еще терпимо, прилег на дно и поглядываю из-за борта вперед, а Всеволоду около часа держаться: не отвернешься. Всматриваюсь в осеннюю хлябь и только замечу белые буруны, хочу его предупредить, как лодка поворачивает на чистое. Мне кажется, Ветошкин берет памятью, слухом, а больше — чутьем.
Ветер жгет. Не помогает и меховая куртка, а о промокших ногах не стоит и говорить — их просто свело. Оглядываюсь, Всеволод неподвижно темнеет на корме. Различаю его шапку с чуть приподнятыми ушами, будто птица на взлете расправляет крылья. И было в моем друге что-то от индейских вождей: стрелами летят брызги. Вспыхивает и гаснет огонек папиросы. Торжественная застылость.
Но было мгновение, когда Всеволод повернул голову к берегу, где как раз угадывалась песчаная покатость, сбросил газ, и нос лодки тут же зарылся в волне. Раздумывая смотрел он некоторое время на ивовые заросли, затем вроде встрепенулся, может вспомнил свое обещание сыну,— и снова наш «вихрь» заработал на полных оборотах.
