— Только неправда, будто избаловал я ее, — рассказывает Иосиф Фомич. — Всему она успела научиться. Конечно, хутор наш — не деревня, и приусадебный надел — не настоящее поле. Но и корову в десять лет доила, и огород был на ее руках. За огородом особенно смотрела. В тридцать девятом, когда Советская власть пришла, Янюшке двенадцать было. Пошла она в Вилейке в пятый класс — уже не польской, а нашей, белорусской, школь!. Приносит как-то домой кульки с порошками. Удобрение, говорит, для огорода, Мичурин так велит делать. Я подумал было, что Мичурин — это наставник ее, насчет удобрения промолчал, а посоветовал спросить у него лучше насчет квартиры в городе. Я ведь и при Советской власти обходчиком остался, а до Вилейки от нашей будки восемь верст. Легко ли девчонке каждый день в школу да обратно?.. Посмеялась тогда надо мной Янька насчет Мичурина, а на квартиру в город ехать не захотела: слух прошел, что скоро автобус пустят между Молодечно и Вилейкой. А до шоссе от нас рукой подать… Словом, не захотела на квартиру. Гак и жили.
А потом немцы пришли. Мне куда деваться, если еще в парнях ногу покалечило на лесоразработках? Поставили меня дежурным у переезда, в двух верстах отсюда, а потом снова определили обходчиком. Только полицая прикрепили, чтобы, значит, работу мою проверял, ну и насчет связи с партизанами… А у Яньки учение кончилось — закрыли школу. Знаю, что худо ей от этого, а втихомолку радуюсь — все время на глазах дочка.
