Дарили бы нас красотою своей
Кристаллы топаза, слюды, вольфрамита,
О, сколько здесь скрыто чудесных камней
В разрушенных выходах жил пегматита.
Петр Драверт
Гора эта, выросшая перед нами, была как живая — ее склоны переливались одеждами цирковых акробатов. Необыкновенная эта гора оказалась всего-навсего слюдяным отвалом: порода и обломки некачественной слюды.
К ней мы подъезжали по дороге, засыпанной мраморной крошкой, сладкой на вид, как куски рафинада, а вдоль дороги лежали глыбы нетающих айсбергов: голубые, белые мраморные блоки…
Кто-то из ученых задал вопрос: чем следует считать геологию — искусством или наукой?
Мне кажется, что ученый имел право на этот вопрос. Сами посудите, как поэтичны некоторые геологические термины: «хрустальные погреба», «занорыш», «друзы». А наименования минералов: «топаз», «берилл», «хризолит», «турмалин»?
Но самым удивительным мне кажется научное понятие «древнее темя Азии».
Не будем вдаваться в подробности, что под ним понимают. Главное — «темя Азии» расположено в Восточной Сибири, и на нем лежит часть Иркутской области. Вот почему так привлекательна Сибирь для ученых всего мира. Здесь можно увидеть древнейшие граниты и гнейсы, можно проследить геологическое развитие земной коры за миллионы лет.
На самой крайней юго-западной точке Байкала, на месте разлома земной коры, стоит сейчас старинный поселок Слюдянка.
Первые километры дороги от Иркутска в сторону Слюдянки тянутся по равнине, потом равнина начинает морщиться, заламываться в небольшие подъемы и впадины. Чем круче дорога, тем больше и гуще леса вдоль нее. Мелькают гнейсовые обнажения. «Древнее темя Азии…»
Узкая, зажатая лесами дорога, как подзорная труба, нацелена на белые хребты и голубую плоскость Байкала. Еще несколько километров — и вот он, обрыв в величайшее озеро мира.
Высоко, под самым небом, лежат на вершинах снега. Но справа — белые горы не снежные, а мраморные — карьеры месторождения Перевал.
Неорганический мир миллиарды лет назад жил так бурно, как потом стал жить органический. У него был свой обмен, он выделял продукты этого обмена, пульсировал, гнал по трещинам — сосудам и капиллярам — «кровь», насыщенные минеральные растворы. Особенно бурно протекала эта минеральная «жизнь» здесь, в Слюдянке.
Мы стояли на площадке, вытоптанной экскаваторами, перед застывшим и окаменевшим телом земли, видели вскрытые жилки, по которым уже больше никогда не побежит ее «живая кровь»…
Очеловечить земную глубь помогал нам ее обнаженный цвет — розовое мерцание кальцитовой жилы с вросшими в нее кристаллами апатитов — такими зелеными, сочными на вид, что хотелось их пожевать. На границе розового и сиреневого — мраморов и пегматитов — прорвался кальцит, и появились черно-коричневые пачки, словно кто-то нарочно вставил их между каменными стенами, как книжные закладки. Это — кристаллы флогопитов, плоские отполированные слоистые шестиугольники…
Не тронутые ни воздухом, ни светом, свежие, как только что разломанные половинки персиков, кристаллы холодили ладони.
…Синий цвет — редкость среди минералов.
Залы Эрмитажа украшают каменные синие вазы из ляпис-лазури. Родина лазурита — байкальская речка Быстрая, рядом со Слюдянкой. Лазурит, апатит, слюда, кварц, флюорит и еще много красивых и редких камней хранят здешние недра.
Название поселка говорит само за себя. Если взглянуть на старые географические карты, когда карта Сибири была так скудна названиями, Слюдянка на ней есть.
Еще совсем недавно Слюдянское месторождение было чуть ли не единственным в нашей стране.
Сейчас разведаны новые, к примеру, флогопитовые залежи на Алдане, но ввиду исключительно выгодного положения (от Иркутска всего 120 километров) Слюдянка продолжает интересовать горнодобытчиков. К сожалению, запасы байкальской слюды на исходе. Правда, энтузиасты Слюдянки говорят, что она неисчерпаема: кончается одна жила, начинается другая…
Но разговор не об этом.
Что собираются делать с карьерами и штольнями, где уже закончены горные работы? Ветер, дождь и солнце — лютые враги подземных сокровищ… Узорчатые камни, что сейчас так поражают свежестью и красотой своей окраски, уже через год поблекнут, потускнеют, зарастут травой, покроются грязью и пылью.
А может быть совсем иначе. Старые заброшенные выработки — это открытые настежь двери залов естественного музея. Слюдянка имеет все данные, чтобы превратиться в такой национальный заповедник. Для этого не так уж много надо. Сравнительно не трудно поддерживать порядок в карьерах — достаточно одного экскаватора, компрессора и самосвала…
Мне предвидится главное затруднение — наверняка возникнут дебаты по поводу того, в чьих руках окажется минералогический музей, кто примет на себя заботы о нем.
Логично предполагать, что он должен заинтересовать прежде всего организации, занимающиеся туризмом. Уже сейчас в Спюдянке туристов немало. Здесь давно образовалась перевалочная база. Отсюда тянутся маршруты по Байкалу, в бухты Бабушка и Песчаная, на снежные хребты Хамар-Дабана. Но мне кажется, есть перспективы перевалочную базу превратить в своего рода туристическую «Мекку».
Как мыслится маршрут в глубь земли?
Прежде всего только со специалистом, который мог бы дать объяснения по истории земли и минералогии. И, конечно, при самом тщательном соблюдении правил безопасности. Неопытный человек, желая взять на память «кристальчик», рискует обрушить на себя целую гору. Что касается сувениров, то их изготовление можно упростить до минимума. Какая еще нужна обработка, скажем, кристаллу апатита, над которым так тщательно трудился самый искусный мастер — природа? Ни апатит, ни кальцит, ни слюда не нуждаются ни в шлифовке, ни в огранке.
Наши вкусы за последнее время очень изменились. Человек, особенно горожанин, скучает без природы, поэтому, очевидно, так популярны стали в наших домах корешки и раковины. А друзы горного хрусталя, аметистов, щеточки топазов, куски лазурита и нефрита? Старые штольни и отвалы — настоящие клады таких сокровищ.
На обогатительной фабрике одного из месторождений горного хрусталя я видела груды прекрасных украшений для современных квартир. Маленькие друзы двух-трехсантиметровых кристаллов дымчатого хрусталя, не имеющих никакой цены с точки зрения их промышленного применения, выбрасывались в отвалы. Туда же, в отвалы, шли игольчатые щетки кристаллов чистой воды, но микроскопической величины, для огранки не пригодные.
Кочкарские аметисты, халцедоновая галька тундровых рек Таймыра и Ямала, опалы и агаты Нижней Тунгуски — они не нуждаются в обработке, их надо только собрать и привезти.
Кроме Слюдянки на Байкале еще одно место может стать для туристов «Меккой». Я имею в виду Зундуки, где расположено месторождение цветных мраморов. Для промышленной разработки не годятся, но как красивое и своеобразное украшение куски зундукского мрамора нашли бы, конечно, своего покупателя.
Лазурит и нефрит ценили люди еще за тысячи лет до нашей эры, они были известны уже в Ассиро-Вавилонии и Египте. «Зеленый» и «синий » — «земля» и «небо», «камни жизни» — так называли их древние китайцы.
В середине прошлого века тонна байкальского лазурита стоила 1800—3000, а лучшие сорта— 6000—12000 золотых рублей. В конце наших двадцатых годов ожерелье из ляпис-лазури оценивалось в 150—1000 рублей. А сейчас в продаже изделий из «камней жизни» почти не встретишь.
А может, в наше время, когда химия творит чудеса, а искусство имитации и художественных поделок достигло небывалых высот, как раз и не надо делать нефритовые вазы, чернильницы, бусы? Может, следует сохранить камню его подлинную внешность?
…В зимний день, когда за окном сыплет редкий снежок, возьмешь с письменного стола кусочек лазурита, погреешь его в ладонях, и «камень жизни» возвращает бодрость, снимает раздражение и усталость.
И снова перед глазами возникает голубой Байкал и дивная гора, кажущаяся живой от подвижного блеска ее склонов.
