КОГДА разговор заходит об истории фантастики как жанра, зачастую слышишь: жанр этот создан в последней трети прошлого века Жюлем Верном и Гербертом Уэллсом. В дореволюционной России — не существовал… Вот так, — коротко и безапелляционно.
С первым из этих положений трудно не согласиться: у колыбели научной фантастики действительно стояли Жюль Верн и Герберт Уэллс. Но вот со вторым…
Очень плохо знаем мы нашу дореволюционную фантастику. Оно и немудрено: расцвет жанра лишь начинается. Долгое время фантастика считалась у нас литературой второго сорта, развлекательной, несерьезной О какой уж там истории жанра могла идти речь, когда даже и мимо новинок-то его в самом недавнем прошлом критики проходили — да и сейчас еще нередко проходят — с завидным равнодушием…
Но даже и при таком — куда уж печальнее! — положении дел знатоки фантастики, говоря о русских ее истоках, непременно вспомнят и шумно знаменитые в свое время романы А. Богданова «Красная звезда» и «Инженер Мэнни», и «случайную» фантастическую повесть А. Куприна «Жидкое солнце», и повести К. Циолковского, тоже написанные до революции, и романы Б. Красногорского, В. Семенова, П. Бахметьева, А. Родных, В., Чиколева, А. Беломора, Н. Шелонского… Кое-кто не без иронии припомнит и многочисленные «астральные» романы В. Крыжановской-Рочестер…
Словом, окажется, что не столь уж редким гостем была фантастика в старой русской литературе.
Найдутся, конечно, люди которым вот такое копание в архивах фантастики покажется ненужным: ведь там же, в старой фантастике, — ничего хорошего, по их пониманию!
Но «копаться» — надо. Надо, чтобы понять: в какой почве вызревала современная советская фантастика, все громче о себе заявляющая, все увереннее выходящая на мировую арену? Надо, чтобы убедиться: фантастика — отнюдь не инородное тело в русской литературе, отнюдь не искусственно привитые традиции западных фантастов. Надо, наконец, чтобы подтвердить: народ, осуществивший грандиознейшую мечту всех народов и поколений, — этот народ умел и любил мечтать!..
Несколько лет назад в статье Жака Бержье, прослеживавшей истоки советской фантастики, я наткнулся на имя Антона Мартыновича Оссендовского, — имя, прочно забытое, ни разу не упоминавшееся в отечественной нашей критике. А критик французский относил повесть этого фантаста «Ужасы на бригантине» — к разряду «истинных шедевров»…
Нужно ли говорить, как взволновало меня, давнего поклонника научной фантастики, это краткое упоминание?! Долгое время я пытался найти «истинный шедевр» Оссендовского — и не мог Не мог, потому что не знал — где искать.
Но вот совсем недавно один мой товарищ, столь же фанатично преданный фантастике, вдруг сообщил мне: он — разыскал!.. И вот у меня в руках — «Ежемесячный литературный и популярно-научныя приложения къ журналу «НИВА» на 1913 годъ». И в них — повесть А. М. Оссендовского «Бриг «Ужас», — французский критик, библиотека которого погибла в годы второй мировой войны, о дореволюционной русской фантастике писал по памяти и непреднамеренно исказил название произведения…
Заранее предвкушая удовольствие и одновременно тревожась: действительно ли повесть так хороша? — начинаю переворачивать пожелтевшие от времени страницы.
…Группа русских ученых работает над выведением «гигантского плазмодия» — плесневого гриба, с необычайной быстротой размножающегося, согревающего и удобряющего почву. Вот и первые успехи. На дворе — декабрьские морозы, а на опытных грядках зеленеют молодые побеги. Открытие обещает стать грандиозным: применение «плазмодия» продвинет далеко на север такие типично южные культуры, как, скажем, цитрусовые, позволит снимать по три урожая в год…
Что же, для 1913 года мечта о продвижении цитрусовых на север, о трехстах пятидесяти зернах в одном колосе и трех урожаях в год — довольно таки смелая мечта! Особенно если вспомнить, что фантасты 1930—1950 гг. мечтали порой о куда меньшем: о том, чтобы хоть два-то урожая снять, и не на шестидесятой параллели, как у Оссендовского, а значительно южнее, в средней полосе России. И все-таки: не маловато ли одной только этой — в конце концов, чисто технической — идеи для «истинного шедевра»?
Читаю дальше.
…На огромном пространстве между Шпицбергеном и Беринговым морем начинают гибнуть деревянные рыбачьи суда, занимающиеся ловлей рыбы и китобойным промыслом. Они не тонут, нет,— много страшнее: непонятная плесень съедает их обшивку, палубы, мачты и даже паруса.
Одновременно рыбаки сообщают, что в северных морях ими обнаружены целые косяки рыбы, всплывшей на поверхность, — десятки миль покрыты гниющей треской и сельдью ..
На изучение загадочного явления отправляется научная экспедиция. И выясняется постепенно, что неожиданное бедствие — дело рук человеческих. Это Яков Силин — маньяк, в обиде на близких ему прежде людей возненавидевший все человечество, — заразил океан плесневым грибом, быстро и жадно поедающим свои жертвы.
Опасность между тем грозит уже не только океану: попав на берег с выброшенной волнами рыбой, «плазмодий» распространяется и по суше, мгновенно убивая все живое на своем пути.
И ученые — герои повести — вступают в прямую борьбу с бывшим своим коллегой. Одна мысль движет ими, одно стремление — загнать джина в бутылку, из которой он, использовав удобный момент, вырвался…
Да-а… Повесть Оссендовского — отнюдь не из числа благополучных научно-технических утопий. Жак Бержье (кстати сказать — известный ученый-атомщик, а в годы войны — активный участник французского Сопротивления) имел все основания для того, чтобы вспомнить об этой повести в наши дни.
Удивительно современно звучит сегодня фантастическая история «гигантского плазмодия», который ведь создавался в лаборатории и создавался из самых гуманных побуждений, но вдруг превратился в причину грандиозного бедствия. Не слишком ли часто даже на памяти нынешнего поколения повторяется это «вдруг»? Вспомните: общечеловеческое дело борьбы с гитлеризмом и — чудовищный гриб над Хиросимой… все более крупные успехи медицины и — поистине грязное бактериологическое оружие… близкий, как никогда, полет человека на Луну и — палец, лежащий на кнопке запуска смертоносных баллистических ракет…
«Замерзший камень я могу превратить в цветущий сад и полную кипучей жизни пучину океана — в огромное кладбище!» — с упоением восклицает в повести Оссендовского Яков Силин, обуреваемый жаждой безграничной власти, власти над всем миром.
Но разве не находятся и сегодня мракобесы от науки, готовые повторить вслед за Силиным это заявление?
Люди, кто бы вы ни были, — и в первую очередь те из вас, кто стоит в непосредственной близости от испытательных стендов и полигонов, — будьте осторожны, будьте предельно бдительны в своих научных экспериментах, помните о джине, могущем снова — в который раз! — вырваться из бутылки… — вот к чему сводится содержание повести А. М. Оссендовского «Бриг «Ужас».
Находка, увенчавшая поиск, оказалась, действительно, находкой. Романы А. Богданова, повесть А. Куприна, «Бриг «Ужас» А. Оссендовского — все эти произведения, вместе взятые, всерьез позволяли заявить: нет, отнюдь не только слабыми подражаниями жюльверновским романам о путешествиях к Северному полюсу и в иные малодоступные места, не только сугубо техническими утопиями и слащавыми грезами о будущем представлена фантастика в предреволюционной русской литературе! Была у нас, как видим, и фантастика остро социального звучания…
Этот вывод, сложившийся у меня по прочтении повести «Бриг «Ужас», нашел неожиданное подкрепление, когда в тех же приложениях к «Ниве» — но уже за 1914 год — я прочитал… еще одну «завтрашнюю повесть» А. М. Оссендовского! «Грядущая борьба» — так называлась она.
…Над Землей пролетели века и века.
Земля будущего во многом отлична от планеты, современной автору повести. Изменился транспорт: железные дороги используются теперь лишь для перевозки грузов, людей же с куда большей скоростью переносят во всех направлениях воздушные «яхты» и «лодки». Ученые Земли научились добывать золото из морской воды, без помощи проводов передавать на расстояние энергию, «видеть» на любом расстоянии и тоже без проводов… Но самое главное — коренным образом изменился образ жизни человечества. Земная кора охладилась настолько, что на ее поверхности могут созревать лишь злаки. Значительная часть сельскохозяйственного производства уведена в подземные галереи. Зато там с помощью искусственного освещения снимается до десяти урожаев овощей и фруктов в год! Под землю же ушла и большая часть человечества: на глубинах до семи верст расселилась она, избавившись от жары и духоты посредством охлаждающих труб и отлично налаженной вентиляции.
Все это, так сказать, — чисто внешний облик грядущего мира. А в социальном отношении? О, тут также достигнут несомненный «прогресс»!
На смену многочисленным правительствам пришли гиганты-монополии, горстка всесильных промышленных королей правит миром. А горстку эту возглавляет выдающийся изобретатель Джемс Брайтон. Формально — это не диктатура, нет, боже упаси! — Брайтон и не помышляет о личном диктате! Но по существу…
«Так думаю я! — достаточно откровенно заявляет он. — Что же касается других, то ими тайно руководят другие, например… я».
Конечная цель режима, изображенного Оссендовским, — «создать счастливое человечество». Какими же путями это «всеобщее счастье» создается?
Первоэлемент «всеобщего счастья» — «всеобщая сытость». Но обеспечить материально всех и каждого — увы, не под силу Брайтону и его компании. Естественно, они ищут иных путей. И находят их в том, чтобы… всемерно сократить количество своих «подопечных». Уже уничтожены, стерты с лица земли с помощью гигантского плесневого гриба (вспомним первую повесть Оссендовского!) азиатские народы. «Действенной и эффективной» мерой искусственного регулирования численности человечества оказывается и система «рациональной работы». Страшная потогонная система, при которой рабочий, не выдержавший заданного темпа, не просто отстраняется от работы, нет, он физически уничтожается… Вот как иллюстрируется эта система в повести:
«…Около массивных железных печей копошились люди. Они, как черные тени, мелькали в разных местах, подвозя тачки с углем и рудой, забрасывая их в печи, прочищая решетки топок, с лязгом и грохотом опуская тяжелые двери и выливая ослепительно белый металл в каналы, ведущие к фабрикам стали.
Через равные промежутки времени из отверстий в печах брызгал расплавленный металл или прорывалась тонкая струя пара и почти касалась обнаженных тел рабочих. Иногда из стен печей, как жала огромных змей, быстро и беззвучно выскальзывали острые ножи и мелькали в воздухе, проходя рядом с грудью только что шагнувшего вперед кочегара или литейщика.
— Что это такое? — в ужасе крикнул Русанов
— Это система рациональной работы, — с легкой усмешкой произнес Брайтон — Рабочие, благодаря этой системе, привыкают лишь к необходимым движениям и совершают их с точностью и быстротой машин ..».
«Разумное» общество Брайтона оказывается столь же далеким от всеобщего счастья, как и все другие формации, основанные на слепом подчинении одного человека другому. И вовсе, оказывается, не «ушло под землю» человечество в эпоху Брайтона: оно в принудительном порядке загнано туда.. Лишь ничтожная «лучшая» часть человечества имеет право наслаждаться всеми удобствами и прелестями наземного существования. И оно закреплено за нею, это право; и никому не дозволяется нарушать заведенный порядок. Нарушителей ожидает мучительная смерть в «стеклянных ящиках»…
В «Грядущей борьбе» Оссендовский показал уже не частные отношения между отдельными представителями рода людского, как это еще во многом было в предыдущей его повести. Нет, здесь схвачено главное противоречие капитализма — противоречие между трудом и капиталом. Схвачено и — доведено до абсурда, помогающего понять: это противоречие неизбежно должно привести общество, на нем основанное, к распаду, к гибели
Так оно и происходит в повести. Русские инженеры Гремин и Русанов первыми организуют внутреннее сопротивление режиму технократии. Это сопротивление растет, и настолько неотразимы и сильны его идеи, что уже и лучшие представители вчерашней «элиты» включаются в борьбу за уничтожение несправедливого строя. В том числе — и Джемс Брайтон, резко порывающий в конце концов со своим окружением.
И вот на обломках изжившей себя технократии вырастает Земля Побеждающей Мысли…
Выше я говорил о современном звучании первой повести Оссендовского. Очень злободневной представляется мне и мысль, проведенная во второй его повести. С помощью дубинки рай на земле не построить, — вот что утверждает писатель. Это — та самая мысль, которую в 1935 году вложил в свою киноповесть «Облик грядущего» поздний Уэллс, та самая мысль, которая и сегодня очень остро звучит в произведениях фантастов. Да и только ли — в произведениях фантастов?!..
Я многого пока не знаю об Оссендовском. Не знаю, были ли написаны им и другие произведения. Не знаю его биографии, не знаю, как сложилась его судьба в бурные дни «грядущей борьбы», оказавшейся совсем не за горами, не за столетиями. Уже через три года после опубликования «завтрашней повести» наступил Октябрь 1917-го….
Но и то немногое из написанного Оссендовским, что мне уже известно, позволяет о полным правом говорить о нем как о фантасте действительно незаурядном, смело ставившем в своих произведениях вопросы социального плана и — в меру сил своих — отвечавшем на них.
А более глубокое знакомство наше с Антоном Мартыновичем Оссендовским… Очень хочу надеяться, что оно — будет. Оно — впереди, и в нем, мне думается, неоценимую помощь могут оказать наши читатели, — те любители научной фантастики, кого мой рассказ о двух повестях забытого русского фантаста вдохновит на самостоятельные розыски.
Поиск продолжается!..
