Когда-то я был чуть ли не главным говоруном по этой части, умел давать волю своей неуемной фантазии. Но сейчас, помня о своих конфузах, лишь поддакивал осторожно. Не слышно было и Толи Анферова. В отличие от нас, он всегда был молчаливым парнем, не любящим всуе швыряться словами. О своих планах он никогда вслух не говорил. И даже непонятно было: поддерживает ли он нашу мечту или посмеивается над нами. Тем не менее тот вечер на шхуне крепко врезался мне в память и оставил в душе ощущение прочного курсантского единения.
А вот Толя Анферов смутно помнит об этом вечере и утверждает, что больше всего об океанских больших плаваниях мы мечтали не тогда, а полутора годами раньше на самой первой нашей матросской практике. Тогда мы впервые увидели море, были покорены и очарованы им, тихим и ласковым, каким бывает нередко шхерная Балтика в пору золотой осени.
Мы вышли в море на бронекатере, пересекли Финский залив и вскоре попали на монитор.
Сейчас этого корабля уже нет, его давненько разрезали на металлолом. А тогда, сухой осенью пятьдесят первого года, во время учений мы долго стояли в финских шхерах, затянув монитор зеленой маскировочной сетью, набросав поверху веток с багряной увядающей листвой. Была объявлена готовность номер один. Мы целыми сутками не отходили от своих боевых постов и лишь ненадолго отлучались погреться в необъятном кожухе дымовой корабельной трубы. Уходили по одному, но всего нас было, не считая основной команды, семьдесят курсантов, и в кожух набивалось по двадцать — тридцать человек. О чем только не переговорили, мы в этом теплом и темном пространстве под вспышки и треск махорочных самокруток. И больше всего, конечно, о море.
